В кухне сидел Никонов и пил чай из толстой белой чашки с сердечками.
— Лорина, — пояснил он, как бы извиняясь за сердечки.
— Ты чай пьешь? — спросила Оля. — А можно мне кофе?
Она не знала, с какой стати обратилась к нему таким вот панибратским образом. И все время помнила, что под ночной рубашкой на ней ничего нет. Совсем.
— Там. — Никонов показал на верхний угловой шкафчик. — Турка на печке, вода в кувшине, сахар в сахарнице. Справишься?
— Справлюсь, — улыбнулась Оля. — Если подскажешь, где ложку взять.
— Мы, оказывается, уже на «ты», — хмыкнула Лора, появившаяся на кухне. — Прямо закадычные друзья.
— Я могу на «вы», — быстро произнесла Оля.
— Чего уж там. Вот тебе ложка. Пей свой кофе. Я ванную пока занимать не буду. Ты ведь, наверное, домой торопишься.
— Ну да.
Кофе был горький и какой-то жженый. Праздник кончился. Все хорошее всегда кончается. И плохое тоже. Все кончается. Абсолютно все.
Глава тридцать третья
Олина мать поджала губы так сильно, что стало видно, какой она станет в старости, когда морщин на лице прибавится.
— Явилась не запылилась, — процедила она. — Нагулялась? Навертелась хвостом?
Оля потеряла дар речи от такого приема.
— Ты что, мама?! — воскликнула она. — Кто гулял?
— Ну не я же. Мы с отцом извелись оба, доченьку любимую дожидаючись. А доченька все не идет и не идет.
— Так похитили же меня! — выкрикнула Оля. — Вместе с другими! Вы что, телевизор не смотрите? В Интернете не читаете?
— И смотрели, и читали! — прозвучал голос отца, даже не соизволившего выйти в прихожую, чтобы встретить любимую дочь. — А правда — она, оказывается, другая. Особая правда.
Он все-таки появился перед Олей, в линялых шортах цвета хаки и майке, четко обрисовывающей живот. Беременная женщина походила бы так, родила — и думать забыла. Петр Ильич Саввич не рожал и носился со своим животом вот уже лет пять, ничего не меняя ни в своей жизни, ни в рационе. Оля очень любила его, но как бы отдельно от живота, который не вписывался в ее представления об идеальном папе. В эту минуту он весь не вписывался в этот образ, созданный Олиным воображением. Весь отец, с головы до ног.
— Какая же это правда, по-твоему? — спросила Оля тихо.
— К нам Аркадий заходил объясниться, — сказала мать таким тоном, как будто рассчитывала этим известием убить дочь на месте. — Порассказал нам всякого. И знаешь, мы с папой не в претензии, что он тебя бросил. Мы его понимаем.
— Он? Он меня бросил? Аркаша? Этот трус несчастный? Лоркин отец позвал его нас выручать, а он отказался. В штаны наложил ваш Аркаша! А теперь чистеньким хочет выглядеть! Красивеньким!
— Про гражданина Никонова нам Аркадий тоже рассказывал, — произнес отец с холодным прищуром. — Бандит с большой дороги, которого из органов вышибли за махинации. Хотел Аркадия в банду свою втянуть, чтобы козла отпущения найти. Не вышло. Вот Никонов парня и оговаривает.
— Так! — Оля выставила руки перед собой, в упор глядя на родителей. — Теперь слушайте меня. Вот как все было. Мы с Аркадием на море поехали, помните? Там он по-хамски себя повел, я одна домой добиралась…
— Всю эту историю мы знаем, — перебила ее мать. — Расскажи лучше, чем ты, доченька, у нигерийцев занималась? Как честь свою берегла? И нашу, кстати, тоже.
— Фамилия Саввич опозорена! — неожиданно, а потому особенно страшно закричал отец. — Опозорена навсегда! И это моя дочь? В кого ты превратилась?
— Ее в Африку позвали — так она совсем голову потеряла от радости, — подключилась мать. — Что ты в своей Африке не видела? И на кого ты Аркашу поменяла?
— Дрянь, — процедил отец. — Дешевка. Возвращайся к своим неграм. А здесь тебе делать нечего. Как сослуживцам в глаза смотреть? Соседям?
— Это вас Аркадий так настроил? — ужаснулась Оля.
— Не только он нам глаза открыл, — сказала мать. — Из полиции следователь звонил. Предупредил, что следствие закончено и ты возвращаешься домой. За отсутствием состава преступления, как он выразился.
— Отсутствие преступления? И вы ему поверили? Никонов с другими мужчинами…
Оля запнулась. Она поняла, что не имеет права рассказывать правду. Потому что в глазах закона Никонов и остальные являлись преступниками. Их могут осудить и бросить в тюрьму за то, что они спасли девушек из плена. Нужно быть неблагодарной свиньей, чтобы допустить это.
К счастью, родители восприняли заминку неправильно.
— Вот видишь, мать, дожили, — сказал отец. — Росла-росла дочка и выросла. Большая стала. Одни мужчины на уме. Что черные, что белые…
— Как ты смеешь! — закричала на него Оля. — Ты за кого меня принимаешь?
— Не смей орать на отца! — Мать хлестнула девушку по лицу и пошла на нее, уперев руки в бока.
Это было слишком. Не в силах больше выносить отвратительную метаморфозу, приключившуюся с родителями, Оля выбежала из квартиры и запрыгала по ступенькам вниз. Даже через три лестничных пролета она тянула шею и прислушивалась, надеясь, что ее позовут обратно, но этого не произошло. Родители отказались от нее.
— Я так и думала, — прокомментировала Лора, когда снова увидела Олю на пороге своей квартиры.
Было около одиннадцати часов утра. Никонов встречать Олю не вышел.
— Что ты думала? — спросила Оля дрогнувшим голосом.
— Что у тебя с родителями конфликт произойдет и они тебя домой не пустят.
— Не то чтобы они меня не впускали, — пробормотала Оля. — Просто накинулись оба. Как будто я шлюха, с гулянки вернулась. Не ожидала от них.
— А я ожидала, — сказала Лора. — Думаю, у половины девчонок в семьях происходит то же самое.
— Почему? Какой в этом смысл?
— Смысл прямой. Родителям сейчас стыдно перед соседями, перед знакомыми и близкими. Они чувствуют себя униженными.
— Да, они говорили что-то такое, — пробормотала Оля.
— Вот видишь. Им проще разругаться с тобой, чем принять как ни в чем не бывало. Им невыносимо думать, что теперь за их спиной всегда будут шептаться: смотрите, родители той самой пошли. Которая с неграми жила.
— Твой отец почему-то об этом не думает.
Лора пожала плечами:
— Кто его знает, о чем он думает. Может, он тоже нас осуждает. Меня во всяком случае.
Оля поймала себя на том, что ей неприятно такое деление. Получалось, что Никонову важна только дочь, а Оля ему абсолютно безразлична.
— Может быть, — произнесла она без выражения. — Ладно, пойду я. Заглянула поделиться. Больше не с кем. Мы же теперь вроде как прокаженные. Только друг с другом общаться можем. Остальные носы воротят.
— Забудется, — сказала Лора. — Держись, подруга. Не пропадай.
Дверь захлопнулась. Оля почувствовала себя так, как будто была космонавтом, шагнувшим в безвоздушное пространство. С минимальным запасом кислорода.
Она медленно спускалась по ступенькам, когда вдруг появился Никонов. Он был в яркой зеленой футболке, которая ему совершенно не шла. Коротко стриженный и слишком чисто выбритый, что тоже не делало его красавцем. Оля ужасно ему обрадовалась. Но в следующую секунду так же сильно и огорчилась. Им ведь предстояло расстаться. Сейчас они обменяются несколькими вежливыми фразами — и он пойдет наверх. А Оле придется продолжить путь вниз. И куда она направится? Домой, где ее никто не ждет?
— Вот, — сказала Оля, — зашла попрощаться. Думала, тебя не застану. А тут ты. Очень удачно, правда?
— Правда, — согласился Никонов, внимательно разглядывая ее. — А почему глаза на мокром месте?
— И вовсе не на мокром. Это только так кажется.
— С Лорой повздорили?
— Что ты! Нам нечего делить.
— Я тоже так думаю. А ну-ка, пойдем обратно.
— Зачем? — заупрямилась Оля. — У вас своя жизнь, у меня своя. Я и так все время путаюсь под ногами.
— Ты не путаешься, ты просто рядом, — сказал Никонов. — Улавливаешь разницу, Оля?
Он взял ее за руку и повел обратно. Это было проделано властно, но не грубо. Оля не чувствовала себя бессловесной вещью, которой распоряжаются по своему усмотрению. Такое властное поведение мужчины не уязвляло ее гордость. В нем не было ничего от того самодовольного пренебрежения, с которым относились к своим пленницам нигерийцы. Наверное, это объяснялось тем, что Никонов вел девушку за собой, а не подминал ее под себя.
«Улавливаешь разницу, Оля?»
Она улавливала. Огромное, почти вселенское отличие. Небо и земля.
Лора встретила их с недоуменным неудовольствием:
— Оля? Вернулась? В чем дело?
— Сейчас выясним, — пообещал Никонов с напускной бодростью. — А то идет, понимаешь, чуть не плачет.
— На нее родители наехали, — пояснила Лора, смерив Олю испытующим взглядом. — Ничего страшного. На то они и родители, чтобы наезжать.
— Я же говорю, что все в порядке, — сказала Оля.
После чего взяла и разрыдалась. Краешком сознания она подозревала, что делает это умышленно, чтобы был повод остаться, и от этого плакала еще отчаяннее. Никонов был не тот человек, с которым хотелось хитрить и притворяться. Оля с радостью была бы перед ним совершенно открытой и искренней. Она была готова отдать ему не только душу — всю себя. Готов ли он взять, вот в чем вопрос.
Слезы катились неудержимым потоком. Захлебываясь, Оля передала разговор с мамой и папой.
— Сволочь он, Аркаша, — заключил Никонов. — Знаешь, есть такие мерзавцы, которые готовы испоганить все вокруг, лишь бы на этом фоне чистенькими остаться. Себе всегда оправдания находят, на других вину перекладывают. Но твои родители тоже хороши. Хочешь, я с ними поговорю?
— Ты что?! — испугалась Оля. — Ни в коем случае. Они теперь тебя исчадием ада считают. Даже не думай.
— Я и есть исчадие.
— Пап, мы можем одолжить Оле деньги, — вмешалась в разговор Лора. — Поживет несколько дней на съемной квартире. Родители хватятся, сами ее станут уговаривать вернуться.
— Мы не можем одолжить Оле деньги, — возразил Никонов механическим тоном. — По причине их отсутствия. Поэтому оставим ее у себя на первое время. А там разберемся.