ила. Это я сейчас понимаю, что, если бы не голод, я бы в его сторону и не посмотрела. У него ж на лице было написано, что он собой представляет. Хорошо, что Жанна никогда не узнает, каково это жить, когда тебя никто не защищает. Никому этого не пожелаю. Все вокруг жили бедно, но я видела семьи, где друг друга поддерживают. Где за окнами мир, а дома – дом. Вот так можно жить. А так как я – только выживать.
Это не была дозированная искренность дипломата. Эльвира просто описывала происходившее так, как чувствовала, не стремясь специально давить на жалость. Битая жизнью, но не сломленная. Смородина думал о том, что она по современным меркам молодая женщина. Ее образованные ровесницы иногда только начинали задумываться о том, нужна ли им вообще семья. Она была такой молодой. И при этом уставшей в душе.
– Как же мне защитить Жаника?
– Ну, защитить ее на сто процентов вы не сможете, это я вам говорю как адвокат. Можете только любить, чтобы она всегда знала, что у нее есть ваша поддержка. Это я говорю как отец.
– У нее здесь совсем нет друзей. Она дичится местных. Люди завидуют достатку, тому, что она училась в Англии. Поверьте, я прекрасно знаю, была по ту сторону баррикад. Вот сидят такие бабки, и каждая думает, чем бы удивить. Они и понимают, что врут, но продолжают врать. Это никакого отношения к моей дочери не имеет. Она не могла настроить самокат так, чтобы он слишком резко для него рванул с места. У нее бывает, конечно, такое, что она вообще не помнит, что происходило…
– В смысле?
Эльвира отмахнулась.
– Что об этом говорить? Мы с ней пьем сейчас вечерний сбор от нервов. Честно говоря, иногда я беспокоюсь за ее здоровье. Это Правдорубов ее довел. Мне Ягужинская сказала, что молодые люди сейчас при помощи какого-то НЛП сводят девушек с ума. Поговорите с ней, Раечка сказала, что вы необыкновенно умный.
Пацифист
Оскар гордился тем, что родился мужчиной. Он со школы привык, что учительницы ему потакают, вил веревки из поклонниц, желавших его, по выражению матери, «охомутать». Всегда хватало женщин, которые млели просто от того, что он был рядом. Их он считал хорошими людьми, а других по возможности избегал. Он считал правильным то, что удобно и приятно ему. Странные люди изредка беспокоили его вопросами «Проверяли ли вы факты?», «Что, если другим от ваших действий плохо?» и прочей сократической дрянью. Над такими людьми он даже не смеялся. Он не верил, что они действительно задаются этими вопросами.
Оскар с детства мечтал работать мужем. С благодарностью принимать подарки, быть тем, ради которого живут и достигают успеха. В принципе, он и был таким переходящим знаменем до тех пор, пока жизнь не заставила его выйти на службу. С одной стороны, Оскар ловко выполнял поручения, но одновременно он работал так, как будто делал одолжение.
Оскар не любил других мужчин, считая, что они ему завидуют. Он считал, что дружба между мужчинами невозможна в принципе, только конкуренция, и водил хлеб-соль с женщинами. В одной анкете для таможни в графе «профессия» он написал «хороший парень».
Одна из его любовниц покупала книги про медитацию, и он из интереса полистал одну из них. Так он узнал, что он просветленный. Состояние не-ума, звенящей внутренней тишины, функциональных мыслей, каждая из которых лишь отклик на сиюминутную реальность, – все то, за чем рефлексирующие люди ездили в Индию, было у него от рождения и бесплатно. По большому счету он мог бы это даже преподавать, но у него были другие планы. Гораздо более привлекательные.
Смородине позвонила Ягужинская:
– Как там вишенки?
– Кто?
– Анечка и Жизель. Жизель считает Аню «блаженной» и «добренькой», говорит, что ее при рождении пыльным мешком по голове ударили. А Анечка считает, что характер Жизели – точный отпечаток подошвы патриархата. Обычно на вернисажах люди стараются пообщаться с большим количеством присутствующих. А эти только заметят друг друга, так сойдутся у какой-нибудь картины и спорят, фотографируясь в процессе, пока им уборщица не скажет, что пора домой.
– Необычная дружба.
– Они не подруги. Жизель даже не ходит к Ане как клиентка, а Аня лучший косметолог Москвы. Они хорошая команда. Нравятся друг другу как декорации.
– Кажется, они ушли на реку. Им здесь очень нравится, говорят, фоны хорошие.
Перед тем как уехать, Смородина хотел почитать местную газету. Он помнил, что оставил ее при входе. Но там ее уже не было. Генерал ее не брал. И был очень недоволен тем, что его оставили без прессы.
– Жаник, ты же все знаешь. Ты просто боишься принимать собственные решения. Другие люди, они не боятся. Они живут! Чувствуют жизнь. Что ты молчишь?
– Мне все это надоело.
– Вот видишь, ты уходишь от обсуждения.
Соскакиваешь.
– Мне страшно. Он меня чуть ли не шантажирует.
– Видишь, ты хотела его использовать, и сама оказалась использованной.
– Нет, он мне нравился.
– Ты говорила, что он тупой.
– Но это правда.
– Если бы он тебе нравился, он бы тебе весь нравился. И ты знаешь, что это правда. Ты надеялась его съесть. И сама оказалась использованной.
Уже ночью у себя дома, чувствуя, что уснуть не получится, Платон Степанович вышел в гостиную, сел в кресло, взял большой лист бумаги и принялся чертить. Итак, что ему было известно? Существуют генерал и его племянница, которые, возможно (хотя Березин и пяти минут не потратит просто так), владеют какой-то ценной землей. Какой? Собственник не захотел ему рассказать. Генерал максимум видит пятна, и то в движении. Однако он делает вид, что у него нет никаких проблем со зрением. Окружающие? То ли в этой семье не принято уделять друг другу внимание, то ли… В воскресенье на прогулке племянницу, если верить Оскару, окликнула какая-то женщина, основательно ее тем самым испугав. В то же воскресенье в гостях была богемная девушка Анна, лучший косметолог Москвы, которая забыла дома у совершенно неинтересной женщины Эльвиры красивые фоны. В чем мог быть ее интерес? Эльвира не особенно умна, говорит неинтересно, как будто жует мочало. А у Анны, очевидно, есть выбор. Во вторник в парке упала с лестницы пожилая дама, но, кажется, это не имеет к делу никакого отношения.
В четверг из дома два раза подряд пропадает газета, в которой сообщается о застройщиках, проводящих кампанию по ликвидации старого парка. В парикмахерской циркулирует слух, что восемнадцатилетняя племянница на самом деле прожженная преступница, на совести которой уже один труп. Сплетни не стоило принимать к рассмотрению. Когда они с Аленой поженились, она не стала менять фамилию, потому что хотела сохранить связь с профессиональными заслугами своих родителей. И однажды в библиотеке рядом с домом, где они всей семьей подкармливались современной литературой, Алена случайно услышала, что она вышла замуж за вдовца с ребенком, но к пасынку относится неплохо, «не бьет, кормит». Из храма знаний Алена направилась прямо в загс, где взяла фамилию мужа. Книгу она в тот день так и не сдала.
Все это Платон Степанович тщательно зафиксировал и уже потом, на следующем листе, начертил схему, где главная роль была отведена исчезновению газеты, потому что это было единственным фактом. Все остальное было домыслами. В конце концов, люди живут, как у них получается, а не так, как это удобно стороннему наблюдателю. Конечно, он давно не выезжал к клиентам за город, если им нужен был только брачный договор. Но в данном случае он навязался Абрамовым сам. Почему? Чутье. Он не мог этого объяснить. Он прикрыл глаза и начал барабанить пальцем по столику рядом с креслом – скок-поскок, скок-поскок. Потом он улыбнулся. Роль консильери при крестном отце семьи Абрамовых его развлекала.
Завтрак
Двенадцатилетний Порфирий читал все, что не было закрыто от него какой-нибудь непрозрачной поверхностью. Он мог отметить, что инструкция к туалетной бумаге составлена хорошо, а сопроводительные материалы к ортопедическому матрасу, напротив, нуждаются в переводе с русского на русский. Платон Степанович знал, что в неблагополучных семьях дети нередко взрослеют слишком рано. И нет, это не помогает им в дальнейшем. Тяготы и лишения только отнимают силы и время. То, что они делают сильнее, – сказки для битых. Иногда он начинал беспокоиться: вдруг на сына давит его рассеянность? Что, если он отнимает время, которое тот должен проводить в беспечности? В их первый день без матери Платон Степанович отправился готовить обед. Включил конфорку. Задумался. Через полчаса на кухню пришел голодный подросток, надел фартук, приготовил салат, разогрел суп и второе, выключил конфорку, покормил родителя. Хорошо ли это?
Чай остывал. Адвокат ковырял творог с фруктами, но думал о другом.
– Папа, ты хорошо себя чувствуешь?
– Мне кажется, что я заставляю тебя готовить.
Сын, а точнее двенадцатилетний ксерокс с Платона Степановича, посмотрел на него с удивлением.
– Нет. Я просто хочу есть. Как и ты.
Смородина-младший не был вундеркиндом, но он был от природы вдумчивым, усидчивым и рос в среде, где эти качества поощряли. Как и большинство детей, к своим врожденным качествам он относился как к естественным и искренне не понимал, как можно быть другим. Например, невнимательным. Однако он не считал отца рассеянным или, упаси бог, беспечным. Он понимал, что папа умнее всех окружающих людей.
– Вообще, ты прав. Я ведь люблю творог. Но что-то в голове шум и во всем теле слабость.
Он вспомнил, что ужин вчера готовил Порфирий. Ровно в полдень мальчик достал размораживаться капустные оладьи и котлетки, заготовленные Аленой, а вечером сказал: «Считай, ужин приготовила мама. А я разогрел».
– У тебя не болел живот после вчерашнего ужина? – спросил Платон Степанович.
– Нет.
– Наверно, мне досталась несвежая котлетка, – посетовал он. – Хотя я бы почувствовал на вкус.
– У мамы не может быть несвежей котлетки. Это противоречило бы всему накопленному мной опыту. Давай подумаем, где еще ты мог съесть что-то вредное.