— Будь это так, твой создатель не беспокоил бы меня сейчас.
— А дело в беспокойстве или в искушении?
— Это не ответ, — сказал Квин. Он обернулся: темноту ночи расколол далекий взрыв. «Осколочная», — подумал Квин. Когда он повернулся обратно, Мелюзины уже не было. Квин усмехнулся. — Ну конечно.
Беспокойство или искушение?
Ее прощальные слова еще звучали в воздухе, словно отзвуки птичьего пения. Квин обдумал их, а затем подумал о горах, протянувшихся вдоль горизонта. Давно он здесь? Он не мог вспомнить. Он пришел сюда в поисках утешения, но нашел лишь оцепенение. Может, это одно и то же, а может, и нет. Может быть, Слаанеш все-таки посылал ему сообщение.
Пожалуй, его время в глуши подошло к концу. А может быть, это было только начало. С богами никогда не знаешь наверняка.
Квин вздохнул и вернулся в дом.
Когда он спустился, Фабий встал, готовый сыпать аргументами — или угрозами. Квин жестом велел ему помолчать.
— Я тут подумал… — сказал он, подходя к своему доспеху. Провел рукой по ободранным пластинам, припоминая все битвы, которые привели его к этому моменту. — Когда я нашел Фулгрима, то решил, что благословлен превыше всех остальных. Но это оказалось вовсе не благословение. — Он обернулся. — Ты, наверное, скоро узнаешь это сам.
Фабий шагнул к нему:
— Значит, ты поможешь мне?
Квин кивнул:
— Я отведу тебя к Фулгриму.
Он повернулся к доспехам и начал снимать их со стойки, одну деталь за другой.
— Но все, что будет потом, остается в руках божьих.
Глава 18. МАНЕКЕНЧИКИ
На железном поле истекали кровью и умирали крохотные воины. Гексахир прибавил увеличение оптических датчиков и продолжил жадно следить за побоищем.
— Посмотри на них, Олеандр. Разве не потрясающе?
Олеандр не ответил. Гексахир нахмурился, но глаз от сражения не оторвал. Он сам вырастил этих воинов из образцов, которые взял у убитых братьев Олеандра. Секретом изготовления манекенчиков владели немногие гемункулы. Сделать громадное чудовище или машину боли — это одно. А вот создать что-то настолько маленькое и сложное — это уже, можно сказать, искусство.
— Крепкие. И от рождения агрессивные. Держу пари, что можно выпустить целую армию таких в башню любого кабала, и они превратят ее в развалины за несколько дней. — Гексахир помолчал, разглядывая изображение. А затем рассмеялся, довольный: — Пожалуй, так и сделаю. Может, Пешигу. Или Салару. Посмотрим, как он справится с врагом, которого не то что ударить, а даже увидеть нельзя.
Он ловко выдернул одного из крохотных воинов с поля боя и бросил в банку для образцов. Закрыл крышку и поднял сосуд. Крошечная фигурка забарабанила по стенке.
— Посмотри-ка на него. Упрямый маленький манекенчик.
— Мы созданы бороться до конца, — сказал Олеандр.
Гексахир взглянул на него:
— Мало кто умеет давать пояснения лучше, чем ты. Твои нервные окончания, должно быть, уже превратились в пепел, а ты все волочишься вперед. Достойно восхищения, и в то же время жалости.
Гемункул поставил банку и взял другую. Одного за другим он собрал уцелевших воинов. Позже он превратит их в кашу, просеет и вырастит заново. Потребуется много поколений, чтобы рафинировать их до пригодного состояния. Он присмотрелся к последнему, глядя, как тот разбивает крохотные кулачки в кровь о стенку банки.
— Они напоминают тератов, — сказал Олеандр.
— Кого? — Гексахир поставил банку на место.
— Это старое терранское слово. Означает «чудовище» или «что-то чудесное». — Олеандр поднял глаза. — Так назывались плоды первых опытов Фабия по манипуляциям с генами. Чокнутые зверюги. Психически и физически нестабильные. Большинство не пережило первой же битвы.
Гексахир фыркнул:
— Занятная байка. Какое она имеет отношение к тебе?
— Иногда мне кажется, что он всегда создавал лишь чудовищ, — ответил Олеандр. — Несмотря на все свои разговоры о новом человечестве, кажется, что создавать он способен только прямо противоположное. Куда бы Фабий ни шел, он оставляет после себя одних монстров.
Гексахир хохотнул:
— Как по-философски. А себя ты в это определение включаешь? Все-таки ведь он и тебя создал.
— Я давно смирился со своей чудовищностью. — Олеандр потеребил края шлема. В последнее время он делал это гораздо чаще. Гексахир решил, что у него, наверное, воспалились контактные узлы. — И что теперь? Мы вернулись в Комморру уже несколько недель назад.
— И вполне можем подождать еще несколько. Меня просили проявить терпение, и я его проявляю.
— Да, но, по-моему, в пассивности тебя не обвинишь.
Гексахир запнулся:
— Это что, подколка?
— Наблюдение. — Олеандр по-прежнему возился со своим шлемом. По жилистым ложбинам его шеи покатились капли крови.
Гексахир нахмурился. Потом вынул болевой жезл и показал Олеандру:
— Кажется, я предупреждал не трогать шлем. Или ты забыл?
— Нет. — Олеандр остановился и взглянул на Гексахира пустыми и голодными глазами. — Ходящая-по-покрову использует тебя.
— А я использую ее. У нас взаимовыгодные отношения, как я уже говорил.
— Разве? Мне кажется, что ты для нее важен не более, чем Пешиг и остальные важны для тебя. — Олеандр хрипло рассмеялся. — Фабий по-прежнему жив. А ты прячешься здесь, дуешься в своей башне из гниющего мяса, потому что твои наймиты повернулись против тебя.
Гексахир опешил от возмущения. Но вместо того, чтобы пропустить через Олеандра разряд боли, спрятал жезл.
— Вот интересно… ты пытаешься взбесить меня, чтобы я тебя убил или чтобы вернулся к охоте?
Олеандр не ответил.
Гексахир фыркнул и ушел в другой конец комнаты, туда, где стояли клонировальные чаны. Внутри каждого плавала едва сформированная копия Фабия, добытая из ограбленного схрона. Большинство клонов были мертвы или нежизнеспособны как-то иначе. Но один или два еще функционировали на базовом нейронном уровне. Гексахир стер конденсат с одного резервуара и всмотрелся в лицо за стеклом.
— Зачем он арлекинам?
— Не знаю.
— Думаю, ты лжешь. — Гексахир повернулся.
— Не лгу. Я действительно не знаю.
— Но, подозреваю, у тебя есть предположения.
Олеандр помолчал:
— Думаю, они нуждаются в нем.
— И зачем же им понадобилось такое создание?
— Видимо, он собирается что-то сделать. Сыграть роль в какой-то их грядущей драме. Какова бы ни была причина, они очень постарались, чтобы удержать его на выбранном ими пути. И в этом они не одиноки.
— Наш Фабий всегда так популярен. — Гексахир постучал по стеклу. — Я-то надеялся, что смогу синтезировать что-то полезное из этих полутварей, но в них чего-то не хватает. Какой-то детали, которую нельзя воспроизвести. — Он глянул на Олеандра. — А знаешь, этот его недуг не совсем биологический. Болезнь не только телесная, но и духовная. Слияние реального и гипотетического.
— Какой-то демон, — предположил Олеандр.
— В некотором смысле. Но если и так, то примитивный. Диомона как-то предположила, что Фабий — всего лишь ходячий кокон для своей болезни. Что на самом деле это вовсе не болезнь, а скорее зародыш гиперпространственного организма. Она думает, что в конце концов Фабий лопнет, а из его склизкого нутра выйдет нечто новое и ужасное. Возможно, бог во плоти.
— Патер Мутатис, — буркнул Олеандр.
— Да. Так они его называют? Вера — любопытная штука.
Он уставился на клона, желая, чтобы тот открыл глаза. Но ничего не случилось. В этом куске мяса не было сознания. Все, чем Фабий был, все, чем он мог стать, было заперто в его жутком и чудесном разуме.
— Наверное, я его все-таки не убью. Пожалуй, выгоднее будет сохранить ему жизнь — выкормить то, что растет в нем. И когда-нибудь мы обязательно узнаем, что это такое.
— Результат может тебе не понравиться.
— Таков риск любого исследования. Цена знаний часто бывает очень высока, и в итоге ее всегда приходится платить. Что твоему учителю не мешало бы крепко запомнить. — Гексахир повернулся. — Ты не попытался бежать, когда Диомона привезла тебя обратно. Почему?
Олеандр отвел взгляд:
— Я не дурак.
— Если бы. Мог бы избавить меня от лишних хлопот. Она пошла против меня, маленькая негодница.
Диомона уже несколько недель втихую баламутила членов синода, перескакивая от одного жадного уха к другому, преисполненная решимости призвать его к ответу, причем самым нудным и утомительным способом. Разве это так много — попросить молодое поколение проявить хоть каплю инициативы? Пожалуй, он ошибался насчет нее в качестве преемницы.
— Bce это на самом деле очень печально, — произнес он.
— Да, — отозвался Олеандр.
Гексахир внимательно посмотрел на раба. С тех пор как они вернулись, Олеандр вел себя необычно сдержанно.
— И это все, что ты можешь сказать? Надеюсь, ты понимаешь, что твоя судьба напрямую зависит от моей? Если свалят меня, ты отправишься следом.
Олеандр поднял глаза:
— Пожалуй, это лучше, чем жить твоей игрушкой.
Прежде чем Гексахир успел ответить, прозвучал резкий сигнал. Гемункул поднял голову и крикнул:
— Я же велел, чтобы меня не беспокоили!
Его рука поползла к осколковому пистолету, спрятанному под одеждой. Может, это Диомона все-таки решила заняться чем-то поинтереснее?
В ответ раздался хор невнятных голосов — у развалин не было языков, и им приходилось общаться как получалось. Гексахир хрипло рассмеялся:
— Ну, чудеса все не прекращаются. Похоже, прибыл докучливый архонт Пешиг, и без охраны. Что говорит либо о монументальном высокомерии, либо…
— Либо он под чьей-то защитой, — подсказал Олеандр. — Попробуй его убить, тогда хоть узнаем, под чьей.
Гексахир фыркнул:
— Тебе бы очень этого хотелось, да? Нет уж. Стань там и злись про себя. И не суй свой нос, когда не просят. — Он снова повернулся ко входу: — Ведите! И не спускайте с него глаз!
Створки разошлись в стороны, открыв взору стройную фигуру Пешига в окружении троих развалин. Архонта проводили внутрь. Пешиг радостно улыбался.