«Теперь все будет иначе, – мечтала она, глядя, как сопит ее дочь. – Надо только взять себя в руки».
Афанасию Аркадьевичу было более чем легко «вытащить» ее из тюрьмы. По большому счету через год пребывания в СИЗО Эльвиру «списали», отправив умирать. Менингит, практически не работающие почки. Однако он никогда не признавался ей в этом, предпочитая, чтобы она считала себя обязанной ему жизнью. Его брат, ее гражданский муж, потратил на ее лечение деньги. Она даже какое-то время считала его своим спасителем. Да и странно было бы не считать. С самого детства ничего, кроме предательства, от мужчин она не видела. А тут ее вытащили из тюрьмы, вылечили и кормят. Она искренне не понимала, что такие, как шашлычник Абрамов, устроены иначе. Если они дали на копейку, то рассчитывают как минимум содрать с тебя кожу. Выглядят как люди, но питаются чужой болью.
Абрамов мог толкнуть ее, задеть своим надутым, как водяной матрац, телом. Но нет, такого, чтобы он зажимал ее в углу и бил, не было. «Помни, где я тебе взял», «Помни, какой ты была» – вместо шлепков по лицу он избивал ее душу. Этого никто не видел, на людях он был степенным и молчаливым. Люди смотрели на тонкую, живописную провинциалку, которая «отхватила» себе «богатого мужа», и завидовали. Любые попытки Эльвиры с кем-нибудь подружиться муж пресекал так, как будто она была его собакой. Говорил «нет», а на вопрос «почему?» не отвечал. Были даже моменты, когда Эльвира с ностальгией вспоминала СИЗО. Сокамерницам она была искренне безразлична. В последние недели они орали на нее, когда, уже не чувствуя, что делает, она ходила под себя. «Вставай! Просыпайся! Ты должна жить!» Они только хотели, чтобы в камере не воняло, больше их ничего не интересовало. Шашлычник же ни на минуту не оставлял ее в покое. «Всегда думай о том, что я сказал бы по этому поводу». «Ты будешь надевать это платье и вспоминать, что мы делали». И конечно, его любимое обещание стряхнуть пыль с ее уголовного дела, после одного намека на которое Эльвира дрожала, как холодец.
Она жалела его, считала несчастным, нелюбимым, закомплексованным. Но главное – она верила, что, если продолжит подстраиваться и хорошо себя вести, он изменится. Это верование всех деликатных и добрых женщин было самой ядовитой частью наследия ее токсичной матери. Эля так и не поняла, что такое садистическое удовольствие. Муж держал ее вовсе не для того, чтобы она мыла полы в генеральском доме, пока он лежит на диване. Хотя, конечно, и для этого тоже. Он нанял приходящую домработницу только после того, как кормящая Эльвира начала падать в обморок от перегрузок. Он понял, что, если она умрет, забота о дочке достанется ему. Эльвира была для него фабрикой по производству удовольствия от причиняемой боли. Ему нравилось ее шпынять. А она не понимала, чем именно он наслаждается, искренне считала, что он ее любит. И корила себя за то, что недостаточно благодарна.
Он выгнал ее из дома так же, как уволил домработницу, – за один день. Няня, которую он нанял для Жанны, смотрела на него с той надеждой, с которой голодный человек смотрит на богатого. И она казалась еще более покладистой, еще менее способной постоять за себя, чем Эльвира, поэтому ее он вскоре забыл.
Она задержалась в городе, надеясь, что он ее простит, но напрасно. Потом уехала в один областной центр. Сначала убиралась, потом откликнулась на объявление «Оператор на телефоне». Работодательница Юлия – блеклая женщина с ярко накрашенными на глазах черными стрелками – долго расспрашивала ее о жизни, сопереживала. Они оказались родственными душами, у той тоже была непростая судьба. Они подружились, и она взяла Эльвиру на работу. Мама Жанны стала администратором – принимала заказы и контролировала их исполнение. Торговали девочками. Первый раз в жизни Эльвира сытно ела и сладко пила без упреков по поводу того, сколько это стоит. Правда, длилось это не долго. Эльвира встретила спившегося бармена, который буквально на втором свидании сказал, что без нее он умрет. Год в СИЗО и «брошенного» ребенка он великодушно готов был простить. Эля организовала запись в ЗАГСе, накрыла стол и уплатила пошлину. Снова в ее мире появился островок стабильности. Вместе с печатью в паспорте ей как будто выдали свидетельство о том, что она полноценна. Эльвира только не поняла, почему все организовала и оплатила она, а «взял» ее замуж все равно он. Теперь у нее были семья и работа, на которой она была нужна. Она как-то сама взвалила на себя часть забот руководства. Начальница договаривалась с «крышей», а в остальное время, как правило, была занята воспитанием своего ребенка и на работе практически не появлялась. Пару девочек Эльвира выдала замуж за клиентов, одну научила подмываться, как-то всадила в кисть шариковую ручку распоясавшемуся бандиту. После этой истории, весть о которой разлетелась по целевой аудитории, Эльвиру начали считать кем-то вроде берсерка[1] и предпочитали не связываться. Она давно уже сама договаривалась с саунами, осаживала хулиганов и устраивала уставших сотрудниц на «нормальные» работы.
Клиенты были самые разные, в том числе симпатичные, обеспеченные. Бесприютных мальчиков, которым не хватало заботы и тепла, Эльвира чуяла сразу. Кого-то из них изнасиловали в детстве, над кем-то издевались, кто-то очень хотел быть нужным, но не везло. Им она рассказывала, какие ее девочки хорошие хозяйки. Один из них был не совсем покупателем. Точнее, клиенты такого рода обслуживались бесплатно, все равно в сауне девочки разводили их на выпивку, с которой получали процент. Это был мужчина сорока семи лет, с будто стекшим вниз лицом, что делало его похожим на собаку породы бассет-хаунд. От девочек Эльвира знала, что секс ему нужен чисто номинально. Она вообще скоро поняла, что секс – это такой вид деятельности, который на самом деле не нравится многим мужчинам и женщинам. По крайней мере, в том количестве, которое предписано обществом. Бассет часто приходил к ней «на точку» посидеть. Первое время он что-то рассказывал, бубня себе под нос. Потом начал просто приносить бутылку виски и молча пил, сидя сбоку от Эли. Однажды он не выдержал.
– Добрая ты баба. Слишком добрая. Нельзя так. Ты ведь наемный работник, администратор, а тебя завтра возьмут как организатора. Это восемь лет.
А потом Эльвира ушла с этой работы. Пока она лечила, утешала и ремонтировала своих девочек, она освоила азы массажа. Ее взяли в салон, и вскоре она уже зарабатывала на еду для себя и мужа. Однажды к ней пришла бывшая начальница. Со слезами на глазах она рассказала, что ничего не знала о готовящемся рейде и никогда не подставила бы Эльвиру. Она дралась бы за нее так же, как Эльвира за девочек, когда тех обижали. Еще она рассказала, что еле-еле откупилась, а сейчас отошла от дел и вышла замуж, но опять неудачно. Подшофе супруг распускает руки. Однако выглядела она респектабельно. Начала приходить постоянно. Их отношения снова стали душевными.
Теперь у бывшей узницы были уважаемая работа, капризный иждивенец и подруга, которая понимала ее, как никто другой. Эльвира полюбила свою службу. Она была счастлива от того, что не дома. Подруга разглядела в ней человеческий талант: супернавык эмпатии, умение подстраиваться под любого человека, доброту, мягкость, а также готовность сражаться за своих. Однажды Эльвира не удержалась и рассказала, что очень хотела бы встретиться с дочерью, которую к тому моменту не видела почти десять лет. Они обнялись, заплакали и начали разрабатывать план встречи с дочерью Эльвиры.
Теперь, когда у нее была мечта, она снова вернулась к чтению. Тогда входили в моду книги по саморазвитию.
Парикмахерская
Перед второй порцией шашлыка Платон Степанович вышел прогуляться в город, пообещав генералу заодно купить местную газету. Атмосфера рабочего дня вдохновляла его. Никаких толп, тихо, спокойно, солнечно. Куда же идти? Он решил положиться на удачу, прошел мимо парикмахерской эконом-класса с «сумасшедшими скидками», а в салон красоты зашел. В одном из кресел сидела дородная женщина.
– Кто вас так ужасно постриг? – сказала она ритуальную фразу всех парикмахеров, адресованную новым клиентам.
Адвокат вздохнул, и она принялась за дело.
– Хорошо у вас здесь. Я приехал в гости, но думаю переехать. Но есть проблема. Вы, например, можете прийти к клиенту домой?
– Конечно.
– У меня родственник. Он не ходячий уже. Но следит за собой. – Смородина совершил в воздухе перед собой руками жест, чтобы показать, как его выдуманный родственник за собой следит.
– Ну конечно. Со свежей стрижкой совсем другая жизнь. И самоощущение, и настроение, когда проходишь мимо зеркала. И энергетически.
– Вот энергетически – это самое главное! У моего родственника есть пунктик. Он совсем не воспринимает людей, которые не служили в армии.
– Еще один!
– А что, бывают такие клиенты?
– Клиенты бывают разные. Вы не смотрите, что у нас город небольшой. Тут при желании о нем роман писать можно. У нас живет один инвалид-колясочник… – она вздохнула, – коллега ходил его стричь. Только что в святой воде не омывался после этого, говорит, даже воздух вокруг него тяжелый. А потом опять от него человек пришел. И к другому уже подходит. Я, говорит, даю три цены, только вы с порога скажите, что во второй чеченской компании участвовали. Да, упаси вас бог, тот отвечает, кто ж в такое поверит. А вы бы видели его – это мальчик-зайчик. Безобидный совершенно. Какая война? А тот мужчина говорит, ну представьте, что это такая театральная постановка. Я вас подучу, а много он все равно спрашивать не будет, когда узнает, что вы ниже его по званию. Уважьте старика, я уже с ног сбился, разыскивая парикмахера, который в армии служил.
– И что?
– Так он, извините, чуть в милиции не оказался. Дед его с порога начал расспрашивать, уличил во лжи. Да как схватит за руку!
Дородная парикмахерша схватила Смородину за плечо, чтобы он прочувствовал, что ощутил мальчик-зайчик. Глаза у нее при этом стали большие и абсолютно круглые, как у Ягужинской, когда она узнавала сплетню.