Маркаде провел нас в римские торговые кварталы, где жил наш судовладелец. Несколько домов были раскопаны полностью, даже мозаичные полы расчищены. В просторной вилле мы увидели на мозаике морские волны и амфору. Вдруг Роберт Эджертон, юный американец, который участвовал в нашем плавании, воскликнул:
— Смотрите сюда!
Узор изображал дельфина, переплетенного с якорем, очертания которого напоминали клеймо SES. — И сюда!
А здесь трезубец, похожий на вилку с наших сосудов. Даген что-то нарисовал на бумаге и протянул листок мне. Два рисунка… На первом — трезубец, схожий с римской буквой Е, и между зубцами две закорючки в виде латинской S. На втором рисунке закорючки были вынесены по обе стороны трезубца. Получилось SES.
В пыли возле виллы я поддел ногой черные вулканические камешки — такие же, какие наш землесос поднял со дна моря у Гран-Конглуэ. Однако Маркаде лишь снисходительно улыбался нашим восторгам.
— У нас нет никаких доказательств, что это вилла Сестиоса, — сказал археолог. — Больше того, все говорит о том, что дом не был достроен.
— Может быть, Сестиос прогорел, когда потерял свой самый большой корабль, — возразил я.
Ученый скептик усмехнулся и пригласил нас к себе выпить чего-нибудь холодного.
Но что бы там ни говорила наука, кое-кто из нас покидал священный остров с твердым убеждением, что виденный нами дом так же несомненно принадлежал Сестиосу, как и затонувший корабль.
За пять лет упорного труда обитатели Порт-Калипсо подняли больше семи тысяч амфор и столько же иных гончарных изделий. Вместе с другими находками (части корпуса, рабочий инструмент, различные приспособления, свинцовая обшивка) все это весило около двухсот тонн.
Через десять лет после начала нашего археологического приключения профессор Бенуа издал толстый, щедро иллюстрированный научный отчет о работах у Гран-Конглуэ. Я просмотрел эту книгу в своей каюте, когда мы занимались биологическими исследованиями у восточных берегов Южной Америки. Все кубки и амфоры измерены, зарисованы, классифицированы; изучена структура древесины, изложены замысловатые теории; отчет о подводных работах изобилует ссылками на раскопки, произведенные на суше. Я был разочарован. В книге ничего не сказано о жизни, труде и гибели команды корабля Маркеса Сестиоса! Автор не сумел перебросить мост через века, соединить древних моряков с калипсянами.
Я закрыл глаза и в мозгу стали возникать картины…
Беснуется мистраль, Средиземное море кипит… Невдалеке от Массалии терпит бедствие неуклюжий, пузатый парусник. Моряки с бессильным ужасом смотрят на маячащий среди бурных волн белый островок. Удар!.. Вдоль подводной стены, обросшей яркими, пышными горгонариями, корабль погружается в зеленую толщу, медленно поворачиваясь и кроша надстройку о скалу. И ложится на пологий склон в основании острова. Правый носовой якорь остался на карнизе над кораблем. Нос смотрит в сторону священного острова Денус, смятая корма зажата в расщелине. Часть палубного груза при толчке разбилась, и судно обволакивает пурпурное облако вика.
Корабль лег ниже зоны, куда проникали волны, и его частично защищали скалы, поэтому он не был окончательно разрушен. Черви точили деревянные части, СЕннцовая обшивка постепенно отставала. На судне поселились губки, водоросли, асцидии, морские ежи. Сидячие фермы привлекли рыб. Приползли осьминоги, чтобы занять под жилье пустые амфоры.
Веками на корабль падал непрерывный дождь осадков — намолотого прибоем песка и смытой с острова почвы. В каждую щель проникали центурии окаменевших диатомей. Постепенно море поглощало произведение человеческих рук. Палуба не выдержала веса тяжелых сугробов и обрушилась на трюмный груз. Левый борт открылся, слоено створка раковины, и по каменистому склону вниз покатились сосуды. А сверху мистраль сбрасывал огромные камни на виновоз.
Еще несколько столетий, и на дне не осталось бы никаких видимых следов трагедии. Но тут появился искатель омаров Христианини, а затем пришла «Калипсо» и дала времени задний ход.
Теперь и корабль Маркоса Сестиоса, и Порт-Калипсо исчезли. Пустынные скалы снова стали вотчиной чаек. Если вы рискнете подойти к Гран-Конглуэ, то не найдете следов человека, разве что увидите ржавый трап на отвесном восточном мысу и рядом с ним пластину с именем Жака-Пьера Сервенти.
Глаза 6. «Тистлгорм»
Дождь полизал Порт-Калипсо. Мы проводили лето, а с ним и наших добровольцев. С каждым днем солнце нер-тило все более низкие дуги. Скоро тень совсем завладеет нашей стороной острова. В желтом железном домике Жан Дельма, Анри Гуара и Раймон Кьензи — ядро отряда подводных археологов — за обедом говорили о предстоящей зиме. Они были твердо намерены нырять во все дни, когда позволит мистраль. Календарь показывал 29 сентября 1953 года, приближались осенние штормы.
Через несколько недель «Калипсо» уйдет в порт готовиться на верфи к зимним плаваниям. Тогда подводные пловцы окажутся почти отрезанными от мира; только радио да вспомогательные суда будут нарушать их уединение. Убирая со стола, друзья обсуждали, как быть, если кто-нибудь из них будет серьезно ранен, а шторм не позволит судам выходить из Марселя. Дельма принялся мыть посуду. Коком в тот день был Кьензи; теперь он закурил трубку и стал бренчать на гитаре. Гуара выглянул в окошко и сказал:
— Дождь кончился.
Они вышли на площадку. Вдоль багровой полосы заката над Марсельвейером громоздились черные тучи, суля сильный ветер. Друзья с легким содроганием подумал о предстоящих месяцах. Вернулись в дом, взяли с полог; по книге и легли, сберегая калории. Почитать, а потом вздремнуть хорошенько в каменной тиши…
По железной крыше забарабанил дождь.
— Послушайте, — сказал Кьензи, — кто-то кричит! Они сели; откуда-то доносились голоса. Они схватили
фонарики и выскочили под грозу. Крики доносились внизу, от подножия скалы. Друзья посветили туда и увидел: t шлюпку, а в ней двух моряков, которые кричали что-то по-итальянски. Дельма знаками показал им, чтобы они подошли к грузовой стреле. Гуара выбежал на самый конец стрелы и принял с лодки конец. Наши ребята помогли итальянцам подняться по трапу к домику, дали им сухую одежду, угостили бренди. Мешая французские и итальянские слова, моряки рассказали, что случилось.
Они были с теплохода «Донательо Д.» из Реджио, который вечером вышел из Марселя и заблудился в плотной завесе дождя. Судно наскочило на «старшего брата» Гран-Конглуэ — остров Рью. Команда сошла на пустынный берег, а эти двое вызвались идти за помощью и увидели огонек в окне Порт-Калипсо.
Дельма слушал их, сердито сверкая глазами.
— Ничуть не переменились, — сказал он, грозя кулаком Гран-Конглуэ и Рью. — У, стервы одноглазые! Погубили корабль Сестиоса и теперь суда губите.
Итальянцы не могли понять, над чем эти французы так смеются. Дельма попробовал вызвать Марсель, но шторм нарушил радиосвязь. Он предложил незадачливым морякам занять свободные койки, а сам не отходил от передатчика, пока эфир не очистился.
Под утро один марсельский радиотелеграфист принял его сообщение и передал на «Калипсо». Саут тотчас вышел в море. В нескольких милях от Рью калипсяне ощутили запах скипидара и вскоре подошли к «Донательо Д.». Корма теплохода зацепилась на камнях, а нос погрузился в воду. Десять минут спустя стальной корпус «Донательо Д.» заскрипел, застонал, судно опрокинулось на левый борт и отправилось вниз, к виновозу. Один вельбот сорвался и попал под обстрел всплывающих обломков. Дождь прекратился, и на поверхности моря расплылись радужные разводы нефти, качались тюки хлопка, бочки со скипидаром, куски воска, подстилка для груза…
Как всегда, после ливня подул мистраль. На гребне Рью капитан Саут увидел людей, которые размахивали рубашками. Лавируя между обломками, он подвел «Калипсо» к берегу с другой стороны острова, спустил на воду катер и забрал команду «Донательо Д.». Расстроенному капитану он отвел свою собственную каюту, а на острове оставил вооруженного винтовкой Гуара, чтобы тот стерег всплывшее имущество, пока не прибудет береговая охрана.
На следующее утро ветер стих и Фалько вышел на своем барке «Ху-Хуп» проведать сторожа. Гуара продолжал восседать на престоле короля Рью. Они надели акваланги и ушли под воду, предвкушая первую в своей жизни встречу с только что затонувшим кораблем. Подводные пловцы нашли «Донательо Д.» на глубине семидесяти пяти футов; судно лежало на левом боку. В смятении смотрели они на сияющий свежей краской новехонький корабль. Если бы не крен, можно подумать, что судно стоит в сухом доке, а не лежит на дне морском. Обычно вид затонувшего корабля настраивает на грустный, задумчивый лад; этот потрясал своим сходством с мертвым телом. Он еще не слился с морем.
В отсеках «Донательо Д.» оставался воздух, и судно покачивалось, скрипя и постанывая, словно оплакивая свою судьбину. Фалько заплыл на мостик через открытую правую дверь. Гуара подошел снаружи к окну и увидел своего товарища за штурвалом корабля, которому не суждено было больше бороздить океаны. Гуара снял судовой колокол. Фалько проник в каюту капитана… и вздрогнул, увидев самого себя во весь рост в высоком зеркале. Затем подводные пловцы покинули «Донательо Д.», чтобы больше никогда не возвращаться на него.
Разделенные несколькими стами ярдов и двумя тысячелетиями, здесь лежали самый древний и самый новый из виденных ими погибших кораблей.
В тот летний день 1956 года, когда «Андреа Дориа» пошел ко дну у Нантакета после столкновения со «Стокгольмом», я был за тысячи миль оттуда, в экваториальной части Атлантики. Знай я, что два калипсянина, Луп Маль и Джемс Даген, задумали киноэкспедицию для съемок затонувшего лайнера, я охладил бы их пыл. Слишком опасно с импровизированным снаряжением во время осенних штормов погружаться в открытом море на глубину 160 футов и слишком мало надежд на успех.
Даген зафрахтовал небольшой водолазный бот «Сэмюэль Джемисон», принадлежащий Джону Лайту, и Фредерик Дюма вылетел в США, чтобы возглавить отряд подводных пловцов. Скверная погода на шесть недель задержала в порту «Джемисон». Когда калипсяне наконец вышли в море, они приготовились к тому, что искать придется не один день. На их счастье, море было как зеркало, и Дюма повел бот вдоль извилистой дорожки, которую начертила на поверхности нефть, сочившаяся из «Андреа Дорна». Уже под вечер Дюма зацепил кошкой затонувший корабль.