Варвары — уборки.
— Элка, приснись мне! Поговори со мной! Я иду к тебе. Почему же снова ты от меня прячешься? О чём бы ты спросила меня сейчас? Я знаю о чём. Что удалось в моей жизни, что не удалось?
Лупится стена. Еленины глаза смотрят в небо. Она стоит у сосны.
— Мне всё не удалось, Элка. Профессии нет. Жена психически больна. Дети не имеют образования, растут, как сорная трава. Я виноват, Элка. Вере искалечил жизнь. Не любил, не подарил любви. Не помог ей реализовать себя. Она жгла рисунки, я не создал ей условий начать снова писать, не помог с выставкой. Детей не выучил.
Пластинка затёрлась, заелозила на одном месте:
— Элка, я не вижу тебя. Черты твои расплываются. Явись передо мной. Я спешу к тебе, а ты опять прячешься. Поговори со мной. Сними с меня вину. Я забыл твоё лицо, твой голос.
Он идёт в туалет, когда его семейство едет с Вадькой в магазин. Он пьёт воду и снова ложится носом к стене.
— Па, ты хочешь есть? — Голос Вадьки над ухом. — Я зажарил курицу. Варька испекла оладьи. Пойдём поедим. Па, тебе сделать кофе?
Он хочет есть, он садится со своей семьёй за стол. У них сейчас есть деньги. Нужно купить Вадьке машину, и он говорит об этом.
— Сколько тебе заплатили? — спрашивает Вера.
— Три месяца оплаты за квартиру, Вадьке — машина, мою — починить, — говорит он Вере.
— Мне дать двести долларов, — говорит Вера. — И не будешь спрашивать, что я с ними сделаю.
«Я никогда не спрашивал», — хочет он сказать и до боли прикусывает язык: он никогда не даёт ей денег, он никогда не покупает ей новых вещей, она ходит в чужих обносках, он никогда не балует её.
— Конечно, Вера, я дам тебе деньги. Пятьсот.
Он ест курицу, ест оладьи и бежит к облупившейся стене — острая боль почти лишает его соображения, сил хватает только рухнуть на тахту. Сознание исчезает, а когда снова возвращается, он видит Еленины глаза. Золотистые, они смотрят чуть-чуть в разные стороны.
— Элка, я наказан, расплата пришла, я должен получить её сполна. Я должен мучиться. Я должен гореть живьём. Я порушил жизнь четырёх людей. Я не спас тебя — не увёз в Москву. Элка, потерпи, я скоро приду к тебе. Наконец мы встретимся. Я должен был прийти к тебе раньше, сразу, как только ты ушла. Я не пришёл, я наказан. Жизнь не получилась.
Он падал в красную черноту. Выныривал. Он слышал жизнь, вершившуюся в его доме: громкую и порой злую — Вера с Варварой ругались, гремела Варварина музыка. Он спал и просыпался. Он жаловался Елене на самого себя и плакал.
2
Сколько прошло дней, недель… неизвестно, он услышал голос Ильки:
— А ну, вставай! Распустился.
Евгений открыл глаза.
Илька приснился в прошлые разы. И сейчас снится. Не может пятидесятилетний человек на всю жизнь остаться подростком, начинающим жить, — со стоящими дыбом волосами, с весёлыми лампочками глаз.
— Где Элка? Она опять от меня исчезла! — сказал наконец Евгений. — Ты приказал мне снова жить ею! Ты привёл с собой Элку? Там, где ты, должна быть Элка. В прошлый раз я встретился с ней благодаря тебе. Почему сейчас её нет?
Илька снится — они готовятся идти в поход и спорят о маршруте. Как хорошо: ему стало сниться его Прошлое! Скоро и Елена придёт к нему снова.
— Я не снюсь тебе, чучело. Я вовсе не снюсь тебе. Я опять приехал к тебе в гости. Почему я должен приводить к тебе Элку? Ты сам должен вернуть её. Ты обещал мне начать жить. А Вадим говорит, ты лежишь и лежишь. Что приключилось с тобой?
— Вовсе я ничего не обещал тебе. Я хочу умереть.
Пауза — секунда. И хохот. И злой голос:
— Слабак?! Никогда не слышал большей глупости. Сдохнуть?! Ты ещё не разгрёб того, что понаделал. Вставай сейчас же, чучело! И говори подробно, кто тебе сказал такую глупость? Подумаешь, рак! Эка невидаль. Подумаешь, Тамиша говорит — полтора года! И ты поверил, чучело? Подумаешь, тебя тошнит! Ешь, что нельзя, вот и тошнит. Ты просто трус. Струсил и стал подыхать. А теперь говори начистоту, какая такая истинная причина твоего разложения? Авария? Ерунда! У кого только не бывает аварий! Труса празднуешь? Слабак! Чучело! А ну, по порядку. От печки.
— Печка — Элка. Не заставил уехать в Москву. Не спас в буран. И не хватило духу укатить за ней следом. Давно не смердел бы, освободил бы землю от дурака.
— И не родил бы детей. Дальше.
— Не воспитал их как следует, не выучил — не дал им ни статуса, ни профессии. Не отец, дерьмо собачье. Права Кира, что отказалась от меня.
— Это уже интересно. Давай-ка поподробнее. Ты ещё сядь, чтобы удобнее было врать и бить себя в грудь! Да посильнее бей, может, очухаешься?! Детей кормил, одевал, теперь они сами могут кормиться, выросли. Вспомни нас в восемнадцать лет. Самостоятельные сложившиеся люди. А если уж мучаешься, не жалеть себя и виноватить надо, искать выход! Давай по очереди. Елена.
— При чём тут Елена?
— А при том, что Елена не была ангелом. И наорать могла. И вскидывалась по любому поводу, спорила с тобой! И упряма была, как осёл, не сдвинешь с мысли, если что втемяшится в её голову. То, что она осталась на Кольском, — не твоя, её собственная вина, насколько я знаю, ты уговаривал её уехать в Москву. И потом… неизвестно, как сложилась бы ваша жизнь. Мы-то с Алей разбежались. Не ужились, нет. А уж какая любовь была! Так что вины твоей перед Еленой нет ни грамма! Елена, как я понимаю, — главная твоя вина, главный козырь в твоей глупой жажде помереть. Но ты же ни в чём перед ней не виноват! Уж я-то знаю. Твоё спасение — в который раз тебе говорю! — ощущать её живой! И тогда всё увидишь по-другому. Это что касается Елены. А теперь давай о реальности. Вадим сказал, Кира не захотела делать тебе «зелёную карту», сказала, что считает отцом Петра, ему сделала. Понимаю, ты ещё и из-за этого болен. Но ты не должен чувствовать себя виноватым перед Кирой. Не ты бросил её, против твоей воли Инга увезла её в Могилёв. Все годы ты давал деньги. Кому и знать, как не мне, если я передавал их Инге. И ты привёз Киру в Америку. Ты для неё сделал всё, что смог.
— Вот и нет. Она не захотела со мной жить, с нами, не понравились мы ей. Она сбежала в первый же месяц к Жорке. Я не смог дать ей образования, Жорка дал. Для своего сына старался, тот попросил. А когда замуж вышла, «зелёную карту» сделала Петру как отцу.
Острая боль, как после оладий, согнула его в три погибели.
— На, воды выпей. И поставь точку на Кире. Ты должен радоваться за неё, она счастлива: получила образование, счастлива в личной жизни и живёт в хороших условиях.
— Но она меня не хочет знать.
— Да потому, что она не помнит, как ты возился с ней в детстве, а помнит, как возился с ней Пётр: водил в театры, возил на курорты, занимался с ней математикой.
— Откуда ты знаешь?
— Инга хвасталась, каким замечательным отцом стал Пётр для Киры.
— Инга запретила нам встречаться.
— Почему же отпустила её с тобой в Америку?
— Она не со мной отпустила, она списалась с Жорой и Розой. Я не понравился Кире, — повторил Евгений.
Нарыв прорвался, и гноем заливало нутро. Он виноват перед Кирой — не добился встреч с ней, когда Инга привезла её наконец из Могилёва. И что-то он делал не так, когда Кира жила с ними. Что? Почему так поспешно она сбежала?
— Не к Жоре она сбежала, — словно услышал его мысли Илька, — а, насколько я понимаю, к Жориному сыну. Она росла с ним с детства, дружила. Она замуж захотела, вот и ушла. Не от тебя, а замуж. Пошла учиться, и затянула новая жизнь: любовь, молодой муж, учёба, язык, ни секунды… То, что она хорошо относится к Петру, — похвально, благодарная она. А твоих денег она и не видела, а может, и не знала о них. Пётр же просто всегда был с ней, в самый тяжёлый её возраст, вот и всё. Она позабыла тебя, — повторил Илька. — Это обстоятельства, их не перепрыгнешь. А у тебя есть дети, нуждающиеся в тебе. Им надо дать образование, о них надо заботиться, с ними нужно заниматься математикой! Главное, что хочу понять сейчас: насколько ты в самом деле болен. У меня тут есть приятель, а у него — доктор нетрадиционной медицины, экстрасенс и травник. Из твоего выступления я понял, химия и радиация тебе не подходят. Значит, травы — то, что нужно. Сейчас я позвоню, назначу встречу. — Илька набирает номер и чётко рапортует приятелю об аварии, о диагнозе, о предложенном лечении. Кладёт трубку. — Он сюда позвонит, как только договорится с травником. А теперь следующий пункт: ты сетуешь, у детей нет статуса. Что с этим можно сделать? Кира уже не поможет.
Тут Евгений вспоминает о Бобе.
На Боба его вывел Жорка, когда они затевали общее дело: компанию по культурному обмену.
Боб Бортон — адвокат. Это он оплатил Евгению бизнес-школу. «Окончишь и станешь крупным бизнесменом с американским документом. Работа подождёт. Прежде всего тебе нужно выучиться», — сказал ему Бортон. Евгений же сбежал оттуда — не хватило английского для понимания смысла наук, для сдачи экзаменов.
— Дурак, чучело! — Илька вскочил и забегал по комнате. — Где я был, чучело? — ругал Илька себя.
Запахло хвоей, огнём, истомным после жаркого дня воздухом Подмосковья, трещат, рассыпаются в огне ветки, летят искры, плывёт по небу луна — лодка, на которой сейчас Елена.
— Вернись, — смотрит на луну в окне Евгений, — и я начну жить!
— Сейчас был бы большим человеком! — сокрушается Илька. — К чему ты вспомнил Боба? Он может помочь со статусом?
Евгений кивает. Илька подносит ему трубку:
— Звони!
— Кому?
— Бобу Бортону. И поезжай…
— Не могу. Я должен ему кучу денег. Брал взаймы и не отдавал. Как в глаза ему посмотрю?
— Посмотришь. Ты же так страдаешь из-за детей! Ради детей посмотришь.
— Я шагу не могу шагнуть.
— Я за тебя шагну.
— Откуда ты взялся, Илька?
— Я же говорил тебе в госпитале, из Москвы приехал, сижу в лаборатории Бостонского университета.
— Не помню. Ничего не помню из того, что было в госпитале. Только лицо Тамиши. А ты мне снился, как снились солдаты, Алёшин, Пегин.