– А вы знаете, что я слышал?
– Что?
– Здесь в районе частных домов есть такой большой генеральский дом с колонной.
Мастерица аж замерла, но быстро собралась с духом и продолжила массировать волосяной покров головы адвоката и его новорожденную плешь.
– Так вот, я слышал, что у этой семьи куча денег.
– Ха! Вы не смотрите, что про нас телесериалы не снимают. Мы ничем не хуже Рублевки! У нас тут такие богатые люди живут. Недвижимость в Турции покупают!
Недвижимость в Турции мало интересовала Смородину, но пришлось послушать. Удивительным образом, как только речь зашла о городской гордости, дама забыла о классовой неприязни. Информацию о благосостоянии односельчан, за которую ее поблагодарили бы в любом отделении налоговой службы, она метала перед ним, как опытный игрок в покер мечет карты в финале игры. Этим процессом можно было залюбоваться. Вряд ли она испытывала к этим людям какую-то симпатию, но как только рядом появлялся чужак, моментально начинала гордиться их достижениями так, как если бы они имели к ней хоть какое-то отношение. Если все, что она говорила, было правдой, адвокат находился в Швейцарии.
– Ничего себе! А так и не скажешь.
– У нас здесь москвичи всю недвижимость скупили. Завидуют! Хотят жить в экологически хорошей местности. И продукты у нас вкуснее.
– Вот чего у вас не может быть, так это преступлений.
– У нас?!
И Смородина прослушал краткий курс зарождения организованной преступности Подмосковья в радиусе двух километров вокруг парикмахерской.
– Ну, это в девяностые везде было.
– У нас были два бандита с высшим образованием. Что вы удивляетесь?
– Я не…
– У вас брови уползли на лоб, а уши опустились вниз. На языке тела…
– А мошенники у вас были? Такие, чтобы что-то невообразимое совершили? О чем фильм снять можно? Я вот слышал, что в том доме с колонной живет генерал, который на самом деле не генерал, а аферист, который притворяется генералом и присваивает его деньги.
– Да вы что?! К нам ходит его помощник. И ко мне, и на ноготочки. Вот это новости! Только он знаете, что говорит? Что там племянница поддельная. Что же получается? Оба фальшивые? Кому же тогда дом принадлежит? И перед кем они притворяются? Перед друг другом?
Парикмахерша продолжала говорить, но внимание Смородины привлекла злая бабка в кудельках, которая, кажется, преследовала его в этот день. Она открыла дверь парикмахерской и прошла мимо него к дальнему креслу, в котором прохлаждался мужской мастер.
– Витек, я тебе пирожка с картошкой принесла.
– Мама, ну я на диете.
– Никаких диет! Станешь как дрищ, болеть начнешь. Доктор сказал, тебе удовольствие надо получать, тогда пить не будешь. Ешь пирожок!
Парикмахер послушно взял полиэтиленовый пакет, извлек из него печеное изделие и начал жевать.
– Всухомятку не ешь. Сейчас я тебе чай заварю.
Бабка прошаркала к ресепшен. Тут она заметила Смородину.
– Не узнала вас без собаки. Ух, она уродливая. И зачем вы ей ноги обстригли?
Тем вечером в заброшенном советском парке не было ни души. Самое время для маньяков. Со стороны могло показаться, что Жанна чувствует себя героиней кинофильма. Тонкая, встревоженная, она была укутана в шаль и шла к лестнице, не глядя по сторонам. Кое-какие фонари работали, поэтому ступеньки были различимы. Они казались то зелеными, то серыми. Эдвард Мунк[8], забыв обо всем, писал бы и Жанну, и лестницу, и разросшийся парк, работавший легкими города. Но она не была художницей. И ее трясло.
Спиной она почувствовала, что сзади кто-то идет. Что этот кто-то смотрит на нее и чутко следит за ее реакцией. Она обернулась. Темнело. Жанна успела только вскрикнуть.
Напарник
Поздно вечером Смородина делился мыслями со своим напарником. Ему очень важно было выговариваться, это помогало формулировать мысли. Кроме того, делать это в хорошей компании было просто приятно.
– Ну, вот ты говоришь, маникюр и маникюр. Но Оскар скрывал, что он регулярно ходит в салон красоты. Когда я спросил у него, где здесь есть поблизости парикмахерская, он сделал вид, что начал вспоминать, а потом послал меня в совершенно другой конец города. Почему? В итоге Антон, получающий вместе со свежим молочком каждое утро сплетни от своей домработницы, приносит в дом идею о том, что Жанна на самом деле бывшая молодая любовница младшего Абрамова. Ушлая прожженная женщина под тридцатник, которая придушила настоящую наследницу и заняла ее место. Когда я сам первый раз услышал эту историю, то вообще не обратил на нее внимания. История из разряда таких, в ответ на которые вежливо ахают, но никто не верит. Такими занимаются современные антропологи, а еще их эксплуатируют сочинители бульварных романов. Но идея, в которую верят, в которую вкладывают силы, становится чем-то другим. Это еще классик описывал. А почему я, собственно, не поверил? Шашлычник уничтожил все детские фотографии своей дочери. Во-первых, потому что он в принципе мало ее снимал. Единственным человеком, который его интересовал, был он сам. Ярчайшая личность, равной которой не было и не будет. Он не то что не созрел для того, чтобы быть отцом, он был уверен, что с рождением дочери в его жизни ничего не изменится. По большому счету он так и продолжал существовать в несознанке. Ну, там бегает кто-то маленький, раздражает, все время чего-то просит. Если бы не дядя, судьба Жанны сложилась бы печально. Во-вторых, на части этих фотографий была его гражданская жена. И если о Жанне он просто не думал, то Эльвиру он хотел уничтожить.
Напарник, высунув язык, шумно дышал. Если ему дали бы слово, он попросил бы хрустик. Грусть друга, у которого их целый мешок, была ему непонятна. Пожуй, и все пройдет! Можешь и мне дать один.
– Жанна привлекла Правдорубова тем же, чем ее мать когда-то ее отца. Эльвира была неловкой, не слишком умной, ведомой. Она не только не знала свои права, она в принципе боялась себя защищать. Он такую и искал. Это возбуждало его гораздо больше какой-то там красоты. Вот еще вопрос: возникли слухи о том, что дочь причастна к несчастному случаю с папой, сразу после его кульбита на электросамокате или позже? И как на самом деле Жанна относится к матери? Вот это совершенно непонятно.
Напарник залез передними лапами на колени адвоката и лизнул его правую руку.
– Ты думаешь? А ведь и правда… Как это не приходило мне в голову!
Смородина достал из кармана телефон.
Пропажа
Утро началось в восемь часов.
– Платон Степаныч, Абрамов беспокоит.
– Добрый день, Афанасий Аркадьевич. Вчера ваша племянница отказала мне от дома.
– Ничего не понимаю. Воистину, лучше идти в атаку, там хотя бы понятно, что надо делать. Девушки – хаос! Девушки – зло! Все, кроме Жанны, хоть я на нее и зол. Она вас привела, была очарована, говорила, что вы умный и добрый. Меня последнее напрягло, добрый адвокат – это странненько. Что вы сделали?
– Боюсь, Жанна решила, что я хочу развестись с горячо любимой женой, забрав собаку, и жениться на ней, чтобы присвоить половину вашего дома.
– Я что-то такое слышал, но не придал значения. И что, вы действительно хотели?
– Собака категорически против.
– Мне не до шуток. Жанна не вернулась домой вчера вечером.
– Исчезла? И ничего не сказала? Не оставила записки?
– И телефон не отвечает.
– Так бывало раньше?
– Нет, никогда.
– Это может быть связано с той рыжеволосой женщиной, которую вы встретили на прогулке?
– Понятия не имею. Помню, к ней обратился кто-то, но Жанна мне сказала, что не знает этого человека. У нее и не было здесь друзей.
– Может быть, есть что-то, чего вы мне не рассказывали?
Генерал пару минут размышлял, но потом резко ответил:
– Нет. Кретины из милиции сказали, что я должен подождать, потому что она совершеннолетняя. Пустое место божится, что она не с ним. Я ему сказал, чтобы он сюда приехал и искал ее со всеми. Он почему-то вас боится. Вы ему позвоните, пожалуйста, скажите, чтобы ехал, а бояться будет потом. Антоша говорит, что он так и знал. Что это очень даже хорошо и теперь я в безопасности. Позвонил товарищу по службе, будем его людей подключать, волонтерские организации. Но и он сказал: «Афоня, подожди хоть до вечера, девка молодая». Люди с ума посходили! Я через три дня оперируюсь и, если буду жив, возьму все дела обратно в свои руки.
Смородина улыбнулся.
– Вы говорили мне, что не испытываете никаких чувств к Жанне, но это ложь. Жанна – это все, что у вас есть. Помните наш первый разговор? Вы рассказывали про свои победы и один раз замялись. Как будто проглотили что-то. А я вам скажу что. Тех женщин некому было защитить. Никто не харассит начальницу, клиентку или дочь друга. Как-то все соображают, что не стоит их унижать. Харассят нижестоящих, зависимых, беззащитных. Больше всего на свете вы хотите ее защитить. Не удивлюсь, если поэтому вы и обратились к психоаналитику, не из-за болезни. И немощь, и смерть вы примете как офицер. А за нее вам страшно. Да, хорошо, я позвоню Правдорубову и сам приеду. Есть что обсудить.
Тетя Эмма
Это была старая ухоженная квартира с газовой колонкой. Дочь погибшей в парке Эммы Викторовны, та самая, которая надоедала местному следователю, перебирала ее вещи.
– Умом понимаю, что все это не надо никому, но рука не поднимается выбросить. Не могу себе представить, как ее вещи будут лежать на помойке. Пока соберу и в гараж. Здесь молодые будут жить, ее внук с женой. Как она хотела.
Смородина рассматривал Елку, ухоженную приятную женщину тридцати лет. Он не удержался от вопроса:
– Вы сказали, что ваша мама была химиком.
– Да. Работала с ядерными отходами.
– А как получилось, что она работала уборщицей?
– В девяностые?
Смородина понимал неуместность своего вопроса, но поостерегся прямо спрашивать: «У вас же явно деньги есть, почему ваша мама мыла полы в чужом доме?»