ужасно. Мальчики. Наверняка, в неё все они были влюблены. Конечно, они делали вид, что всё в полном порядке, всякие слова говорили, но, ясно же, она им больше не нужна.
— Ну, а электрик при чём?
— А электрик как-то ночью…
— Если тебе неприятно, не надо.
— Слышу ночью шаги в тишине, потом сдавленный крик Наташи. Не помню, как, оказался внизу. Вижу, электрик пытается изнасиловать Наташу. Он на неё забрался. Она — в ужасе. Он ей рот затыкает. Ну, я схватил гирю и со всей силы двинул. Проломил ему череп. У него мозги потекли. Долго не знал, что с ним делать. На пол-то его стащил. А дальше что? Никого нет. Пошёл искать няньку. Я весь в крови. Почти четырнадцать мне было. Потом суд состоялся. Показания снимали. Мать говорит, счастье, что электрик выжил. Пусть и идиот. Иначе мне в колонию! Меня долго потом таскали в суд. Года два тянулось дело.
— Ну, а что-нибудь весёлое было в твоём Туристе? — неуверенный голос Ильки.
— Малину собирали. — Он почувствовал, что улыбается. Проснулось легкомыслие детства. — Варенье варили.
— Вот откуда ты сластёна. А я всё удивлялся, почему, не успеем в какое-нибудь сельпо заявиться, твой первый вопрос: «Варенье есть?»
Снова он удивился себе — он улыбается!
— Малину протирали с сахаром или варили, закатывали в банки, отвозили в магазины. Наши этикетки и клеймо сбоку: типа буквы «У», на самом деле «И» — инвалиды. Страшно приятно было потом встречать. Грибы собирали. Были у нас цеха. Например, цех по переработке грибов. Грибы мариновали, закатывали в банки. В Туристе я научился валять валенки, пришивать к ним подмётки. Помимо школы нам преподавались профессии. Те, у кого руки целы, работали руками. Нас учили валять валенки, шить сапоги. Делали мы резные столы. Турист продавал их налево. Называлось это — «Изделия инвалидов». На деревообрабатывающем станке я вытачивал ножки для стульев. Не прямые, а со всякими выкрутасами. Вешалки делал. Стоячие, с рогами, что ставятся в угол помещения.
— Ну, а развлечения в Туристе были или сплошная работа?
— У инвалидов были замечательные развлечения. Например, видел ты когда-нибудь токарный станок? Болванка деревянная крутится со страшной скоростью. А все стамески — под разным углом… И ты рукой выпиливаешь. Всё делается на глаз, и надо привыкнуть всё делать одинаково.
— А при чём тут развлечения?
— А развлечение такое. Пришёл новенький. Я, например. Мне приказали встать у открытого окна — как раз напротив станка. Я и встал. А парень у станка. И вот так держит стамеску — под определённым углом. Втыкает со всей силы в эту штуку, которая на станке её крутит. Стамеска вылетает и летит ровно в окно. Ты должен успеть отскочить в сторону, иначе пробьёт тебя насквозь — насмерть. Стамеска-то заточена. Такие шуточки. Все смеются и говорят: «Ну, вот, ты теперь принят, увернулся». На самом-то деле по этому цеху всё время что-нибудь летает. А в Евпатории были свои развлечения. Шесть инвалидов угнали шестивёсельный ялик с гигантскими вёслами. Мы переплыли из Евпатории в город Саки. Представляешь, Чёрное море, и мы посередине? Еды, конечно, не взяли. Была только бочка с пресной водой. Плыли мы почти трое суток. Нас нашли на рассвете. Хочешь, ещё расскажу, как развлекались инвалиды? Уже был немного постарше, попал я в тот год в Евпаторию, кажется, после третьего класса. Ребята из группы потащили меня к затопленной барже. Устроили мне испытание. Нужно было нырнуть в один люк, а вынырнуть из другого. Вся баржа в таких люках. Люк — квадратный, большой, а воздуха там нет. «Кто нырнёт и вынырнет, тот наш человек», — было сказано мне.
— Ну, и что? Вынырнул?
— Как видишь. Но мне потом здорово плохо было. И это дети не здоровые, у всех руки или ноги не работают! У меня в тот момент совсем отказала левая рука.
— А с кем-нибудь из Туриста и Евпатории ты встречался потом? Многие живы?
— Один из моих старых приятелей повесился. Он чуть постарше меня. Женился на своей ученице. Жене было лет двадцать или двадцать три. Любовь, роман. Прожили года четыре. Он был химик, доктор наук. А сам, понимаешь, инвалид: позвоночник кривой. Ходил плохо: сначала с палочкой, потом с костылём. И вдруг — резкое ухудшение. Позвоночник совсем стал плохо держать, мышцы слабые. Ей-то всего двадцать семь лет. У неё начался с кем-то роман, и она его бросила.
— Не очень-то весёлая жизнь, Жешка. Одна польза от нашего разговора сегодня: выбросил ты её из себя и забыл о ней, так? Твоя задача — выжить. Для этого Элку вызови. Поспорь с ней, поори на неё, Жешка, как когда-то, ей выложи всё, что болит, что мне недоговорил, выброси из себя! Ну же, действуй!
4
Илька давно ушёл. Теперь к Елене и к нему один за другим идут в гости знакомцы из Прошлого. Опять Пегин. Из больницы — Свиридов, шкода, скользкий парень, лишь бы нахулиганить или пакость какую устроить. Хулиганить что, хулигань на здоровье: дерись, лазай по крышам. А он любил подглядывать, как девочки моются в бане.
«Я тебя, Элка, со всеми познакомлю, мне нужно, чтобы ты знала о каждом, с кем сводила меня жизнь, — бормочет он. — Слушай, как мы наказали Свиридова!»
— Ты чего заявился после стольких дней? Нагулялся? Отдохнул?
Он открывает глаза.
Над ним стоит Вера:
— Сигарет нет. Еды нет. Денег нет. А ты валяешься.
Под утро, когда он добрался до дома, Вера, как ни странно, спала. И Варвара спала.
В Вериных глазах — ярость.
— Чего развалился? Поедем в магазин!
— Я болен, не могу встать.
— Убирайся болеть в другое место. Давай деньги.
Он покорно суёт руку в карман брюк, достаёт выручку той, аварийной, ночи.
Вера выхватывает деньги, идёт к двери.
— Чтоб ты сдох! — шипящим шёпотом говорит она.
И после её ухода гремит: «Чтоб ты сдох! Чтоб ты сдох!»
Он закрывает глаза, пришпиленный фразой к постели.
Раздеться вчера так и не смог, лежал пластом.
Хочется пить. Но встать и дойти до кухни нет сил.
То, что сделали Пол и Илька, сдохло — энергии нет. Елена исчезла. Она не может снова начать жить. И он должен сдохнуть, Вера права.
А Вадька ведь не знает, что он дома. Ему и в голову не пришло заглянуть перед школой в отцовский закуток — комнатёнка в пять метров, по сути, чулан.
Сколько времени лежит в забытьи, он не знает.
Вадькин голос слаб, никак не пробьётся сквозь звон и шум в голове:
— Па, выпей воды. Па, вот апельсин.
Когда он наконец открывает глаза, Вадька говорит:
— Я был в госпитале. Тамиша прислала обезболивающее. Она сердита, что сбежал. Обещает выбить бесплатное лечение. Давай я отвезу тебя обратно! Почему «нет»? Ты два дня не приходишь в себя. Я боюсь. Тебе больно? Выпей таблетки.
Так прошло ещё несколько дней. Вадька кормил, поил его утром, перед уходом в школу, и вечером, когда возвращался. Возвращался поздно. Сидел на своих компьютерных курсах: изучал программы, сдавал бесконечные тесты.
Елена больше не приходила к Евгению. Он лежал носом к стене, смотрел картинки вернувшегося детства, вглядывался в лица исчезнувших из его жизни людей — до того часа, когда к нему снова явился Пол.
Пол не вошёл, а влетел как птица — сквозняком — с потоком свежего ветра:
— Привет. Вставай. Ты должен быть на ногах к суду. Материалы готовы, дело за тобой. Ты должен хорошо о себе позаботиться, привести себя в порядок. Мы с тобой ещё вместе отпразднуем нашу победу, договорились?
Пол приплясывал перед Евгением.
Евгению казалось, не приплясывает, летает по его комнате, хотя для «летать» места не было.
— Тамиша хочет, чтобы ты после суда вернулся в госпиталь. Велела мне привезти тебя. Она говорит, ты не должен умирать, ты должен бороться.
— Кто она тебе? — спросил Евгений для себя неожиданно.
— В школе учились вместе. Друзья и соседи. Большие друзья.
И снова, как и в прошлый раз, Пол отвесил ему щедрую порцию своей энергии.
Не успела хлопнуть за Полом дверь, как увидел над собой склонившееся лицо Елены:
— Я с тобой. Вставай, пожалуйста.
И Евгений встал.
Оделся, вышел на улицу и стал по ней ходить. Взад-вперёд.
— Только ты не исчезай, Элка, — просил он.
Пели птицы, светило солнце, приближалась весна. Скоро распустятся деревья.
У него передышка. Он вдыхает запах близкой весны, он идёт по улице. И Елена летит рядом — чуть обдаёт его лёгким ветерком.
Слова «чтоб ты сдох» растаяли в нём и в солнечном дне.
5
Пол привёз Евгения в громадное серое здание, провёл в торжественно устроенную комнату.
Судья в специальном одеянии — на возвышении, за узким, длинным столом. Как бы отграниченный, оторванный от всех остальных человекоподобных.
Олег с каким-то дядькой — за небольшим столом в зале, напротив судьи, с одной стороны. Они с Полом — с другой.
Процесс разоблачения Олега, как ни странно, оказался стремительным и коротким.
— Такого-то числа ты вышиб такую-то сумму из кампании, — говорит Пол Олегу. — Столько-то ты получил за машину, столько-то — за мистера Томана. Вот накладная. Такого-то числа ты заплатил мистеру Томану столько-то, а по договору должен был заплатить столько-то.
Пол говорил улыбаясь, словно танцуя голосом. Блестел зубами и глазами.
Олега же понесло:
— А мои убытки?! Сколько раз он мне портил машину! Сколько раз он не привозил мне договорной суммы!
Пол засмеялся:
— Не он портил тебе машину, а ты не чинил машину вовремя, когда она была испорчена. Она ничего не стоила тебе, ты заплатил за неё триста долларов, так как ты взял её уже старую — 1986 года. А вышибал из неё, вернее, из мистера Томана хорошие деньги. Но ты подвергал опасности и жизнь мистера Томана, и клиентов. Ты не имел права использовать старую машину. Такси должны сменяться каждые три года. Те, кто давали тебе разрешение, поплатятся за это. Ты заставлял мистера Томана ездить на неисправной машине. Не хотел ни доллара вкладывать в неё. Ты заставлял мистера Томана самого чинить машину. Он больше лежал под ней, чем ездил. Пригласите, пожалуйста, свидетеля.