Прозрачность воды меняется не только от места к месту, но и от слоя к слою. Однажды мы плавали над подводной скалой в Средиземном море. Вода была настолько мутна, что видимость ограничивалась несколькими ярдами. Двумя саженями ниже нам вдруг попался совсем прозрачный слой. Его сменил пятнадцатифутовый пласт воды молочного оттенка, с видимостью примерно в пять футов. После этого молока до самого дна шла чистая вода. В сумеречной прозрачной толще сновало множество рыб, и туманная пелена над нами напоминала низко нависшие тучи в дождливый день. Часто, погружаясь на большую глубину, мы пересекали причудливо чередующиеся мутные и прозрачные слои. А бывает, что прозрачность одного и того же слоя меняется на глазах. Я видел, как чистая вода вдруг мутнела, хотя никакого течения как будто не было; видел и столь же таинственное внезапное прояснение. Мы заметили, что всего мутнее вода у поверхности весной и осенью; но в это же время года мы иногда обнаруживали мутный слой под мощным пластом прозрачной воды.
У берегов, естественно, воду может замутить речной ил. Дальше в море муть образуют главным образом бесчисленные микроорганизмы. В конце весны вода насыщена водорослями, крохотными одно- и многоклеточными организмами, спорами, икринками, малюсенькими рачками, личинками, а также шариками и нитями живой слизи. В таком супе видимость сокращается до пятнадцати футов, и он грозит пловцу болезненным раздражением кожи. Соприкосновение с миллионами крохотных существ не очень приятно, тем более что они могут принести вам серьезный вред. В самых неожиданных местах вы ощущаете уколы и ожоги; хуже всего достается губам. Хорошо, что глаза защищены маской.
Когда вы читаете про чарующую глаз игру красок в волшебной стране подводных скал, речь идет о глубинах не более двадцати двух футов. Дальше краски сильно приглушены, даже в пронизанных солнцем водах тропиков. Морская вода действует, как голубой фильтр.
Группа подводных изысканий изучала, как изменяются цвета под водой. Мы брали таблицы с ярко-красными, голубыми, желтыми, зелеными, пурпуровыми и оранжевыми квадратами, а также шкалу серых тонов от белого до черного и фотографировали их на различной глубине, вплоть до сумеречной зоны. На глубине пятнадцати футов красный цвет казался розовым, а на сороковом футе — черным; одновременно исчезал и оранжевый цвет. На глубине ста двадцати футов желтый цвет начинал превращаться в зеленый; здесь царит уже почти полная монохроматичность. Ультрафиолетовые лучи проникают довольно глубоко, а инфракрасные полностью поглощаются буквально несколькими дюймами воды.
Как-то раз мы охотились в море у скал Ла Кассадань. Нырнув на двадцать саженей, Диди подстрелил восьмидесятифунтовую лихию. Гарпун пробил ее насквозь позади головы, но не задел позвоночника. Рыба отчаянно сопротивлялась и потащила Диди за собой на тридцатифутовом гарпунном тросе.
Когда лихия устремлялась вниз, Диди раскидывал руки и ноги крестом, чтобы тормозить; когда она направлялась кверху, он вытягивался в струнку и сильно работал ластами, помогая ей. Рыба казалась неутомимой. У нас уже кончался воздух, а она и не думала сдаваться. Дюма стал подтягиваться к ней по тросу. Лихия, не сбавляя скорости, пошла по кругу; он должен был приноравливаться к ее движению, чтобы не запутаться в тросе. Наконец подобрался вплотную и одной рукой взялся за древко гарпуна, а другой вонзил в сердце рыбины нож. Из раны фонтаном забила кровь.
Но кровь была зеленая! Ошеломленный этим зрелищем, я подплыл ближе, глядя на струю, вместе с которой из сердца рыбы уходила жизнь. Она была изумрудного цвета. Мы недоумевающе переглянулись. Сколько раз мы плавали среди лихий, но никогда не подозревали, что у них зеленая кровь. Крепко держа гарпун со своим поразительным трофеем, Диди пошел вверх. На глубине пятидесяти пяти футов кровь стала коричневой. Двадцать футов — она уже розовая, а на поверхности растеклась алыми струями.
В другой раз я сильно порезался на глубине ста пятидесяти футов, и из моей руки потекла зеленая кровь. Я был во власти легкого опьянения, и мне почудилось, что море сыграло со мной какую-то шутку. Но тут я вспомнил лихию и с трудом убедил себя, что на самом деле у меня красная кровь.
В 1948 году мы принесли свет в сумеречную зону. В ясный полдень Дюма нырнул с электрическим светильником, равным по мощности киноюпитерам. К поверхности тянулся длинный провод. В прозрачной воде наши глаза отчетливо различали голубые предметы, но нам хотелось увидеть настоящие цвета.
На глубине ста пятидесяти футов Диди навел рефлектор на склон рифа и включил свет. Риф буквально взорвался красками!
Луч света выявил ослепительную гамму; преобладали сочные оттенки красного и оранжевого цветов. Яркость красок напоминала о картинах Матисса. Впервые после сотворения мира озарилось светом все великолепие палитры сумеречной зоны. Мы упивались невиданным зрелищем. Даже рыбы никогда не видели ничего подобного. Почему такое богатство оттенков собралось там, где нельзя его оценить? И почему в глубинах преобладал красный цвет, который первым отфильтровывается в верхних слоях? Какие краски таятся еще глубже, в области вечного мрака?
Мы решили снять цветные фотографии в голубой зоне, которая начинается примерно со ста пятидесяти футов. К тому времени мы уже десять лет работали над черно-белыми кинофильмами. Подводная фотография вообще началась гораздо раньше, чем можно подумать.
Как-то нам попала в руки редкая книга под названием «La Photographie Sous-Marine» («Подводная фотография»), изданная в 1900 году. Ее автор Луи Бутан рассказывал о шестилетнем опыте подводной фотографии в те времена, а ведь тогда снимали на неудобные мокроколлодионные пластинки. Свои первые снимки под водой Бутан сделал в заливе Баньюль-сюр-Мэр в 1893 году.
Тайе снимал наши первые фильмы на 9,5-миллиметровую пленку аппаратом Пате, для которого сам сделал из жести бокс. Американец Дж. Э. Вильямс опередил нас: он снимал первые подводные фильмы еще в 1914 году.
Начиная подводные съемки, мы не столкнулись ни с какими оптическими проблемами. Резкость получалась отличная, хотя мы определяли расстояние на глазок. Преломление света на рубеже воды и воздуха нам не мешало. Но затем пошли нерезкие кадры. Тот же оператор, с той же камерой никак не мог добиться четкого изображения. Обескураженные неудачей, мы вплотную занялись этой проблемой и в конце концов нашли решение, причем в области психологии, а не оптики. Первое время мы наводили фокус, определяя расстояние на глаз, и камера добросовестно запечатлевала то, что мы видели. Но потом мы перемудрили: автоматически внося поправку на рефракцию, соответственно устанавливали аппарат. И на снимках получался туман, ведь линза не делала никаких поправок в уме. Стоило нам вернуться к старому способу и устанавливать дальность так, как она представлялась глазу, и снова стали получаться отличные, резкие кадры.
Подводная киносъемка была для нас подлинным откровением. Кинокамера послушно выполняла все наши замыслы. Мы подвешиваем ее к двум полозьям, которые заканчиваются рукоятками, как у пистолета-пулемета. Оператор держит эту конструкцию перед собой, целясь в избранный объект. Служа опорой, плотная среда позволяет применять приемы, для которых в киностудии требуются специальные приспособления, потому что в руках кинокамера будет качаться. В воде легко снимать наплывом, делать панорамы и запечатлевать сложные объемные объекты.
Мы не пользуемся видоискателем под водой. Камера смотрит прямо на предмет, «залп» дается без «прицела». Все решает координация тела оператора, его глаз и камеры.
Первые фильмы мы снимали на мелководье при ярком солнечном освещении. Вооружившись аквалангом, мы убедились, что успешно можем получать черно-белые негативы и на больших глубинах. В 1946 году при свете июльского полуденного солнца мы засняли целый фильм на глубине двухсот десяти футов без искусственной подсветки. Выдержка — 1:50 при диафрагме 2. Чтобы определить выдержку, пользовались серой шкалой. В 1948 году мы установили, что можно делать глубоко под водой цветные фильмы; как раз тогда мы на глубине ста двадцати семи футов сняли ленту о работе аквалангистов на махдийском корабле.
Но съемки не были самоцелью, нам важно было запечатлеть работу подводного пловца. Большая часть заснятых нами семидесяти тысяч футов кинопленки хранится в наших архивах. Без фильма мы не смогли бы убедить военно-морские власти создать Группу подводных изысканий. И фильмы помогают нам готовить океанографические экспедиции. Но, как ни странно, для научного исследования удобнее цветная фотография. После десяти лет увлечения кино мы восстановили в правах и обычную фотосъемку, причем нередко она оказывается сложнее.
Первые цветные фото под водой сделали в 1926 году В. X. Лонглей и Чарльз Мартин, члены американского Национального географического общества. Они пользовались магниевой вспышкой; установленный на поверхности рефлектор отбрасывал свет на глубину до ста пятидесяти футов.
Франсуа Жирардо, парижский специалист по аппаратуре для подводных съемок, укрепил по нашему заказу «Роллейфлекс» на штативе с рукоятками, который нам полюбился. Так как прежние светильники были слишком слабы, если учесть их размеры и вес, мы сделали рефлектор с восемью небывало мощными лампами, каждая из которых давала пять миллионов люменов. На суше одна такая лампа позволяла снимать ночью цветные объекты с пятидесяти футов. Под водой в темной зоне радиус ее действия ограничивается шестью футами.
Переключатель позволял включать одну, две, четыре или все восемь ламп одновременно. Наибольшая мощность светильника — сорок миллионов люменов. Разве что только атомная бомба способна сосредоточить такой яркий свет на столь малом пространстве. Но даже эта конструкция давала достаточную освещенность не дальше, чем на пятнадцать футов. Важным свойством ламп было то, что они не хуже нас выдерживали давление. Мы назвали свое изобретение «экспедиционная вспышка».
Первые съемки с новым светильником состоялись в глубинах Средиземного моря. Вместе со мной под воду ушли Жан Бельтран и Жак Эрто; они несли рефлекторы, соединенные с камерой тридцатифутовым проводом. Небольшие поплавки приподнимали провода над полем зрения фотоаппарата и над камнями, чтобы не цеплялись. Дюма поплыл вперед и на глубине двадцати пяти саженей выбрал подходящий для съемки грот. Для масштаба он должен был сам присутствовать на снимке.