— Я могу только молить вас о прощении. Я думал, что исправлю свою ошибку, сам заставлю этого вероломного зверя подчиниться, но теперь вижу, что это выше даже моих сил. Поэтому я обращаюсь к вам, синод Тринадцати Шрамов, и прошу вашей помощи в решении стоящей перед нами проблемы.
— А почему мы должны этим заниматься, Гексахир? — выкрикнул какой-то гемункул. — Это ты устроил бардак. Ты и разбирайся.
Многие закивали, по залу прокатилась жидкая волна аплодисментов.
— Оминилиан, как я уже сказал, я пытался. — Гексахир пригвоздил крикуна взглядом. — И этот бардак оказался мне не по зубам. Хотя в конечном счете вся вина лежит на мне, но это наша слабость — наша слабость — позволила ему украсть секреты ковена. А что, даже ты, Оминилиан… Разве не ты учил его, как лучше всего выращивать мозговую ткань? — Гексахир наставил обвиняющий перст на другого гемункула: — Или ты, Ксакцер, — разве не ты обучил его искусству массовой биорепликации? — Перст прыгнул влево: — А ты, Маргилий… Какую нежную ерунду он напел тебе на ушко, что убедил тебя выдать секрет повышения эластичности кожи?
Снова прокатился говорок, но на этот раз в нем не было ничего насмешливого. В море чужих лиц Олеандр прочел тревогу. По крайней мере, среди тех, у кого было лицо. Особенно у тех, кого назвали по имени.
— Мы все виновны, — продолжал Гексахир. — Виновны в грехе жалости. Невозможно взглянуть на подобное существо и не испытать к нему хоть каплю сочувствия. Вот в чем наша слабость, братья и сестры: яд доброты течет в наших жилах. И мы всегда страдали от него. Мы раздаем свои дары слабым и нуждающимся, разве не так? Мелкие кабалы нижней Комморры всегда обращаются к нам, потому что знают: нам… не все равно.
Гексахир посмотрел вокруг:
— Мы филантропы, братья и сестры. И уже не в первый раз нашей добротой воспользовались. — Он хлопнул ладонью по трибуне. — Другие ковены — они видят это и шепчутся меж собой. Шепчутся, что мы слабы. А мы слабы! Ведь что такое доброта, как не слабость?
Гексахир сделал паузу, чтобы в зале наступила тишина, и налег на трибуну:
— Вот почему я охотился за ним, за этим вероломным мон-кеем. Ради нас. Ради вас. Это моя обязанность как главы кабала. — Он рванул на себе одежды, изображая скорбное сожаление. — Moй долг.
Гексахир сгорбился, плотская маска скукожилась. Олеандру даже показалась, что в ее резиновых складках блеснули настоящие слезы.
— Но я потерпел неудачу, — тяжело изрек оратор. — Мы станем изгоями — хуже того, добычей. Все до единого кабалы Комморры набросятся на нас и станут рвать нашу плоть, словно голодная стая шпилевых летучих мышей. Мы будем сброшены со своего пьедестала и рассеяны! — Он помолчал. — Уверен, кому-то из вас удастся найти новый дом. А вот другим… что ж.
— Мы это знаем, Гексахир, — заговорила Диомона. Она стояла высоко на задней скамье, окруженная сторонниками. — Как наш лидер, ты должен был разобраться с этим вопросом. Вместо этого ты дал мон-кею сбежать.
— Если ты забыла, дорогая Диомона, ты была тогда со мной. И ты, Аркуриат. Рестемен. Элишия. Четверо из вас сопровождали меня, и ни один не предугадал, что наша добыча сбежит. Он умен — я вас предупреждал. Слишком умен, чтобы продолжать играть с ним в эти глупые игры. — Гексахир громко вздохнул и покачал головой. — Признаю, я ошибся в своем суждении. Меня обуяла гордыня. Но больше это не повторится. — Он снова налег на трибуну. — Сила нашего синода всегда заключалась в единстве. Вместе мы творили чудеса. Так давайте сотворим еще одно чудо.
— Красивые слова, но как мы его найдем? — поинтересовалась Диомона. Раздались голоса сторонников в ее поддержку. — Ты каким-то образом сумел угадать, где он находится?
— Я бы предпочел выражение «вывел на основании фактов», — ответил Гексахир. Это вызвало некоторые смешки на местах. У главы ковена тоже были свои сторонники, пусть и редкие. Гексахир подал знак, и из-под подиума вырос мясистый полип. Когда он поравнялся с трибуной, на его кончике проклюнулся жемчужный шар. Гексахир раскинул над ним руки, и шар замерцал болезненным сиянием.
Сияние сгустилось в луч света, который рассыпался в воздухе, разделяясь на артериальную диаграмму Паутины.
— Узрите узел Паутины забытого храма-дворца Азуриана, — прогремел Гексахир. — Проход между одним миром и другим.
— Нам всем известно, что такое узел Паутины, Гексахир, — влезла Диомона.
— Просто поясняю на всякий случай. Этот узел — особенный, как вы могли уже догадаться. Ибо это дорога в сердце территории нашей добычи. И довольно широкая дорога, к тому же. Такая, что пройдет целая армия. — Он обвел глазами присутствующих. — Наша армия.
Тишина. На мгновение Олеандру показалось, что ничего не получилось. Но тут Гексахир раскинул руки:
— Вы видите? Это тот шанс, которого мы ждали. Мы превратим его жалкую империю в кладбище трупов. Разрушим каждое укрепление, сожжем все планеты дотла. Мы очистим звезды от его созданий. От него останется лишь воспоминание, а скоро забудется и оно.
Гексахир оглянулся, взирая сверху на внимающие лица своего ковена:
— Больше никаких игр. Больше никакой резни по мелочам. На карту поставлена наша гордость, братья и сестры. Он плюнул на нас и на нашу дружбу. Я этого не потерплю. — Гексахир стукнул кулаками по трибуне. — Я этого не потерплю! — Он навис над залом. — Мы заставим всю Комморру содрогнуться от нашей жестокости! Мы сделаем из Фабия Байла такой пример, что зарыдают даже звезды!
Спектакль произвел должный эффект. Гемункулы поднялись со своих скамеек и зааплодировали — сдержанно, но горячо. Кое-кто, такие как Диомона, хмурились и не хлопали. Но и не возражали, Гексахир говорил что-то еще, но Олеандр уже не слушал.
Вместо этого он впился глазами в яркую фигуру, сидящую высоко над всеми остальными. Ходящая-по-покрову пришла убедиться, что Гексахир сдержит свое обещание, На мгновение ее лицо стало лицом незнакомого друкари. Затем мелькнуло узкое лицо Пешига с застывшей улыбкой и сменилось чем-то, напоминающим лицо самого Олеандра.
Он уставился на самого себя, и руки сами собой сжались в кулаки. Через секунду Силандри там уже не было. Олеандр заставил себя расслабиться, и тут подиум опустился, с него сошел Гексахир.
— Видишь, Олеандр? — крикнул он. — Как я и сказал, устраивающее всех завершение.
— Вижу, — отозвался Олеандр. — И что теперь?
Гемункул пронесся мимо:
— Теперь? Теперь мы разбудим Башню.
Гексахир усмехнулся:
— Чего ты такая кислая, Диомона? Ты чем-то разочарована?
Он соскочил с помоста, придержав полы одеяния. Сопровождающие поспешили следом, возбужденно перешептываясь.
Гексахир не мог их винить. Сейчас им предстоит помочь ему в таком деле, которое выпадает раз в жизни. Потом их, конечно, придется убить. Нельзя допустить, чтобы они растрепали о том, что увидят. Но пока не стоило портить им удовольствие.
— Я не разочарована, — ответила Диомона. — Я озадачена.
Она шла следом за свитой, а Олеандр следовал за ней. Диомона с подозрением оглянулась на раба, словно гадая, не собирается ли мон-кей снова на нее наброситься. Именно для этого Гексахир и велел Олеандру идти за ней следом. Диомоне время от времени нужно было напоминать о ее месте в картине мира. Чтобы не пыталась прыгать выше собственной головы.
— Могу ли я тебя в чем-то просветить? — поинтересовался Гексахир.
— Как ты его нашел?
— Ну… я же занимался поисками, — сказал он с видом оскорбленной невинности. — Зачем, ты думаешь, я провел все это время в уединении?
— Мы решили, что ты дуешься.
Гексахир остановился. Диомона тоже была вынуждена остановиться. Он обернулся:
— Осторожнее, драгоценная Диомона. Я не против эпизодических подколок, но мне кажется, как глава синода, я заслуживаю некоторого уважения. — Он помахал пальцем у нее перед носом. — Так, теперь отвечу на твой вопрос: я триангулировал местоположение Фабия, основываясь на доступе из Паутины к его тайникам. Проверки показали, что он изрядно потрудился, укрепляя одни участки и усиливая другие. Такая работа требует наличия вблизи доступных материалов и рабов. Так что я просто… связал одно с другим, так сказать.
— Тогда почему ты не сделал этого раньше?
Гексахир помолчал. Диомона не была дурой. Разумеется, она что-то подозревала. И не она одна. Нет никаких сомнений, что остальные следили за разговором через потоковую передачу из этих ее искусственных глаз. Ждали, когда он скажет или сделает какую-нибудь глупость, чтобы с чистой совестью наброситься на него.
Как они отреагируют, если узнают, что здесь замешаны арлекины, предугадать трудно. Вполне возможно, что отреагируют плохо. Диомона уж точно. Ее преданность держалась на волоске, который только и ждал момента, чтобы лопнуть. Вот почему Гексахир настоял на том, чтобы она составила ему компанию. Чем ближе держишь врага к себе, тем меньше шансов, что он устроит какие-нибудь неприятности. Или, по крайней мере, ты успеешь вовремя среагировать, чтобы сгладить последствия.
— Невзгоды обостряют ум, — ответил Гексахир наконец. — Не приходило в голову, наверное.
Он развернулся и зашагал дальше. Время поджимало. Мобилизация, которую он планировал, требовала дозволения властелина, пусть даже и негласного. Дозволения, которого у Гексахира не было, как не было и времени, чтобы его получать.
Впереди ждал центральный ганглий Башни. Хотя вся эта конструкция и была живым созданием, но мозга как такового у нее не было. Точнее, у нее их были тысячи — простые узлы нервных волокон, которые ведали определенным числом автономных функций. Но этими ганглиями можно было управлять из главного узла, отсюда, из самого центра сооружения — зала яйцевидной формы с низким потолком и вогнутым полом. Полог переплетенных нервных волокон сходился по стенам и потолку к центральной точке.
В случае великой нужды через нее можно было напрямую управлять функциями Башни. И Гексахир решил, что сейчас нужда действительно велика. Пешиг — или, точнее, Ходящая-по-покрову с лицом Пешига, — уже убедил Салара с Аварой еще раз объединить силы. За несколько недель после возвращения в Комморру их кабалы ощутимо приросли как влиянием, так и численностью. Успех — лучшее лекарство, и архонты уже простили Гексахиру его вспышку… по крайней мере, так они говорили.