Не открыть нельзя. Может быть, телеграмма от матери или от отца? А если что-то случилось с Тимкой?
— Здравствуй!
В дверях Евгений.
— Я пришёл проститься. Ухожу в поход.
— Когда?
— Завтра.
— Куда?
— В Пещеры.
— Возьми меня с собой.
— Не могу. Это очень сложный поход. Там легко можно погибнуть. Засыплет песком, и привет.
— Возьми! Я не боюсь. Я ходила в разные походы, и в очень сложные.
— Я за тебя отвечаю. Если с тобой что-нибудь…
— Со мной ничего не случится. Я сильная и живучая, как кошка. Я говорила тебе: владею секретом выжить в любых условиях!
— Я страшно боюсь за тебя.
— Не бойся. Я давно хочу в Пещеры. Я слышала о них от одного парня в университете.
— Честно говоря, мы втроём всегда ходим в изуродованные походы. Если плаваем на байдарках, то по таким сумасшедшим рекам, на которые не пускают мастеров. Всегда на грани чего-то. Помню, сплавлялись по Енисею. Скорость реки пятьдесят километров в час. Бурлит между скалами, вообще ничего не видно. Без жилетов, без всего, полные идиоты. Вдребезги все байдарки. Илька стал вылезать из байдарки, а его шарахнуло головой о скалу. К счастью, не голову разбило, а горн расплющило, который мы ему подарили в день рождения (в магазине ничего другого не было) и который он таскал на шее. А если в этом походе тоже будет что-то не так?
— Всё будет так. Я люблю изуродованные походы. Я люблю быть на грани. Это-то и интересно! Не бойся за меня. Я живучая, — повторила Елена. — Я заговорённая.
Евгений стоял перед ней на лестнице, не зная, что делать. Он уже жалел, что зашёл. Вполне мог сделать это после Пещер.
— Хочешь чаю? — спросила Елена.
— Собираться надо.
— Возьми меня с собой. Увидишь, со мной проблем не будет.
Евгений решился, отправился к Ильке:
— Я пойду, если с нами пойдёт Элка.
— Мы же договорились, девчонок с собой никогда не брать, забыл? — возмутился Илька. — Не спорю, Элка — свой парень, и всё равно это будет совсем другой поход!
— Я не могу идти без неё, — сказал Евгений.
Илька пожал плечами.
Михаил в разговоре не участвовал. А отец Ильки тихо произнёс:
— Мы с твоей мамой всегда вместе, ты же знаешь!
Они знают и другое: отец Ильки против того, чтобы они шли в Пещеры. Но он во всём помогает — любую мелочь доводит до ума. Уникальное свойство. И тут спросил их:
— Что вы знаете об этих Пещерах?
— То, что они с Павелецкой дороги, — усмехнулся Илька. — Что название их Сьяновские, что они опасные…
— Небогато. Эти пещеры — бывшие каменоломни. Там брали белый камень. Можно сказать, это белокаменные пещеры. Через них протекает Пахра. Дно заросло, речка поменяла русло за восемьсот лет. В этих пещерах мы когда-то, ещё в школе учились, проводили много времени. И погиб у нас там не один человек. Ползёшь, ползёшь, а чуть сдвинешься в сторону или сделаешь резкое движение, привет — обваливаются породы. Однажды завалило вход, а мы внутри — несколько десятков человек. С реки же несёт песок. Метров тридцать песка навалило. Целые сутки прокапывали лаз. Двое погибли.
— Пойду, отец, — говорит Илька.
Отец ничего больше не добавляет, начинает чертить наиболее удобный маршрут, рассказывает, какие инструменты брать с собой и что делать, если начнётся обвал.
Снова Евгений звонит в её дверь. Не переступая порога, говорит:
— Ещё был страшный случай. Озеро — красивое, широкое, глубокое, а вокруг него километров пятьдесят — болота. У нас с Сашей Виленкиным была задача: найти через них тропу к озеру. Ну, идём, идём и, конечно, попали в самую трясину. Начали медленно опускаться. Шевельнуться боимся — истуканы! Шансов выбраться — ноль. Но Сашка, хоть много легче меня, почему-то затягивается быстрее. Тогда я рванул его на себя. Сашку вытянул, а сам ушёл с головой, только рука торчит вверх. В последний момент, пока я не захлебнулся, Сашка успел наклонить дерево прямо мне в руку, деревом и вытащил меня наверх. Смертельный идиотский трюк. Должны были погибнуть оба.
Елена передёрнула плечами:
— Не возьмёшь с собой, пойду одна.
Он знал: с неё станется, пойдёт!
С этого дня она ходила с ними в походы. Лекарство от Тараса.
4
Тарас и Зоя вернулись в конце августа, оба загорелые, возбуждённые.
И началась привычная жизнь — в колее. С Зоей — ни слова о Тарасе, после занятий общие обеды и подготовка к семинарам, в субботы, воскресенья и праздники — походы, лыжные и пешие. Так продолжалось до начала мая.
Весна случилась ранняя. Снег быстро растаял, температура поднялась до пяти тепла, а днём в воскресенье дошла до пятнадцати.
Телефон зазвонил в шесть часов утра понедельника.
— Тарас погиб. — Странная фраза, странно-спокойный голос Зои.
Ещё продолжается сон?
Но Елена стоит в коридоре, и в руке её прохладная телефонная трубка.
— Я сейчас приду.
Зоя была одета, как на праздник, как готовая идти на свидание, в яркое вишнёвое платье. Волосы распущены, осыпают плечи лёгкими тёмными прядями. И только сейчас Елена заметила выпирающий живот.
— Ты что? — спросила Елена.
— Его ребёнок.
— Вы женаты?
— Тридцатого мая у нас свадьба.
«Что случилось с Тарасом?» — хочет спросить Елена и не может, пусть хоть ещё минуту проживёт надежда.
— Их потащило на Московское море первого мая. Их четверо, из наших — Тарас и Пётр. Ветер перевернул яхту, они вцепились в борт и шесть часов провели в ледяной воде, — говорит Зоя индифферентным голосом. — Их прибило к острову. В себя пришёл только Пётр, трое уже умерли. Переохлаждение. Может быть, и был ещё шанс в тот час спасти их. Если бы пришла помощь. Но Пётр не сразу очнулся окончательно, не сразу вытащил всех на берег, не сразу разжёг костёр и не сразу смог привлечь к себе внимание — люди равнодушно проплывали вдалеке на яхтах и лодках. И уж совсем не мог растирать ребят, сам был без сил, да и не знал, как можно оживить их.
Зоя рапортовала. Без эмоций.
Она не сказала: «Я знаю, ты любишь Тараса». Она сказала:
— Пойдём к нему.
Одноклассники, родители, учителя. Приятели из прошлой, до их Второй, школы.
Застывшее, без выражения, лицо Тараса.
Застывшее, без выражения, пепельное лицо Петра.
Елена тоже застыла, одним куском, глухая и слепая.
Экзамены, обеды у Зои, провалы в черноту сна, снова экзамены.
Приходил к ним Пётр. Пил пустой чай, молчал. Нет-нет да взглянет на Зоин живот.
Он и всегда был молчуном, а теперь и вовсе без «Здрасьте» входил, без «до свидания» уходил.
Приходил к ним с Зоей Евгений, звал в походы, она вроде кивала ему и никуда не шла.
Приходил Тимка, растирал ей руки и ноги, каменную спину, приносил самодельный пирог.
Иногда она дотрагивалась до Зоиного живота, странно заворожённая его жизнью — живот увеличивался, и порой ребёнок уже толкался в их с Зоей руки.
«Ты кто? — спрашивала его Елена. — Ты похож на Тараса?»
Однажды пришли к ним вечером родители Тараса, принесли альбом с фотографиями. Они пили чай и смотрели на Зою. Говорили Зоины родители о погоде, о том, что прочитали в последних журналах, о своей лаборатории — они, как и Еленины родители, работали вместе в одном из научно-исследовательских институтов.
В долгой паузе повис вопрос матери Тараса:
— Ты когда рожаешь?
— В октябре.
Мать Тараса положила перед Зоей альбом:
— Выбери фотографии, какие тебе понравятся.
Зоя выставила ладони — защитой:
— После родов, не сейчас, если можно.
Капала из крана, как с клюва, вода, кипел чайник, в окно стучала ветка липы.
Девочка родилась в начале октября. Она улыбалась Тарасовой улыбкой, и Елена фактически совсем переехала к Зое. По очереди спали, по очереди пеленали. Зоина мать ушла с работы — сидеть с внучкой, но Елена всё равно свободное от университета время проводила с Зоей и Алёнкой.
Приходили родители Тараса, приносили одежду, деньги.
Приходил Пётр, приносил игрушки, фрукты.
Полусон, полубодрствование, пока однажды не появился в их с Зоей комнате Евгений.
Зоя стирала в ванной, Евгений постоял над ребёнком, покачал игрушками, которые тут же зазвенели, и вдруг, резко повернувшись к Елене, закричал шёпотом:
— Ты собираешься жить свою жизнь или так и замуруешь себя тут? Вот билеты на Таганку. Забирай свои вещи, идём домой переодеваться, в театр нельзя опоздать. И Тимка просил привести тебя. Он, между прочим, тоже в тебе нуждается, ребёнок ещё.
Словно лопнула стеклянная клетка, зазвенела осколками. Елена оглядела комнату, подошла к Алёнке, сосущей палец, постояла и, ни слова не сказав Евгению, отправилась в ванную к Зое.
Через минуту они шли по снежной декабрьской улице.
— Скоро Новый год, предлагаю отпраздновать его в лесу, — сказал Евгений.
Снова переломилась жизнь.
Стали ходить вдвоём на лыжах каждое воскресенье. Ночевали в избе у бабы Клавди, по очереди играли на гитаре, пели. Баба Клавдя слушала, подперев щёку, смотрела на них, не мигая. Пела им свои песни. Чуть покачивалась, чуть прикрывала глаза. Песни были тягучие, грустные:
— За что ты меня наказал, Господь-Боженька? Отнял всё, что люби-и-ила я, что голуби-и-ила… — выпевала она.
Или:
— Во поле рожь некошеная, мой батюшка тих лежит, не шевелится. Мой батюшка тих лежит, не поднимется, злыми душами позагубленный.
— Баб Клавдя, а вы сами песни сочинили? — спросила как-то Елена.
— Сочинила разве? Поются и поются. Я так-то долго могу петь, про всю свою жизнь тебе спою.
— Значит, сами и сочинили.
— Нет, разве сочинила? Подчистую правду тебе рассказала.
Сколько километров они прошли? Сколько костров разожгли? Сколько песен пропели?!
Даже во время сессии умудрялись выхватить день.
Но вот наступил тот год.
5
— Папа, проснись. Ты всё спишь и спишь. Я уже час сижу. У тебя слёзы текут. Тебе плохой сон приснился? Я сам сварил суп из курицы и моркови. Рису положил. Ты любишь рис. Ты о нас не волнуйся, я в «Макдоналдсе» подрабатываю, мы сыты.