Свидетелем оказался сосед Евгения, с которым Евгений лишь здоровался.
Этот сосед приехал из Италии, но он скандинав, имеет юридическое образование, а работает водителем — развозит пиццу.
— Мы едва знакомы с мистером Томаном, — так начал свою речь сосед. — Но я всегда с удивлением и жалостью приглядываюсь к нему. Он — мученик. Ещё утро не зажглось, а он уже, весьма вероятно, что и ещё, — под машиной. Или приехал с рейса, или собирается в рейс. Как я понимаю, он приплачивает мистеру Вильямсу, это тоже наш сосед, за разрешение пользоваться его гаражом. Чуть не каждый день мистер Томан чинит. Я удивляюсь: когда же ему возить пассажиров, зарабатывать деньги, если он всё чинит эту рухлядь?! Сначала я думал, машина — его, а потом вывел заключение, что ему не на что купить медаль, так как он живёт очень бедно. В самой дешёвой квартире. И одет он в одежду «вторых рук». И вся его семья одета очень бедно. Тогда я пришёл к заключению, что у него плохой хозяин. Эксплуататор. Держит мистера Томана в чёрном теле. Потому что мистер Томан — безответный и терпеливый.
Речь соседа, фамилию которого Евгений даже выговорить не мог (кажется, Стротаусберг), которого вовсе не замечал в своей жизни и на которого смотрел сейчас оторопело, как на чудо, явившееся ему спасением, произвела на Евгения странное впечатление: он словно поднялся над залом и людьми, сидящими перед ним! Такое же ошеломляющее впечатление произвела речь этого тощего высокого человека и на судью, и даже на Олега.
Пол задавал свидетелю вопросы, тот старательно отвечал: мальчик подрабатывает в «Макдоналдсе», жена показывается на улице редко, из чего свидетель делает вывод, что она не очень здорова…
Пол сиял и танцевал перед столом судьи свой лёгкий танец — ни секунды не стоял на месте, то к Олегу подлетал, то к свидетелю — мистеру Стротаусбергу, то к Евгению.
— А теперь прочитай-ка это! — Он положил перед Олегом лист бумаги, нежно разгладил его.
— Что это? — удивился Олег.
— Это перечисление неисправностей, которое передавал тебе мистер Томан с просьбой купить новую машину.
— Я не знал, что она так неисправна, — пролепетал Олег.
— Знал, — улыбнулся Пол. — Ещё как знал! После перечислений — слова: на такой машине ездить нельзя! SOS!
— Я не помню этих слов.
— Конечно, не помнишь. Зачем помнить такой вопль терпеливого человека?
— Где ты взял его? — спросил Олег.
— На Джанке.
— Где?
— На Джанке. Я изучил содержимое бардачка и багажника разбитой машины. К счастью, она ещё не разобрана на запчасти. У Евгения есть один недостаток — он не шибко аккуратный, а может быть, ему и не хотелось наводить порядок в неисправной машине, а может, не было сил и времени. В багажнике я нашёл эту полусмятую копию. Наверняка, если порыться в твоих бумагах, можно найти подлинник. И ещё. Профессионалом установлено, что в последний миг отказали тормоза. Мистер Томан всё-таки затормозил в самый последний момент, а тормоза отказали, так что виновником аварии, в конечном счёте, являешься ты, — широко улыбаясь, сказал Пол Олегу.
Он всё вершил свой дикий танец справедливости — то к судье подлетал, то к Евгению! Был Пол — лёгкий и слепящий.
И таяла болезнь в глуби Евгения. И распрямились плечи, и откинулась голова. Впервые в жизни кто-то бился за него врукопашную. Впервые кто-то помогал ему в этой странной стране Америке, в которой он до этой минуты был никто и ничто. И щипало язык и глаза «спасибо», но никак не соскальзывало с губ. И топило его тепло в неподвижность, в детскую колыбель пелёнок.
Он что-то должен сделать сейчас, а он беспомощен, разомлел в заботе, оглох и ослеп от слёз.
Сделал Пол. Подошёл к нему и, слепя глазами и улыбкой, положил перед ним бумагу:
— Ты выиграл, друг Тамиши! Ты хорошо выиграл!
Олег, не глядя на него, вышел из зала суда, исчез, словно провалился сквозь землю. Судья только что был — и нет его. Исчез сосед, не желающий благодарности. Они с Полом вдвоём, и между ними — бумага.
А Евгений всё сидит, невесомый и многотонный, не умея ни слова сказать, ни встать.
— Ты ошалел, я гляжу. Совсем раскис. — Пол достал из кармана сложенную в четырёхугольник салфетку, положил перед Евгением. — Или так плохо тебе?
Евгений промокнул глаза, стёр пот со лба.
Поют птицы. Горит костёр. Елена стоит у сосны и смотрит в небо.
Глава шестая
1
У него никогда не было так много денег сразу. На его счету лежит одиннадцать тысяч долларов.
За полторы тысячи он купит машину Вадьке, ему исполнилось восемнадцать, за полторы — себе, его «Crown Victoria» стучит всеми неполадками сразу. Отдаст долг — пять тысяч, что висит на нём веригами вот уже четыре года, и заплатит за месяц вперёд за квартиру, а на остаток накупит много еды и одежды для Веры и Варвары!
А можно не покупать себе машину, починить эту и заплатить не за месяц вперёд, за три и передохнуть.
Сын у него вырос, на еду принесёт.
Три месяца передышки.
Или агонии? Рак — зверь кровожадный, не даст передышки и высосет из него жизнь за три месяца.
На «лечиться» денег нет. Без страховки лечение — тысячи и тысячи. Где их взять? Тамиша не всесильна.
На вэлфер его не посадят — у него нет статуса. И бесплатного медицинского обслуживания ему не видать.
Ну, а если бы случилось чудо, и он получил страховку? Или Тамиша всё-таки выбила бы ему бесплатное лечение?
Всё равно не пошёл бы на химию и радиацию.
В последние несколько дней Елена не появлялась. Суд выиграл, а что-то тяготило его. Дети и рак. Эти деньги не обеспечат детей надолго. Ему надо работать с утра до ночи, чтобы дать возможность детям выучиться, чтобы помочь им с жильём.
Звонок прозвучал так резко и так неожиданно, что Евгений вздрогнул. Подхватил трубку, не дай бог проснётся Вера. Её глаза следят за ним.
— Я договорилась о бесплатном лечении. Пройдёшь курс химии, а там посмотрим. — Тамиша объясняет, куда ему надо прийти и кого вызвать, как всё будет проходить.
— Сколько?! — спрашивает Евгений, когда она замолкает.
«Возможно чудо?» — с удивлением ловит в себе мысль.
— Что «сколько»? Я же сказала, бесплатно.
— Сколько я проживу после химии и радиации?
Пауза — долгая. Голос Тамиши — детский:
— Год, полтора. — А потом снова скороговорка — куда и когда приходить.
И снова пауза.
Ещё звучит в паузе торопливый Тамишин голос, передающий ему информацию, но этот голос ведёт его под камень чужой земли.
Откуда камень? На камень денег у его детей не будет.
— Зачем? — задаёт он следующий вопрос.
Не Тамише, себе.
Он хочет к Елене, чего же о чуде печься?
Чудо случилось. Он не сдох сразу. В его жизни появились Тамиша и Пол. Предлагается ему бесплатное лечение. Очень много ни с того ни с сего подарено одному человеку! А он не радуется бесплатному лечению.
— Что «зачем»? — неуверенно спрашивает Тамиша.
— Вот видишь, — смеётся Евгений. — Ты и не можешь ответить на мой вопрос. Сама говоришь, радиация и химия после тяжёлых и длительных мучений подарят мне ещё год, ну полтора. На самом-то деле — что такое полгода и год перед вечностью? Спасибо тебе, Тамиша. И за Пола спасибо, и за это предложение. Вернее, за твою доброту, за то, что ты есть. Но я не хочу напоследок мучиться из-за химии и радиации, не хочу облысеть. Я лучше прожгу их.
— Кого «их» и что это значит?
— Денёчки, оставшиеся мне. Это значит, что я в свои оставшиеся денёчки буду делать то, что хочу.
— А что ты хочешь делать?
Евгений засмеялся:
— Это вопрос. Он требует обдумывания. Надо хорошо подумать и составить список того, что я хочу. Вообще-то я хочу в поход. Я люблю путешествовать. А что? Куплю рюкзак и отправлюсь в путь. Только не в горы. Пойду вдоль моря и буду идти и идти. Вдыхать его запах, горланить песни. Я, Тамиша, хочу петь песни. Правда, я совсем разучился их петь. Но хочу! Да что ты плачешь? Я пока не сдох. Не плачь, Тамиша. Была бы ты мужиком, мы бы распили с тобой бутылочку!
— Я могу. Я пью, как мужик, — смазанным голосом сказала Тамиша и отключилась.
А Евгений понял, что ему делать. Он откроет свой бизнес, чтобы успеть заработать для детей на учёбу, машины и жильё. Он будет чинить компьютеры.
Вадька теперь разбирается в компьютерах получше него! Через месяц окончит школу с курсами и идёт работать программистом в большую компанию, где он уже полгода подрабатывает, — его уже пригласили. Вечерами Вадька будет помогать. «Отец и сын». Чем не работа? Целый день сиди дома. Ни мата тебе, ни пьяниц, блюющих на сиденье, не помнящих своего адреса, ни бессонных ночей. Спи вволю, а проснёшься — чистый труд. В удовольствие. Да они с Вадькой разбогатеют на этом! Будет своя, постоянная клиентура.
Он ходит взад-вперёд по гостиной. Варвара в школе. Вера спит. Вадька на работе.
«Ты, Тамиша, не знаешь главную причину моего рака. Я — плохой муж. Я погубил свою жену. Я — плохой отец. Я не обеспечил детям ни детства, ни образования, ни статуса. Бесправные. Взаймы на учёбу банк не даст! Умные дети. Талантливые дети. Варвара пишет хорошие стихи, хорошо рисует. Вадька физику хорошо знает. Им бы российских учителей! Какие достались мне. Я не сумел передать своим детям даже то, что знал сам: на Олега работал! А теперь память отказывает. Одну строчку стихов помню, три забыл. Выплывет ещё строчка, одинёшенька, что с ней, с разъединой, делать?! Ею детскую душу не накормишь. Математику знал, физику знал, литературу знал, как-никак в физико-математической школе с литературным уклоном учился, куда всё делось?»
Спрятаться от стыда.
Сам не заметил, как снова стена перед ним, с облупленной краской, снова он лежит и смотрит в серое пятно среди голубизны. Его будущее — это серое пятно. Разрастается в его американскую жизнь — без просвета.
Гремит музыка — Варвара пришла из школы. Чмокает дверца холодильника — Вадька вернулся с работы. Голос Веры: «сделай то», «сделай это» — щелчки кнута по нему. От Вадьки требует сигарет, от