Я закрыл глаза, и в мозгу стали возникать картины…
Беснуется мистраль, Средиземное море кипит… Невдалеке от Массалии терпит бедствие неуклюжий, пузатый парусник. Моряки с бессильным ужасом смотрят на маячащий среди бурных волн белый островок. Удар!.. Вдоль подводной стены, обросшей яркими, пышными горгонариями, корабль погружается в зеленую толщу, медленно поворачиваясь и кроша надстройку о скалу. И ложится на пологий склон в основании острова. Правый носовой якорь остался на карнизе над кораблем. Нос смотрит в сторону священного острова Делос, смятая корма зажата в расщелине. Часть палубного груза при толчке разбилась, и судно обволакивает пурпурное облако вина.
Корабль лег ниже зоны, куда проникали волны, и его частично защищали скалы, поэтому он не был окончательно разрушен. Черви точили деревянные части, свинцовая обшивка постепенно отставала. На судне поселились губки, водоросли, асцидии и морские ежи. Сидячие формы привлекли рыб. Приползли осьминоги, чтобы занять под жилье пустые амфоры.
Веками на корабль падал непрерывный дождь осадков — намолотого прибоем песка и смытой с острова почвы. В каждую щель проникали центурии окаменевших диатомей. Постепенно море поглощало произведение человеческих рук. Палуба не выдержала веса тяжелых «сугробов» и обрушилась на трюмный груз. Левый борт открылся, словно створка раковины, и по каменистому склону вниз покатились сосуды. А сверху мистраль сбрасывал огромные камни на «виновоз».
Еще несколько столетий, и на дне не осталось бы никаких видимых следов трагедии. Но тут появился искатель омаров Христианини, а затем пришла «Калипсо» и дала времени задний ход.
Теперь и корабль Маркоса Сестиоса, и Порт-Калипсо исчезли. Пустынные скалы снова стали вотчиной чаек. Если вы рискнете подойти к Гран-Конглуэ, то не найдете следов человека; разве что увидите ржавый трап на отвесном восточном мысу и рядом с ним — пластину с именем Жан-Пьера Сервенти.
Глава шестая«Тистлгорм»
Дождь поливал Порт-Калипсо. Мы проводили лето, а с ним и наших добровольцев. С каждым днем солнце чертило все более низкие дуги. Скоро тень совсем завладеет нашей стороной острова. В желтом железном домике Жан Дельма, Анри Гуара и Раймон Кьензи — ядро отряда подводных археологов — за обедом говорили о предстоящей зиме. Они были твердо намерены нырять во все дни, когда позволит мистраль. Календарь показывал 29 сентября 1953 года, приближались осенние штормы.
Через несколько недель «Калипсо» уйдет в порт готовиться на верфи к зимним плаваниям. Тогда подводные пловцы окажутся почти отрезанными от мира; только радио да вспомогательные суда будут нарушать их уединение. Убирая со стола, друзья обсуждали, как быть, если кто-нибудь из них будет серьезно ранен, а шторм не позволит судам выходить из Марселя. Дельма принялся мыть посуду. Коком в тот день был Кьензи; теперь он закурил трубку и стал бренчать на гитаре. Гуара выглянул в окошко и сказал:
— Дождь кончился.
Они вышли на площадку. Вдоль багровой полосы заката над Марсельвейром громоздились черные тучи, суля сильный ветер. Друзья с легким содроганием подумали о предстоящих месяцах. Вернулись в дом, взяли с полок по книге и легли, сберегая калории. Почитать, а потом вздремнуть хорошенько в каменной тиши…
По железной крыше забарабанил дождь.
— Послушайте, — сказал Кьензи, — кто-то кричит!
Они сели; откуда-то доносились голоса. Они схватили фонарики и выскочили под грозу. Крики доносились снизу, от подножия скалы. Друзья посветили туда и увидели шлюпку, а в ней двух моряков, которые кричали что-то по-итальянски. Дельма знаками показал им, чтобы они подошли к грузовой стреле. Гуара выбежал на самый конец стрелы и принял с лодки конец. Наши ребята помогли итальянцам подняться по трапу к домику, дали им сухую одежду, угостили бренди. Мешая французские и итальянские слова, моряки рассказали, что случилось.
Они были с теплохода «Донательо Д» из Реджио, который вечером вышел из Марселя и заблудился в плотной завесе дождя. Судно наскочило на «старшего брата» Гран-Конглуэ — остров Риу. Команда сошла на пустынный берег, а эти двое вызвались идти за помощью. И увидели огонек в окне Порт-Калипсо.
Дельма слушал их, сердито сверкая глазами.
— Ничуть не переменились, — сказал он, грозя кулаком Гран-Конглуэ и Риу. — У, стервы одноглазые! Погубили корабль Сестиоса и теперь суда губите.
Итальянцы не могли понять, над чем эти французы так смеются. Дельма попробовал вызвать Марсель, но шторм нарушил радиосвязь. Он предложил незадачливым морякам занять свободные койки, а сам не отходил от передатчика, пока эфир не очистился.
Под утро один марсельский радиотелеграфист принял его сообщение и передал на «Калипсо». Саут тотчас вышел в море. В нескольких милях от Риу калипсяне ощутили запах скипидара и вскоре подошли к «Донательо Д». Корма теплохода зацепилась на камнях, а нос погрузился в воду. Десять минут спустя стальной корпус «Донательо Д» заскрипел, застонал, судно опрокинулось на левый борт и отправилось вниз, к «виновозу». Один вельбот сорвался и попал под обстрел всплывающих обломков. Дождь прекратился, и на поверхности моря расплылись радужные разводы нефти, качались тюки хлопка, бочки со скипидаром, куски воска, подстилка для груза…
Как всегда, после ливня подул мистраль. На гребне Риу капитан Саут увидел людей, которые размахивали рубашками. Лавируя между обломками, он подвел «Калипсо» к берегу с другой стороны острова, спустил на воду катер и забрал команду «Донательо Д». Расстроенному капитану он отвел свою собственную каюту, а на острове оставил вооруженного винтовкой Гуара, чтобы тот стерег всплывшее имущество, пока не прибудет береговая охрана.
На следующее утро ветер стих, и Фалько вышел на своем барке «Ху-Хуп» проведать сторожа. Гуара продолжал восседать на престоле короля Риу. Они надели акваланги и ушли под воду, предвкушая первую в своей жизни встречу с только что затонувшим кораблем. Подводные пловцы нашли «Донательо Д» на глубине семидесяти пяти футов; судно лежало на левом боку. В смятении смотрели они на сияющий свежей краской новехонький корабль. Если бы не крен, можно подумать, что судно стоит в сухом доке, а не лежит на дне морском.
Обычно вид затонувшего корабля настраивает на грустный, задумчивый лад; этот потрясал своим сходством с мертвым телом. Он еще не слился с морем. В отсеках «Донательо Д» оставался воздух, и судно покачивалось, скрипя и постанывая, словно оплакивая свою судьбину. Фалько заплыл на мостик через открытую правую дверь. Гуара подошел снаружи к окну и увидел своего товарища за штурвалом корабля, которому не суждено было больше бороздить океаны. Гуара снял судовой колокол. Фалько проник в каюту капитана… и вздрогнул, увидев самого себя во весь рост в высоком зеркале. Затем подводные пловцы покинули «Донательо Д», чтобы больше никогда не возвращаться на него.
Разделенный несколькими сотнями ярдов и двумя тысячелетиями, здесь лежал самый древний и самый новый из виденных ими погибших кораблей.
В тот летний день 1956 года, когда «Андреа Дориа» пошел ко дну у Нантакета после столкновения со «Стокгольмом», я был за тысячи миль оттуда, в экваториальной части Атлантики. Знай я, что два калипсянина, Луи Маль и Джеймс Даген, задумали киноэкспедицию для съемок затонувшего лайнера, я охладил бы их пыл. Слишком опасно с импровизированным снаряжением во время осенних штормов погружаться в открытом море на глубину 160 футов — и слишком мало надежд на успех.
Даген зафрахтовал небольшой водолазный бот «Сэмюэль Джемисон», принадлежащий Джону Лайту, и Фредерик Дюма вылетел в США, чтобы возглавить отряд подводных пловцов. Скверная погода на шесть недель задержала в порту «Джемисон». Когда калипсяне наконец вышли в море, они приготовились к тому, что искать придется не один день. На их счастье, море было как зеркало, и Дюма повел бот вдоль извилистой дорожки, которую начертила на поверхности нефть, сочившаяся из «Андреа Дориа». Уже под вечер Дюма зацепил кошкой затонувший корабль.
До темноты оставалось время лишь для одного разведочного погружения. Маль зарядил камеру высокочувствительной черно-белой пленкой и вместе с Дюма пошел вдоль линя вниз. Надо было заранее определить экспозицию на предстоящие четыре съемочных дня. Они достигли сверкающего белизной правого борта лайнера, радуясь удивительной прозрачности воды. Маль навел камеру на Дюма, и тот проплыл над верхней палубой, мимо пустых давитов, потом подобрал на палубе пепельницу. После этого они вернулись на бот. Пока Маль проявлял пленку, Дюма рассказывал:
— Там голова совсем не варит от глубинного опьянения. Соображаешь ровно столько, сколько нужно, чтобы не утонуть. Глубина больше, чем кажется по эхограмме.
Маль вышел из фотокабины ликующий: кадры получились отличные.
Как только стемнело, «Сэмюэль Джемисон» вывесил сигнальные огни — ведь они стояли на одном из самых оживленных фарватеров мира. Якорную цепь нарастили пеньковым канатом и приготовили топор: если какое-нибудь судно пойдет прямо на «Джемисона», можно перерубить канат и отойти. А среди ночи внезапно разыгрался шторм, пришлось и в самом деле рубить якорь и возвращаться в Нантакет.
Шесть дней штормило; за это время истек срок фрахта «Сэмюэля Джемисона». Владелец не мог продлить его, он уже обещал бот другому клиенту. Тогда Даген одолжил у одного огайского банкира двухмоторный спортивный катер. Эхолот катера не работал. Подойдя к месту гибели корабля, они обнаружили, что буй снесло ветром. Дюма присмотрелся к нефтяным разводам, сплюнул в воду маслину из коктейля и сказал:
— Здесь.
И зацепил «Андреа Дориа» второй кошкой.
Но если первый раз вода была на диво прозрачной, то теперь Дюма и Маль увидели, что корабль словно обволакивается густым черным кофе. Пробиваясь сквозь темную жижу, они попали в сильное течение, которое чуть не оторвало их от линя. Там, где их должен был встретить белый борт «Андреа Дориа», они ничего не нашли. Может быть, из-за шторма судно сдвинулось или провалился борт? Оттого и эта бурая муть… Продолжая погружаться, Дюма вошел в зону глубинного опьянения.