– Он был замечательный парень… только уже больной. Сам себя ненавидел. Если бы у него был чистый шприц, он, может, дожил бы до сегодняшнего дня.
В этом вопросе Лина была ультрарадикалом. Она утверждала, что в восьмидесятые и девяностые годы шведские политики вели осознанную кампанию по умерщвлению наркоманов.
– А почему они тогда отказывались распространять одноразовые шприцы? Они же знали, что СПИД передается через кровь. Ничем не оправдаешь. Сидели, суки, и руки потирали, а люди гибли как мухи. Ты небось и не знаешь, что у нас, если подсел на героин, самая высокая в мире смертность. Как я их ненавижу, этих сучьих бюрократов!
– Для родителей, наверно, был жуткий удар…
– А то! Мамаша до сих пор не оправилась. Они с отцом вскоре после этого разбежались. Типа, друг на друга смотреть не могли… А я ушла из дому. Начала с парнями встречаться… разные попадались…
Так и начиналась ее жизнь. Уличные подростковые банды, добывающие деньги шантажом владельцев пиццерий и грабежом ларьков. Она научилась сбывать краденое, мастерски врала полиции, как то раз чудом избежала группового насилия десяти обожравшихся рогипнола идиотов. Она видела, как люди истекают кровью после ночных разборок в метро, спасалась бегством… Со временем она стала известна всем социальным работникам в южных пригородах Стокгольма. Она была неглупа, поэтому всегда находилась добрая душа, желающая ей помочь. Беда была только в том, что она не хотела, чтобы ей помогали. Она хотела умереть. Иоаким понимал, что все ее отрочество было не чем иным, как отчаянным криком о помощи, но родители после смерти сына точно оглохли. После нескольких лет в детских домах она прибилась к парню на пятнадцать лет старше ее и не могла от него отлипнуть, пока суд не приговорил его к пожизненному заключению за предумышленное убийство и ограбление инкассатора («Я-то до последнего воображала, что он невиновен»). И карусель завертелась опять, пока на какой-то вечеринке она не встретила Карстена и не решила влюбиться в плюшевого медведя, специализирующегося на порнофильмах.
– Карстен очень похож на моего отца, оба они алкаши, с той только разницей, что Хамрелль непьющий алкаш, а папаша еще ой какой пьющий…
В полночь они вышли из ресторана и огляделись. Надо было найти переулок потише – должен звонить Хамрелль. Пока она говорила с ним, он тискал ее двадцатидвухлетнюю грудь и рассеянно думал, что мужское безумие стало общественной нормой и женщины, как следствие, тоже обезумели, что он первый раз в жизни видит такую бессовестную лгунью, но это вряд ли ее вина… в обществе патриархата иначе не выживешь, единственная самозащита женщины – ложь… Карстен и в самом деле, как и грозился, звонил каждый вечер, ровно в полночь, в самый чувственный час суток, именно в это время Иоакима обуревало желание – но это, казалось, нисколько ее не смущало. Она непринужденно болтала с Хамреллем, и Иоакима это возбуждало еще больше, он лез ей под юбку под звуки виртуальных поцелуев, посылаемых ею любовнику.
– Не пора ли с ним кончать? – спросил он.
– Ради тебя? Ты с ума сошел… Если я даже и уйду от Хамрелля, то уж точно не к тебе.
В такси она уснула, положив голову ему на плечо. Ему было очень грустно. Со времени первых месяцев с Луизой он не испытывал такого невыносимого чувства бессилия. Интересно, что делает сейчас его бывшая жена… А Сесилия? Сесилия послала подальше Эмира с его поддельным Кройером… это, конечно, приятно, но и опасно: братики-сербы будут теперь пытаться продать свои культурные раритеты. Но более всего его беспокоило, как дальше пойдет дело с женщиной, спящей на его плече.
Дом купался в лунном свете. Футуристические декорации строительной техники, бетономешалка и пустые тарные ящики были словно позаимствованы из научно-фантастического фильма.
Он заплатил и разбудил Лину. Остро резанул страх, что она его оставит… Чушь какая, подумал он. Он же не может всерьез в нее влюбиться, это просто очередной призрак, созданный его богатой фантазией.
Где-то в недоступных человеческому мозгу переплетениях Интернета, пронизанных волоконной оптикой, а кое-где, в полузабытых трущобных районах, даже и старинными медными проводками… одним словом, в неисчерпаемой энциклопедии документов, файлов и ресурсов уже лежали вороха данных, готовых к путешествию в квартиру на Кунгсхолмене, где их ожидал только что купленный Иоакимом двадцатичетырехдюймовый «iMac». Вся эта информация с ошеломляющей скоростью передвигалась по невидимым автобанам. Протоколы аппликаций и гипертекстовых ссылок обеспечивали браузеру доступ к бинарной бесконечности. В программном обеспечении безраздельно властвовал «Internet Explorer», а среди поисковых моторов – «Google», уже давно превративший сенильную ведьму «Alta Vista» в старый до непристойности анекдот. Сетевые протоколы TCP/IP победили всех менее жизнеспособных конкурентов и открыли совершенно новый мир. Если на рубеже тысячелетий безраздельно царили форумы «Geocities» и «Lunarstorm», то сейчас, весной 2006 года, их вытеснил «Myspace» (а скоро явится и мелкобуржуазная сетевая мечта «Facebook»). Оцифрованные фильмы, разбросанные без всякого порядка на самых разных сайтах, покорно собрались под крылышком «Youtube.com» (а также эротического родственника, «Youporn.com»), более или менее постоянным посетителем которого (в зависимости от градуса своей постмодернистской тоски) был теперь и Иоаким. Здесь можно было найти не просто фото, а видеоклипы, к тому же организованные куда более остроумно, чем на ныне зачахшем сайте «sexxplanet.com» – последний просто оказался неготовым к дарвинистской борьбе за благосклонность подсевших на порнуху посетителей. Решающим фактором в этой кровавой борьбе стали фильмы, и статичные фотки «sexxplanet.com» постепенно становились неконкурентоспособными.
Но сегодня Иоаким на эти сайты не заглядывал (по крайней мере, пока). Он находился в крохотной ячейке, счастливо избежав олигополии «Microsoft», уже дважды за последний год заражавшего его старый компьютер электронным герпесом, который они же сами и предлагали излечить – разумеется, за соответствующую плату. И в этой ячейке если и были голые девочки, то отнюдь не в порнографической их ипостаси. Речь шла о живописи. О плагиате и подделках. Он внимательно читал сайт за сайтом, стараясь не реагировать на отчаянные электронные послания свояка.
Вот, пожалуйста, блог – студент из Лунда, двадцать четыре года, историк искусства, в высшей степени корректный юноша, пишет, как в восьмидесятых годах после голландской эспертизы была поставлена под сомнение подлинность одной из принадлежащих Национальному музею картин Рембрандта «Анастасис». Из заметки неясно, идет ли речь о плагиате или о копии. «Сеятели» Ван Гога, пишет дальше тот же скрупулезный студент, тоже подделка. Техническое исследование, проведенное в Париже, показало, что картина написана после смерти художника, возможно, известным фальсификатором Отто Ваккером. На другом сайте показаны сделанные Эрнстом Юзефссоном копии Рембрандта. Говорят, они настолько совершенны, что их вполне можно продать за подлинники. Буше и Коро, читал Иоаким, часто подписывали работы учеников, чтобы помочь им в карьере. А как быть с так называемыми репликатами – копиями собственных работ, написанных исключительно с целью выдоить побольше бабок у помешанных на собирательстве фанатиков?
И что же тогда на сегодняшний день не является плагиатом? Все старательно копируют взгляды, мировоззрения, рядятся в униформу от H&M… люди, как ни странно, панически боятся выглядеть оригиналами. Перед предстоящими выборами либеральная партия ни с того ни с сего перекрестилась в «Новую рабочую партию», бесстыдно обокрав левых на приличное количество голосов избирателей. И что это такое, как не попытка сделать пиратскую копию социал-демократии?
На сайте с чатом он обнаружил свирепую ругань по поводу некоего профессора из Художественной академии, который, как утверждалось, воровал идеи у своих студентов. На другом сайте некто обвиняет в плагиате Дэмьена Хёрста[138](The copy-cat Hirst is fooling us again)[139].
Блогосфера вообще отличалась полным равнодушием к этике, прихожане лепили все подряд, не комплексовали, что их тексты вдруг сочтут оскорблением или оговором – это-то как раз и было наиболее интересным. На поверхность просачивались все тайны и сплетни. Некая разъяренная дама решила сделать все возможное, чтобы расправиться с художником Улафуром Элиассоном. «Мы имеем дело с обычным вором, – писала она. – У. Э. ворует все свои замыслы у менее известных художников. Возьмите хотя бы Петера Сведберга!» (Следовала ссылка на картинку, представляющую «Цифровую Теллус», но Иоаким поленился разматывать весь клубок.) В комментариях какой-то умник поучал, что Сведберг виноват во всем сам, поскольку качество в наши дни определяется тем, насколько успешен художник в самораскрутке и какую пиаровскую сеть ему удалось закинуть.
Он вернулся к почте – пришло еще одно сообщение от запаниковавшего свояка. «Свяжись со мной как можно скорее», – гласила рубрика с красным восклицательным знаком. Никакого желания следовать этой просьбе у Иоаки ма не было, как не было и желания отвечать на звонки по мобильнику. Эрланд за последние сутки звонил ему раз десять. Он машинально открыл сообщение. «Он снова дал о себе знать. На этот раз хочет говорить с Жанетт. На счастье, она в Швейцарии до конца недели. Что предпринять, когда вернется? Обрезать телефонный провод? Надо что-то придумать…»
Предыдущие сообщения тоже не вселяли особого оптимизма. В строке «Тема» звучало: «шантаж», «он напал на след» и «помоги!». Свояк, похоже, на грани нервного срыва.
Не успел он запустить в «Google» словосочетание «Кройер плюс фальсификация», как зазвонил телефон. Он посмотрел на дисплей – Луиза. Этой зимой они встречались довольно часто.
– Могу я попросить тебя об услуге? – спросила она своим патентовано-умильным тоном.