— Ну же! — понукает себя Евгений. — Ты шёл на Кольском, замёрзший, фактически без ног, да ещё нёс Елену! И шёл. Ну же!
Он делает шаг и не рушится на пол. Сердце выскочило, долбит его птицей по голове и шурует болью. И в груди шурует, долбит в сломанные рёбра.
— Ну же!
Ещё шаг.
Под стук сердца, под злое «ну же!» — ещё шаг.
Как раньше он одевался? Руки не подвластны ему. На Кольском было это.
С трудом вынимает одежду. Прижимается к стене шкафа.
— Ну же!
Прошли или не прошли сорок минут? Часы остались на тумбочке. Дойти до них нет сил. А как же без часов?
Путь к тумбочке занимает, наверное, ещё больше времени, чем к шкафу. Наконец часы зажаты в руке.
Стены палаты, край раковины… Лишь бы не соскользнуть на пол, тогда уж он не поднимется! Шершавая стена коридора, тишина спящего госпиталя… На его счастье, ни один больной не стонет, не кричит, храп — музыка покоя. И сёстры дрыхнут без задних ног. Слава богу, лифт.
Не сорок минут, неизвестно сколько их, стучавших кувалдой в голове, проскочило, пока он буквально волоком не вытащил себя на улицу, и рухнул бы, если бы в последнюю минуту Олег не подхватил его. Подхватил и поволок к машине:
— Совсем обалдел, в таком состоянии… чего не лежится? Устроил себе курорт и пользовался бы!
— А ты за меня, жопа, будешь там платить? Я знаю, какие там счета! — Сам едва расслышал с трудом слепленные слова.
Евгений никогда не ругался, хотя часто оказывался среди мата и грубости. И терпеть не мог, когда при нём ругались. Вырвавшееся сейчас слово «жопа» совсем не было ему свойственно, но за годы совместной работы с Олегом в Евгении скопилось столько негативных эмоций, что они потребовали выхода и вырвались грубым словом.
Олег драл с него три шкуры. Ни малые дети, ни больная, неработающая жена, ни изнуряющая усталость не окорачивали Олега. «Дай!» — главное его слово. «Дай во что бы то ни стало!»
Слово «жопа» для Евгения означало бунт.
Слово «жопа» для Евгения означало конец зависимости от Олега и конец такси.
Единственная услуга, которую Олег оказывает ему за все их общие годы сотрудничества, — эта: помогает бежать из госпиталя.
Единственная услуга, которую Евгений принимает в первый и в последний раз от Олега, — эта: помощь в бегстве из госпиталя.
— Или ты мне, жопа, расстарался на страховку? — едва шевелит губами Евгений, каждое слово — преодоление всё более наглеющей боли. — Чем я буду платить за лечение?
— Не ври, Женька, платить за лечение вовсе не обязательно. Очень даже бесплатно они лечат бедняков.
Он мог ответить Олегу: «А ты попробуй, добейся этого!» Он мог обрушиться на Олега: «Все соки выдавил из меня! Обобрал меня за мою работу. Как надо, не платил! Много ли было твоей заботы обо мне?» Но пот заливал его всего, в голове шумело. И даже на недоумение, почему Олег не кроет его в хвост и гриву за то, что выволок его из тёплой кровати, сил не было.
Впрочем, недоумение, которое наверняка возникло бы, будь он в нормальном состоянии, тут же бы и развеялось — у Олега ничего не удерживалось внутри: ни гнев, ни тайны. Что называется, язык без костей.
— Вышиб я из них новую! Эта-то, ты говорил, на металлолом только и годилась: тормоза ни к чёрту, сцепление ни к чёрту, масло течёт! Её и чинить-то без толку, а тут на тебе, новая, с конвейера! — Олег словно трубку с кислородом подключил к нему своими словами.
— А мне полагается что-нибудь за моё калечество из-за твоей машины, которую и «чинить-то без толку»?
Олег затормозил. Евгения мотнуло вперёд.
— Благодари бога, что я с тебя не деру за аварию! — сказал резко, но тут же замурлыкал примиряюще: — Тысчонку подкину!
— Тысчонку?! — Больше ничего Евгений сказать не смог, потерял сознание. И очнулся, когда Олег плеснул в него водой.
Шумело, постукивало вокруг, как во время дождя, свесил к нему светлую голову фонарь.
— Не лезь в штопор, Женька. Знаю, ты не виноват. Не обижу. Подкину пару.
«В суд пойду! — хотел сказать Евгений и проглотил слова: платить-то нечем за тот суд. — Значит, тормоза ни к чёрту? И сцепление ни к чёрту? И масло течёт? Что же ты вешал мне лапшу на уши, что машина исправна?» — хотел спросить, но язык больше не повиновался.
«Можно найти адвоката, который возьмёт деньги, если выиграет дело», — пришла простая мысль. Но додумать её не смог. Сейчас — спать. Только спать.
«Жопа» — бунт против Олега. Разрыв отношений.
3
Адвокат пришёл к Евгению сам. В полдень разбудил его настырным звонком.
Евгений едва дотащился до двери.
— Меня прислала к тебе доктор Тамиша. Тамиша говорит, ты сбежал из госпиталя, так как тебе нечем платить. Значит, ты нуждаешься в помощи. А ещё Тамиша говорит, ты ездил на неисправной машине, что означает, у тебя плохой начальник. Можно предположить, что он недоплачивал тебе, если он даже не берёг твою жизнь. Я так понимаю, у тебя нет денег нанять адвоката, чтобы получить свои деньги. Вот и я, твой адвокат. Я нужен — разрешить все твои проблемы. — Такую речь произнёс парень, скромно улыбаясь. — Зови меня Пол. Я выиграю твоё дело и треть возьму себе, идёт?
Он не был густо чёрным. Чуть смуглый, полукровка. Высок, импозантен, тонок в талии и широк в плечах. Крахмальный воротник. Костюм и ботинки киноактёра, играющего богача.
— Ты, наверное, танцуешь легко, — сказал ему Евгений, валясь на тахту.
— Откуда ты знаешь? — улыбнулся Пол.
Ровные блестящие белые зубы, без одного дефекта. Евгений прикрыл ладонью рот — у него не хватает трёх и многие нуждаются в ремонте.
— Угадал. Хобби. Занимаюсь. Выступаю. Ну, рассказывай, что знаешь о своём боссе.
И сам не понимая почему, Евгений выложил ему всю историю отношений с Олегом.
— Судя по тому, что у него новая машина, он времени зря не терял и вышиб из них все мои деньги. Неизвестно, с кем надо судиться. Они не имели права отдавать деньги ему.
— Говори телефон, — улыбнулся Пол.
— Тебе дать ручку и бумагу?
— Зачем? У меня не голова — компьютер, каждое слово отпечатано, попало на свою полку, а в нужную минуту тут как тут. Очень удобно. Никаких проблем.
— И телефоны?
— И телефоны. Один раз услышу, хватит. Учиться было легко. Разберусь в лучшем виде. Не только эти деньги вытащу из твоего Олега, но и те, что он раньше замотал.
Не успел Пол уйти, заявился Илька:
— Чего двери не запираешь? У меня в пять важная встреча, всё равно работа уже не получится. Эксперимент идёт целый день. И уж очень ты меня разбередил. Ездил в госпиталь. Сказали — сбежал. Узнаю почерк. Значит, ещё поживём. Итак, у меня до автобуса час двадцать. Не будем попусту тратить время. Начинаем сеанс психотерапии. Что там у тебя в детстве осталось примечательного?
Евгений ещё не успел остыть от разговора с Полом. Пол щедро отвесил ему своей энергии и веры, и они держали его в сидячем положении. И хотя голова плыла отдельно в чёрно-сером мареве, энергия Пола распирала его.
Так, значит, Илька не снится ему? Он в самом деле приехал в Америку? И в самом деле пришёл к нему?
Илька — из другого измерения. Моргает, щурится, как от света.
Они с Илькой и Михаилом встретились на рубеже двух эпох.
До Второй школы он фактически был калекой — чуть не половину жизни проводил в больницах и санаториях.
— Чего смотришь, как на ископаемое? Не узнаёшь? Чего молчишь? Язычок проглотил? А ну, давай, говори. Не можешь сам сообразить, с чего начать, я подтолкну тебя. Ты говорил, у тебя полиомиелит и ты долго не мог ходить. Как же ты и когда оказался на ногах?
И он заговорил. Рассказал, как отец поставил его на ноги.
Я
— Раньше всего начали работать плечи. Отец привязывал бинтом руки к костылям, те упирались в плечи, и деться было некуда. Костыли надо было как-то переставлять. И приходилось удерживать на них тело! Очень важно это делать на грани: либо ты упадёшь, либо костыль передвинешь. Какое-то время пробегал так — без ног. Отец это увидел, костыли выкинул и заставил меня ходить. Это совпало с Венгрией. Ходить-то ходил, а всё равно подолгу валялся в больницах, где делали мне операции. И много у меня было всяких больничных историй… — на полуслове оборвал себя Евгений.
Рядом с Илькиным — Наташино лицо. Столько лет ничего не помнил, и вдруг Наташа.
— Ты чего? Словно шарахнули тебя по башке!
— Вспомнил.
— Вываливай, что вспомнил, чучело, до донышка!
— Из больничных историй одна особенно мрачная. Есть такой город Турист. И там больница, где делали мне очередную операцию на ноге. И я уже начал понемногу вставать. Впрочем, сначала историческая справка. Операции мне, как правило, делали летом: в Москве или в Туристе, а после операции от Министерства обороны меня отправляли в Евпаторию, в санаторий. В тот год беда случилась зимой. В драке я повредил себе ногу, при сильном ударе у меня сломалась кость, из ноги вылетело что-то, типа гвоздя. Поэтому привезли меня в Турист зимой. Сделали операцию, и я уже стал понемногу вставать.
— Ну, чего опять замолчал?
— Я фактически убил человека, нашего электрика. Лет тридцать ему было.
— Это уже интересно. И за что же ты его?!
— Что такое наши операции? Они растягивают кости. Мне растянули на три с половиной сантиметра. Сперва была разница в длине ног семь сантиметров, а потом стала два с половиной. Я сказал — гвоздь. Гвоздь загоняют в стопу, чтобы стопа не шевелилась. Или через кость протаскивают две спицы, вверху и внизу. Просверливают дырки в кости. Больничные кровати — специальные: на железках висят грузы — растяжки. И ты лежишь: в эту сторону тянет один груз, кость растягивает, в эту — другой. Раз в три дня чуть-чуть добавляют грузика. Вот такой железной гирей я проломил голову электрику насквозь, гиря оказалась в голове. Он выжил, но стал идиотом.
— За что можно так с человеком?! — спросил Илька.
— В Туристе система коттеджей, домики двухэтажные, в них помещается шесть кроватей. После операции меня перевели в такой домик, на второй этаж. Домик оказался пустой. Целый день сидишь там один. Иногда заходит сестра. Но вот на первый этаж привезли девочку Наташу. Она только окончила школу. В тот же месяц они с матерью выменяли отдельную квартиру и переехали. Школу окончила, квартира — отдельная. Счастье. Наташа вышла на балкон, встала спиной к улице, облокотилась на железку, а железки вышли из стены, и вся опора рухнула. Хозяева знали, что балкон сломан, железки вставили для виду, и балкон ни на чём не держался. Ну, естественно, сам понимаешь… переезжая в новую квартиру, ни о чём таком не думаешь. Наташа вместе с балконом рухнула вниз. Упала прямо на спину, плоско. Её парализовало совсем всю, причём никаких переломов, никаких особых ушибов, ну там отдельные синяки, но они быстро прошли… У неё двигалась только голова и чуть-чуть руки. Восемнадцать лет. Дико красивая девочка. Ей делали операции одну за другой, в разных клиниках. Потом привезли в Турист и после очередной операции поместили в мой коттедж. Вместе с ней явилась нянька, которая при ней должна быть всё время. Естественно, она часто уходила. Ну, а мы с Наташей, конечно, подружились. Я вместо няньки носил Наташе еду. Книжки приносил. Она рассказывала мне о себе. Первое время у меня самого, когда видел её или думал о ней, слёзы текли постоянно, потому что даже я, ребёнок, понимал — человек уже всё, жизнь кончена. Ну что она может делать такая? Часто Наташу нужно поворачивать, то на один бок, то на другой, чтобы пролежни не образовались. Однажды к ней приехали ребята из класса. Вот это, действительно, было