Живой огонь. Сказки Западной Африки — страница 20 из 62

Но тому, кто с чертями дружен, нет нужды возделывать землю.

Фаддэ

Жила когда-то женщина, и была она на сносях. И хотя уже приближался срок, она все же пошла в лес за хворостом. Набрала она большую вязанку и хотела поднять себе на голову. Но ничего у нее не получалось. А она не хотела расстаться ни с одной веткой, ни с одной хворостинкой. И она запела:

Я ношу в животе дитя;

Если это будет девчонка,

Обещаю отдать ту девчонку

В жены тому, кто поможет

Донести мне на голове

Всю вязанку дров, всю вязанку,

Не обронив ни одной хворостинки,

Обещаю отдать ему,

Кто б он ни был,

Человек или дух лесной.

И тогда из леса послышался громкий голос:

Подумай, подумай, женщина!

Время быстро пройдет!

Скоро срок придет

Отдавать, что обещано!

И опять повторил:

Подумай, подумай, женщина!

Но ответила женщина твердым голосом:

Я знаю, что говорю,

Если надо, я повторю:

Если родится девчонка,

Обещаю отдать ту девчонку

В жены тому, кто поможет

Донести мне на голове

Всю вязанку дров, всю вязанку,

Не обронив ни одной хворостинки,

Обещаю отдать ему,

Кто б он ни был,

Человек или дух лесной!

Но она увидела не человека, а лесного духа. Он сказал той женщине:

Это я, это я

Помогу тебе

Донести твой хворост

На голове,

Но не забудь свое обещание!

Лесной дух поднял вязанку хвороста и положил на голову женщины. А потом сказал:

Ты родишь через день и ночь,

И родишь ты дочь!

Та женщина донесла на голове свою вязанку хвороста до дому, а через один день и одну ночь родила на заре девочку, прекрасную, как утренняя звезда.

И она дала ей имя — Фаддэ.

Малышка Фаддэ росла. Она превратилась в такую красавицу, что сыновья всех вождей приходили к ней свататься. А мать ее давно уже позабыла о своем обещании.

Но вот однажды отправилась она в тот же лес за хворостом, и на том же месте появился перед ней лесной дух. И напомнил ей ее обещание:

Женщина!

Сколько дней прошло,

Сколько лун прошло,

Сколько лет!

Помнишь, как я помог тебе

Донести твой хворост на голове?

Помнишь, как это было?

Помнишь, что ты обещала?

Или ты уже все забыла?

И тогда ответила женщина лесному духу:

Добрый дух лесной!

Много дней назад,

Много лун назад,

Много лет назад

Родила я не дочь, а сына,

А тебе обещала я дочь!

Чем я могу помочь?

Я перед тобой невинна,

Добрый дух лесной!

Но дух лесной ответил той забывчивой женщине:

Женщина, скоро ты все забываешь,

Но одного ты и не знаешь:

Видел я сам, глазами орла,

В то утро девочку ты родила,

Прекрасную, как звезда на заре,

Что отразилась в чистой воде,

И дала ей чистое имя

Фаддэ.

Я знаю,

Я видел,

Я знаю!

В испуге прибежала женщина в деревню. Она обрила голову своей дочери. Нарядила ее мальчиком. И с тех пор Фаддэ стала жить как мальчишка.

Однажды была в соседней деревне свадьба. Все юноши и девушки отправились провожать невесту в деревню жениха. Кто шел пешком, кто ехал на конях. Сама Фаддэ в одежде юноши ехала на прекрасном жеребце позади всех. На поясе у нее была сверкающая сабля.

Лесной дух узнал об этом празднестве и завалил деревьями дорогу свадебному шествию.

У первой девушки, которая ему встретилась, он спросил:

Ты не Фаддэ?

Тогда скажи: где Фаддэ?

Я знаю, она

Во все черное облачена:

В черных шальварах, в черном бубу,

И лишь сабля сверкает у нее на боку.

Но первая девушка ответила лесному духу:

Фаддэ позади!

Да, верно, она

Во все черное облачена:

В черных шальварах, в черном бубу,

И сабля сверкает у нее на боку,

Но она позади!

Лесной дух встретил вторую девушку, третью, четвертую, пятую, и у всех он спрашивал: — Ты не Фаддэ? И все ему отвечали:

Фаддэ позади!

Верно, она

Во все черное облачена,

Но она позади!

Так лесной дух опросил всех девушек из свадебной процессии, но не нашел ни одной по имени Фаддэ.

Охраняя свадебное шествие, позади ехали юноши, храбрые воины.

Спросил их лесной дух:

Где же Фаддэ, где?

Где обещанная мне Фаддэ,

Та, что в черное облачена,

Со сверкающей саблей на боку?

И вдруг стройный прекрасный юноша ответил ему:

Перед тобою стоит Фаддэ!

На мне черные шальвари и черный бубу,

И сабля сверкает у меня на боку,

Перед тобою стоит Фаддэ,

Кем-то тебе обещанная.

Но, ты видишь, я воин,

А не слабая женщина.

Возразил лесной дух:

Моя Фаддэ — юная девушка,

Мне ее мать обещала,

Моя Фаддэ — кроткая девушка,

А не юный задира.

Рассердилась Фаддэ:

Говорю тебе: я Фаддэ!

Но я воин, не девица.

Хочешь сам убедиться?

Хочешь со мной сразиться?

Я тебе докажу, что Фаддэ

Храбрый воин, а не девица!

Согласился лесной дух. Сошлись они на поляне. Выхватил лесной дух свой тяжелый меч и бросился на Фаддэ.

Он взмахнул мечом, взвился смертельный клинок. И вдруг Фаддэ подняла свой черный бубу. Юные девичьи груди сверкнули ослепительной красой. Зажмурился лесной дух, отступил, зашатался. Он увидел, что Фаддэ девушка, прекрасная юная девушка, сияющая, как утренняя звезда. У него захватило дыхание. Ноги его подкосились. Руки задрожали. И он выронил свой страшный меч.

Как молния взвилась острая сабля Фаддэ. Сраженный лесной дух упал и принял свой истинный облик — облик чудовищного змея. Вытянулся этот змей во всю свою непомерную длину и подох.

Фаддэ вырезала у змея сердце. Она принесла его в деревню. Она приготовила вкуснейший кускус с рисом. И бросила в него сердце змея. А потом позвала свою мать.

С жадностью набросилась женщина на угощение. Горстями хватала рис, запихивала в рот. И вдруг подавилась. Сердце змея застряло у нее в горле и ни взад ни вперед.

Заплакала мать Фаддэ, захрипела от боли. Вся деревня сбежалась, собралась вокруг нее.

— Ой, умираю, ой, умираю!— шептала мать Фаддэ.— Что-то застряло в горле: может быть, кость, может, кусочек мяса. Добрые люди, я умираю!

И тогда сказала Фаддэ своей матери при всех соседях:

Мать, это не кость.

Мать, это мясо.

Это тебе наказание.

Это сердце лесного змея,

Которому ты меня обещала,

Которому ты меня продала.

Мать, это тебе наказание!

Это тебе наказание!

Напрасно соседи просили Фаддэ пожалеть свою мать. Фаддэ им отвечала:

Моя мать, родная мать,

Обещала меня лесному духу,

Обещала страшному змею,

Обещала чудовищу смрадному.

И за это я не прощу ее,

Не прощу, не прощу, не прощу!

Мать Фаддэ уже не могла вымолвить ни слова. Она задыхалась. Она умирала. И тогда ребенок, которого она носила во чреве, обратился к Фаддэ с мольбой:

Ты не знаешь, Фаддэ, ты не знаешь,

Что такое мать!

Твоя мать носила тебя,

Девять месяцев носила тебя во чреве,

Девять долгих месяцев носила,

А потом родила на свет.

Без меня не видала б ты белого света!

Подумай, Фаддэ, об этом!

Растрогали Фаддэ слова еще не рожденного малютки. Она положила руку на горло матери, и мать выплюнула змеиное сердце. И тут же исцелилась. А Фаддэ сняла свой мужской наряд и стала первой красавицей в тех краях.

Кхари-Гайе

Верно сказано: «Все, что знает маленький мавр, он узнал под пологом своей палатки».

Сколько бы ни учили детей соседи и прохожие, свои и чужие, друзья и товарищи по играм, и даже наставники — только родители могут воспитать и научить ребенка, пока он еще не сошел с колен матери, пока не переступил порога хижины, не отважился выйти за околицу деревни.

Но даже если ребенок никуда не выходит, жизнь сама приходит к нему.

Жизнь учит только жизни, учит только тому, чего ребенок раньше не знал.

Воспитывает же лишь дом.

Поди-ка угадай заранее, что скажет ребенок! И сколько же бывает из-за этого споров и раздоров между соседями и между родами и между взрослыми одной и той же семьи!

Однако ребенок сам редко ошибается, если сердце не сведет его с прямой дороги на кривые тропинки.

Хорошо воспитанному ребенку не надо говорить, чего хотят от него родители: он сам знает, что и как ему делать. С самого детства мы распознаем отца в сыне и видим мать в дочери...

Но всякое в жизни бывает...

Долг и обязанности, честь или даже бесчестье, что бы ни выпало на нашу долю, иной раз забывается и отступает перед жизнью, когда приходится думать о хлебе насущном...

Бывают времена, когда уже не до священных обычаев гостеприимства. В такие времена думают не о близких, а о том, как бы выжить самому. Выздоровей сам, а потом уж лечи других!

И главное тогда не в том, чтобы выполнить свой долг и свои обязанности, а, наоборот, в том, чтобы забыть о них, чтобы даже не вспоминать о них, — иначе нет спасения.