Фабий повернулся, пытаясь уследить за Фулгримом, который кружил вокруг. Генетический отец не сильно изменился с тех пор, как они в последний раз виделись.
— То, что я делал, я делал ради блага всех нас. И ты это поймешь, если раскинешь тем, что у тебя теперь там вместо мозгов.
Фулгрим рассмеялся.
— Всегда найдешь чем отговориться, Фабий! — Он повернулся и посмотрел на Мелюзину. Та все это время не двинулась с места. Фабий задался вопросом: причиной тому была нерешительность или желание развлечься? — Видишь? Я же говорил. Даже сейчас он отказывается признать свое участие в происходящем. Он всегда был таким упрямым. — Фулгрим перевел взгляд обратно на Фабия, выдав элегантную ухмылку на слишком идеальном лице: — Не думай о ней плохо, сын мой. Моя… внучка только хотела помочь тебе. Правда, в гневе своем ты этого так и не понял. Подозреваю, это у нас семейное.
Фабий сердито уставился на него:
— Мы не семья! У нас общая генетическая линия, и на этом все. — Он нахмурился. — А сейчас даже и ее нет. Ты всего лишь сон, отец. Тот, от которого скоро пробудится вся галактика. — Он взглянул на Мелюзину: — И ты тоже, дочь моя. Ты превратила свою истину в ложь — и ради чего?
— А разве ложь, сказанная ради сохранения истины, все равно ложь?
Фабий в изумлении всплеснул руками:
— А что же еще, глупое дитя? Ложь есть ложь, какова бы ни была ее цель! — Он ткнул пальцем в Фулгрима. — Это он меня научил. И даже если он забыл об этом сейчас, я по-прежнему придерживаюсь этого правила. — Фабий покачал головой. — Я совершил ошибку, придя сюда. Мне следовало догадаться. С самого начала все это было ловушкой.
— О, Фабий, да брось. Что за самомнение! — Фулгрим протянул руку и сорвал какой-то фрукт с висячей лозы. Откусил кусок, и темный сок побежал у него по подбородку и груди. — Ты никогда и не выбирался из ловушки, парень. В тот самый миг, когда ты ступил на порог храма в Лаэре, ты застрял крепко-накрепко, как и все мы. Конечно, твои желания приняли более извилистую форму, чем я мог предсказать, но результат в итоге тот же самый. Ты такой же раб своих страстей, как любой из твоих братьев.
— И ты тоже раб, отец?
Фулгрим откусил еще кусок, всем своим видом показывая, что наслаждается вкусом.
— Я родился рабом, Фабий. И даже взяв власть на Кемосе, я все равно остался рабом. А потом появился Анафем и обратил все мои достижения в прах. — Он махнул испачканной соком клешней. — Вот и вся наша история. Мы были орудиями, созданными для определенной цели. Мы были не более властны над своей судьбой, чем твои таракашки-пробирочники. Когда я осознал это, то понял, что единственная истинная свобода заключается лишь в том, чтобы самому выбрать себе хозяина.
Фабий отвернулся:
— Я всегда знал, что ты слабак. Да все мы знали, пожалуй. И мы так же виновны в том, что баловали тебя, как сыновья Ангрона — в том, что нянчились с ним. Мы испортили тебя так же, как Пожиратели Миров испортили Красного Ангела. Мы потакали твоим капризам, вместо того чтобы стоять на своем и учить тебя так, как хотел Император.
Фулгрим швырнул огрызок Фабию под ноги.
— Баловали. Так ты это называешь? — Он вскинулся, шурша чешуей. — Ты на каждом шагу меня останавливал, Фабий, даже когда я защищал тебя от грехов прошлого. Только по милости Темных богов ты пережил Великий крестовый поход, а уж о Ереси и вспоминать лучше не стоит. Будь в этой вселенной хоть крупица справедливости, твои кости уже давно покоились бы в мусорной куче.
Фулгрим выбрал себе еще один фрукт.
— Но ты, наоборот, продолжаешь жить. Ты — один из творцов всего, что случилось с нами, и награда тебе — долгая жизнь. Будь благодарен, Фабий. — Он помолчал. — С другой стороны, может, я слишком многого жду. Ты на благодарность не способен.
— Благодарность? Благодарность? — зарычал Фабий. — Если я действительно творец нашего проклятия, то кто дал мне сырье? Кто приказал строить планы, кто дал ход всему, чего я достиг? С моей точки зрения это была твоя работа, отец. Ты требовал от меня больше, чем я мог дать. Ты установил недостижимую планку и обиделся, когда я не смог до нее дотянуться.
Фулгрим пожевал задумчиво, словно осмысливая сказанное.
— А может, ты слишком легко сдался. — Он улыбнулся и откусил еще кусок. — Знаешь, я ведь больше не нуждаюсь в пище. По крайней мере, в ее физическом виде.
— Очаровательно, — холодно произнес Фабий.
— Да, я тоже так подумал. — Фулгрим взглянул на него. — Это одна из многих смертных слабостей, от которых я избавился. Гнев — это вторая. Я сержусь только когда пожелаю сердиться. Или когда мне скучно. — Он подался вперед. — Знаешь, зачем она привела тебя сюда, Фабий? Чтобы защитить.
— Защитить? — Фабий взглянул на Мелюзину. Ее блестящие и живые, как ртуть, глаза встретились с его глазами, и он отвернулся первым. — Защитить от чего?
— От себя самого, по большому счету. Ты всегда был сам себе злейшим врагом. Твоя гордыня, твоя одержимость… твое собственное тело пожирает себя. Ты же просто энтропия во плоти. — Фулгрим скользнул к нему. — Враги, что выслеживают тебя, рано или поздно придут за тобой. А не они, так другие. Может быть, Абаддон. И Эреб, конечно. В конце концов ты наскучишь богам, Фабий, и они отправят своих рабов убить тебя в твоем же логове. Но сейчас… О, сейчас… — Фулгрим сложил перед собой все четыре руки. — Сейчас твоя ценность определена. Твое место на доске выбрано. Сейчас, сын мой, у тебя есть цель.
— У меня всегда была цель.
Фулгрим ухмыльнулся:
— Галактика не нуждается в новом человечестве, когда старое еще не растеряло свой вкус. Но ей нужны чудовища. И те, кто может создавать чудовищ.
Фабий помертвел:
— Чудовищ…
— О да! Ты всегда был таким изобретательным, когда дело касалось чудовищности. Жаль, что ты позволил себе отвлечься на другие заботы. — Фулгрим лениво махнул рукой. — Но с этим покончено. Теперь ты будешь делать то, для чего был создан. Боги велят — ты повинуешься. Круг замкнулся, сын мой.
— О чем ты говоришь? — Фабий оглянулся на Мелюзину: — Что он имеет в виду?
— Я имею в виду, — вмешался Фулгрим, — что пора оставить детские игрушки. Твои игры в божественность закончились. В конце концов, ты всего лишь песчинка в огромной галактике.
Глаза Фабия расширились от внезапного осознания:
— Ты хочешь сделать из меня раба.
Фулгрим хохотнул:
— Ты служил богам с того самого момента, как разрезал свою первую мышь, Фабий. С того самого момента, как начал свой поиск знаний, ты преподнес им себя на блюдечке с золотой каемочкой.
— Я ничего такого не делал, — возразил Фабий. Но сам же услышал сомнение в собственном голосе.
— Ты и меня им преподнес. И своих братьев. Ты был ядом в жилах легиона с самого начала, признаешь ты это или нет. И хотя я лично благодарен тебе за труд, некоторые не ощущают такого же расположения.
Фулгрим сковырнул с Фабия шлем и чиркнул когтем по голове, пустив ручеек крови. Фабий схватился за рану и сделал несколько неверных шагов в сторону. Фулгрим не отставал.
— Они начнут на тебя охоту, когда узнают о твоей слабости. И не только они. Каждый мелкий диктатор, которому ты перешел дорогу, каждый брат, которого ты предал, явится, чтобы урвать свой кусок.
Фабий резко развернулся. С отчаянной яростью он рубанул Пыткой, но Фулгрим отобрал у него оружие так же легко, как родитель обезоруживает непослушного ребенка.
— Вот поэтому ты пришел сюда. Нашкодивший мальчишка, который решил спрятаться за спину отца. — Он навис над Фабием. — Но ведь я не твой отец, правда, Фабий? Ты сам говорил это сотни раз. Выходит, ты лицемер?
— Я тот, кем ты меня сделал, — огрызнулся Фабий. Фулгрим припечатал его к колонне и рассмеялся:
— Ты что, не слушаешь? Я тебя не делал. Тебя сделали они. Все, чем ты стал, было написано ими еще в начале времен. Радуйся, Фабий, ты важный винтик в удивительной и невообразимой машине.
— Ты безумен.
— Да. Как и ты. Как безумна и вся вселенная. — Фулгрим сдавил его затылок железной хваткой. — Но подумай о том, чего ты сможешь добиться, Фабий, если примешь дары Темного Князя… Каким стал я, таким мог бы стать и ты.
— У меня нет никакого желания становиться таким, как ты.
Хватка Фулгрима усилилась.
— Ты лжешь, Фабий. Я — само совершенство. Я — витрувианский человек, созданный из жизненной силы самого мироздания. Разве не так ты однажды описал меня?
— Когда-то — возможно. Но сейчас ты нечто иное. — Фабий сморщился: когти Фулгрима впились ему в голову. Он почувствовал, как по шее побежала кровь.
— А ты — ничто, Фабий. Ты существуешь только по моей милости. Но даже мое терпение имеет свои пределы.
Фулгрим прижал Пытку Фабию к груди.
— Значит, ты убьешь меня, отец? Разорвешь меня на кусочки в приступе детской обиды? Или все-таки расскажешь, зачем привел сюда?
Фулгрим отпустил его, и Фабий едва не упал.
— Ты прямолинеен, как всегда, сын мой. — Фулгрим скользнул мимо, облизнув окровавленные пальцы. — Ты должен сыграть свою роль, как играем все мы.
Фабий потрогал затылок. Раны уже покрылись струпьями. Он двинулся вслед за Фулгримом:
— И какова эта роль?
— Ничего чересчур обременительного, уверяю тебя. Будешь делать оружие. Делать солдат. Будешь поставлять их и друзьям, и недругам. Будешь искать способы сделать их лучше и трудиться над этим неустанно.
— Зачем?
— Затем, что нельзя играть в войну без оружия и воинов, владеющих им.
Фулгрим швырнул Пытку в грязь, под ноги Фабию. Тот поднял на него глаза:
— Раньше ты не считал войну развлечением.
Фулгрим замялся. На мгновение его чудовищность отступила, и Фабий мельком увидел человека, каким тот был прежде.
— Раньше я был ребенком и верил в детские вещи. Война — это игра, и чтобы победить, нужно играть.
— И я теперь тоже участвую в этой войне?
— Ты всегда в ней участвовал. Просто не понимал. Но даже сейчас, подозреваю, высокомерие не даст тебе признать этого. — Фулгрим улыбнулся. По крайней мере в этом ты меня намного опередил. Будь это возможно, я бы гордился.