Виктор понял наконец, что правда может быть только одна, – и только оставшись в одиночестве, она становится искусством. Искусство и есть единственная и высшая правда.
В окна придела властно врывались знойные запахи лета. Иоаким улыбнулся и посмотрел на жену. Ему показалось, она поняла, о чем он думает, – и Карин улыбнулась ему в ответ.
Не ложью единой
Карл-Йоганн Вальгрен принадлежит к поколению писателей, о котором Виктор Ерофеев написал: «С середины семидесятых годов началась эра невиданных доселе сомнений не только в новом человеке, но и в человеке вообще».
Но принадлежность к поколению еще не означает зависимость от него. Постмодернистская литература сомневается во всем – в любви, чести, правде, вере, культуре, благородстве, материнстве (перечисление длинное, все не упомнишь), в общем, во всех идеалах, с такими муками выработанных человечеством в попытках отличить себя от животного. А Вальгрен не сомневается. И новый его роман – о лжи. О лжи как философской категории, о лжи как наркотике, о лжи во спасение и лжи во погибель, о лжи вынужденной и добровольной. О том, как одна ложь порождает другую, заражая не только самих участников коллективной лжи, но и целые поколения. Роман был сдан в издательство еще до финансового кризиса, но Вальгрен уже почувствовал, что общество движется к краю пропасти – бездонной или нет, покажет время. Но уже сейчас ясно, что путь неостановимого потребительства, деградации культуры и уродливого смещения ценностей ведет в никуда.
Дмитрий Быков в короткой рецензии на вальгреновского «Ясновидца» заметил, что этот роман написан для впечатлительных подростков. Но разве не вся литература пишется для впечатлительного подростка, живущего в каждом из нас? Набоков как-то тоже заметил, что весь Достоевский – писатель для подростков, пытающийся формировать молодое сознание. Ничего хорошего Набоков сказать о Достоевском не хотел, он его терпеть не мог, но Достоевский-то своей цели достиг! Трудно сосчитать, сколько людей удержал от роковых ошибок прочитанный вовремя Достоевский… Или как формировали целые поколения романы Дюма (тоже литература для подростков!). «Люди, почему вы не следуете нежным идеям?..» И этот же тоскливый вопрос слышится в новой книге Вальгрена.
На этот раз он написал поистине головокружительный роман. Искусство обмана и обман искусства – где провести границу и существует ли она вообще? – вот вечный вопрос, столетия мучивший философов. Конечно, сразу вспоминается Феликс Круль – тот-то очень рано понял, насколько мало отличается художник от мошенника. Можно сказать, что эта мысль и есть основа знаменитого романа Томаса Манна: вера, что разница между «подлинным» и «фальшивым» может быть легко уничтожена самим искусством художника, а значит, мошенник и есть подлинный художник. Так ли это? И что увидел в этой максиме Вальгрен?
Один из главных героев, Иоаким Кунцельманн – одержимый неутолимой тягой к гламуру сорокалетний плейбой. Он злоупотребляет сексом, порнографией и наркотиками, безнадежно запутался в долгах. В завязке романа Иоаким узнает о смерти своего отца, известного коллекционера, искусствоведа и реставратора Виктора Кунцельманна – наконец-то он сможет поправить свои финансовые дела, продав по частям многомиллионное отцовское художественное наследство. Но тут вдруг становится известным, что Виктор Кунцельманн перед смертью уничтожил почти всю свою коллекцию.
Автор проводит Иоакима Кунцельманна через лабиринт всевозможных трагикомических ситуаций, постепенно подводящих к мысли, что «какая-то в державе датской гниль». Читатель знакомится с непередаваемым цинизмом телевидения, участвует в съемках порнофильма, попадает в берлинский сексуальный притон, спасается вместе с Иоакимом от кровожадной югославской мафии. Сатира автора буквально сочится желчью, раблезиански весела и по-свифтовски печальна: ничто в этой жизни не является тем, за что себя выдает.
Иоаким постепенно понимает, чем вызван поступок отца, расцененный им поначалу как помрачение рассудка: оказывается, вся отцовская знаменитая коллекция, где соседствуют Дега, немецкие экспрессионисты и русский авангард, скорее всего, не что иное, как мастерские подделки, сделанные самим Виктором.
Зачем? Почему? Виктор был известен как честнейший и благороднейший человек, он жертвовал большие суммы в фонды помощи молодым художникам, ему слепо доверяли и крупнейшие музеи Европы, и частные коллекционеры…
…Мы возвращаемся в нацистскую Германию тридцатых – сороковых годов. Оказывается, Виктор в то далекое время был вынужден вести двойную жизнь. Ему не повезло – гениально одаренный художник, он, как и многие гениально одаренные люди, рожден гомосексуалом. В нехитром катехизисе нацистов гомосексуалы объявлены вне закона, и, чтобы выжить, приходится прибегать к всевозможным уловкам и постоянно лгать. Но врожденный аристократизм Виктора, аристократизм служения высокому искусству, не омрачен плебейской жаждой обогащения.
Но ложь есть ложь, и тень пожизненной, хотя и вынужденной лжи отца темной тенью падает на жизнь сына. Вынужденное мошенничество отца в редакции сына теряет все свое обаяние – попытка подладиться под идеалы деградирующей культуры приводит к краху.
Тут вообще возникает множество вопросов. Например, где проходит граница иронии и цинизма? Где тот предел, когда ирония по поводу несовершенства мира разъедает душу настолько, что разумный, культурный человек начинает активно способствовать усугублению этого несовершенства – ради денег, карьеры, удобств?
Люди неглупые, образованные, прекрасно понимающие, что они делают, принимают участие в массовой дебилизации населения – все равно, дескать, ничего не изменишь, а «пипл схавает». Они не понимают, что сами роют себе могилу – постоянное снижение планки постепенно приводит к полному ее исчезновению, и тогда уже никому ничего не нужно – даже убогие сериалы… И сами они станут никому не нужны, потому что некому будет хавать, потому что вы, господа, постарались превратить какой-никакой, но все же «пипл» в самое обычное быдло…
Вальгреновский фирменный хеппи-энд вроде бы оставляет надежду, что общество еще может повернуть назад, не идти по пути массового зомбирования одуревших от потребления обывателей. Для начала хорошо бы осознать, что ты не хуже и не лучше, а ты – это ты, что ты хочешь жить своей, а не стайной жизнью. Что и делает Иоаким Кунцельманн. Правда, сомнения оставляет откровенно пародийная интонация автора в описании «перековки» непутевого героя.
Сергей Штерн