– В день смерти.
– Вы говорили об этом следствию?
– Нет, никто не спрашивал.
– Можете вспомнить, что именно она говорила?
Сотрудница задумалась.
– Помню только, что она была обеспокоена. Попросилась уйти пораньше, хотя никогда раньше так не делала.
– А остались какие-то ее вещи? Может, записки?
– Пойдемте, посмотрим. Она как раз рядом со мной сидела.
Они спустились на первый этаж, туда, где были расположены гардероб и касса.
– Так она читала газету?
– Газету она мне прям показывала. Потом она разговаривала по телефону, но у нас в подвале иногда плохая связь, она уходила наверх. Сначала она была очень воодушевлена. Я и запомнила это из-за перепадов в настроении. Она вся светилась, что-то говорила вроде «как все хорошо устроилось», «а я все та же», «ноги все болят», «заходите к нам». Но когда вернулась с улицы, на ней лица не было. «Обман» – что-то такое она бормотала. Сказала, что ей срочно нужно уехать и что это очень важно. Ну, я согласилась посмотреть за гардеробом, сейчас посетителей немного. Она позвонила дочери и поехала домой. Я почему это запомнила, она дочери несколько раз повторила, что все дома объяснит. И еще что-то про коробочку… А потом она, видимо, так торопилась, что оступилась. А ходила она с трудом, вразвалочку.
Чай
– Тося, ну это уже невыносимо. Я вынуждена сделать тебе предупреждение. На кухне стоит таз. Тряпка лежит в коридоре. А тебя нет ни там, ни там. Ты понимаешь, что, если коляска Афанасия Аркадьевича наткнется на твою тряпку или на твой таз, она может упасть? Тося?
Эльвира вошла в библиотеку. То, что она увидела, ее шокировало. Библиотека была зоной владычества генерала. Простым смертным можно было только быстро и молча протирать в ней пыль. Жанна не относилась к простым смертным, но она в последнее время читала мало и предпочитала делать это у себя на втором этаже. Тося же разлеглась посреди комнаты и раскинула руки.
Эльвира уронила все свои привычные речевые навыки. Как ни жалела она эту бестолковую женщину, очевидно, это был ее последний рабочий день в доме с колонной.
– Антонида! Встаньте, когда я с вами разговариваю. Тося?
Эльвира опустилась на корточки, потрогала шею лежащей уборщицы, подержала свои пальцы напротив ее носа, пытаясь уловить дыхание, пощупала пульс. Тело было теплым, обмякшим, совершенно безвольным, как сорванное растение.
– Что это? – раздался сзади недовольный голос генерала. Его коляска уперлась в ноги Тоси.
– Труп.
Эльвира злилась на свою доброту:
– Я зашла на кухню. Она явно пила там чай, я увидела оставленную чашку, из которой Тося обычно пила. Сразу ее сполоснула, поставила на место. У меня это рефлекторно, очень не люблю беспорядок. Потом наткнулась на таз. У нее это было, как болезнь. Поставит таз посреди комнаты и уйдет в другую. Ну ты закончи в одной, потом переходи. Впрочем, если бы она соображала, у нее была бы другая профессия. Бить баклуши например. Честно, я такое раздражение испытывала. Лучше бы я сама убиралась! Но дочка жалела ее. Понимаете, Жанна очень добрая девочка. И вот как будто Тося была ей для чего-то нужна. Кто-то из девочек даже спросил один раз в шутку: «Она что, ее шантажирует?» Понимаете? Она так привязывается, меня это даже пугает.
Это был токсин, то есть яд биологического происхождения, боже ты мой, она сама виновата! Совершенно не умела пользоваться натуральным моющим средством. Наливала щедро, несмотря на то что средство дорогое. А смывала плохо. Растяпа, прости господи. Теперь я понимаю, что она и меня так могла отравить, и всех нас.
Оскара Смородина поймал на улице. Тот явно был не рад появлению в доме милиции:
– Я бы ее даже на улице не узнал, если бы встретил. Я как-то больше на товарища генерала ориентирован.
– А вы не замечали у нее особого отношения к кому-нибудь из домочадцев?
– В те дни, когда она готовила, вкусно было. С генералом, насколько я знаю, ей было запрещено пересекаться. Для ее же пользы, как вы понимаете. Вы не смотрите, что товарищ генерал в инвалидном кресле большую часть дня. Он ходячий. Ему тяжело, но он ходячий. На самом деле он каждый день запирает библиотеку и ходит, разминается. Если подойти со стороны окна, можно его увидеть. Только я не рекомендую вам этого делать. Если он на вас разозлится, он вас очень спокойно и хладнокровно убьет. Но он не такой, как все. Он тюрьмы не боится. Я даже думаю, что он вообще ничего не боится.
Жанна сидела у себя в комнате. Смородина поднялся к ней.
– Я не помню, чтобы я готовила для нее чай. Нет, не готовила. Я спала.
– Днем?
– В последнее время хочется. А что? Это незаконно? – Она посмотрела на него с вызовом.
– Это законно. Но я показался бы врачу.
– Они только хуже сделают. У нас утром была сумасшедшая гостья, мне просто надо взять себя в руки.
– Какая гостья?
– Не хочу об этом говорить.
– Дело ваше. Почему вы защищали Тосю?
– От кого?
– Я так понял, что ее порывались уволить, но вы не давали.
– Ее нанимала мама, она же платит ей каждый раз из хозяйственных денег. Я не помню, чтобы она вообще со мной разговаривала об этом.
– А сама Антонида с вами о чем-либо разговаривала?
Жанну передернуло.
– Нет.
– За год работы вообще ни о чем?
– В Англии принято держать дистанцию с персоналом.
– Это правильно. Но вы ведь иногда готовили ей чай?
– На что вы намекаете? Я спала в комнате, я пижаму переодела только потому, что пришла милиция.
– Жанна, я пытаюсь выяснить, что происходило в доме, для того чтобы вас защитить.
– Да, я один раз приготовила ей чай. Да «Хун Пао». Его главное не передержать. Она сказала, он по вкусу, как заячий помет. Не знаю, где она его пробовала. Ну я больше и не заваривала. Я людей не насилую.
– А вот этот ароматный с молоком и специями, я помню, вы и меня тоже угощали?
– Так это не чай, а чайный напиток.
– Хорошо, Жанна. А вы точно не хотите показаться врачу? В вашем возрасте человек обычно полон сил.
Его доверительница закатила глаза. В такие моменты Платон Степанович вспоминал свой детский взгляд на людей старше сорока. Все они казались ему таким однородным множеством, как слипшийся ком. И да, когда они говорили, как именно он должен вести и чувствовать себя в своем возрасте, ему казалось, что они не говорят, а скрипят.
– Я устала от людей. Оставьте меня, пожалуйста.
Смородине отказывают от дома
Когда Смородина спустился в гостиную на первый этаж, Эльвира, сидевшая на диване, обратилась к нему:
– Вот смотрю я, как вы суетитесь, и так вас жалко. Ну посмотрите на себя в зеркало. Вы старый, неприглядный. Жанночка рассказала мне про ваш к ней интерес. Как это мерзко! В вашем возрасте! Женатый человек!
Это был такой бред, что адвокат даже не отреагировал. Зато он понял, почему спорщицы-неразлучницы смотрели на него с усмешкой. Тут в гостиную спустилась сама Жанна. Она смотрела на него волком.
– Хватит к нам ходить. Стажироваться у вас я расхотела. Что вы здесь вынюхиваете? Здесь для вас ничего интересного нет.
– У меня с вашим дядей догово…
– Запутали инвалида. Не удивлюсь, если вы мошенник, который ищет под предлогом помощи тех, кого некому защитить. И обворовывает. Адвокат ведь это не такая уж денежная профессия. А у вас дорогие часы и офис в центре. Уходите! Я здесь хозяйка. Не смейте приходить сюда больше!
Антон Додон
У кого-то от рождения сила воли, как у «Мерседеса», у кого-то, как у «Запорожца». Первые смотрят на окружающих сверху вниз, считая свой характер личной заслугой. Вторым приходится исхитряться, и, кстати, нередко им удается компенсировать врожденное безволие правильными привычками. Это как с очками. Видит человек только пятна, а надел на нос колесики, и импрессионизм вокруг стал унылым реализмом.
Однако вместе с силой воли подлая природа отгрузила Антоше гиперсверхчувствительный привередливый вкус. Представьте, что вы работаете настройщиком драгоценных фортепьяно. Можете отличить эхо одного звука от другого. Вас мечтают изучать, как диковинку, ведущие мировые институты. А вы родились в Сибири в панельной пятиэтажке, где утром у соседей играет по радио шансон, а вечером они дают живой концерт на ту же тему, притом что ни слуха ни голоса ни у кого из них нет.
При всей декларируемой «неотмирности» иногда прекрасный принц Додон закрывал глаза и честно признавался себе, что то, что он не умер в детстве, а наоборот, добился успеха в Москве, пусть и заслуженное, но чудо. И он не может его себе объяснить.
Он много работал. Но в его панельке жили люди, которые работали не меньше, однако нажили только болезни. Ему очень повезло. Но и другим везло. Он на своем веку пережил столько счастливчиков, что ими одними можно было бы населить небольшой сибирский городок. Сияли, влияли, пропали. Он умел только щупать окружающий мир на предмет окон возможностей. Он получился очень живучим. И был бы рад довольствоваться одним и тем же годами. Но он не мог, он начинал болеть.
Позитивно настроенные люди считают, что это они имеют эту жизнь. И каждый раз, когда желудок влечет их к холодильнику, проявляется их личная воля. Додон был слишком умен, чтобы в такое верить. Он был бессилен перед жаждой, которая толкала его к поиску ощущений, способных пощекотать его объемные и сложные вкусовые рецепторы. В самых неудобных жизненных ситуациях желание «испытать что-то новенькое» завладевало его существом, и он отдавался на волю этой страсти.
Дом с курятником
Звездный парикмахер сидел в саду за широким столом, который был сервирован для чаепития. Он сосредоточенно разглядывал в большую лупу фотографии в старом альбоме. Это была очень красивая лупа в дизайнерской оправе. В своей деревенской жизни Антоша обустроил для себя привычный уют.
– Антон, мне нужна ваша помощь.
Додон жестом пригласил Смородину сесть.