Глупая улыбка, застывшая на его лице после Илькиных слов, превратилась в гримасу, гримаса зигзагом перечеркнула лицо, и сразу боль просквозила грудь и живот.
Когда наконец он после магазина добрался до своей тахты, не было сил не только на то, чтобы принять лекарство, но даже на то, чтобы раздеться — так и бухнулся в одежде и ботинках.
И снова он лежал носом к стене, смотрел в облупившуюся штукатурку. Час, сутки? Пока Вадька не поднёс ему к уху трубку.
— Ты опять лежишь?! — кричит Илька. — Ты принимаешь лекарство?! Ты пьёшь траву?! Нет? Встань немедленно, иди завари траву. Ты слышишь меня?!
— Даже Вадька слышит тебя, так ты орёшь.
— Я сказал Вадьке, что у тебя рак, я сказал, что…
— Зачем ты это сделал?!
— Затем, что тебе нужна помощь. Ты не можешь справиться один.
— Я не могу ничего делать, ты не знаешь моих обстоятельств.
— Вера кричит? Вера доводит тебя? Но ты и раньше знал, что она не адекватна. Ты должен выжить вопреки ей. Ты не должен допускать её крик до себя. Облейся жидким стеклом, оно затвердеет и охранит тебя от Веры. Встань сию минуту. Иди на кухню, завари траву и выпей первую чашку, прими капсулы. Поешь фрукты, а потом отправляйся на улицу.
С каждым словом Ильки прибавлялось сил, Евгений и в самом деле сначала сел, а потом и встал.
— Я позвоню через час. — Илька отключился.
— Почему ты мне врёшь? — В Вадькиных, в Вериных, армянских глазищах — страх.
— Я тебе не вру. Ты меня ни о чём не спрашивал.
— Хорошо, почему ты ничего не сказал мне?
Евгений пожал плечами.
— Потому что я не могу помочь, да? А я могу. Пойдём лечиться. Мне нужно брать с собой на работу завтрак. Делай мне салат каждое утро. Половина — тебе, половина — мне. А ещё утром делай мне и себе морковный сок, хорошо?
— Ты хочешь пить морковный сок?
— Хочу. Ну, что стоишь, идём лечиться. Я хочу, чтобы ты лечился. Я не хочу без тебя. Я боюсь без тебя. Ну, иди скорее.
Щипало в носу, щипало глаза.
— Что Илька наговорил тебе? Могу умереть, да? Все могут умереть.
— Иди скорее, иди же!
4
Пока Вадька дома, он справляет свои отцовские обязанности: делает салат, варит суп, занимается с ним физикой. Они вместе сидят у компьютера. Это тоже, наверное, Илька. Раньше Вадьке хватало компьютеров на работе, а теперь пристаёт:
— Па, показать тебе программу?!
— А ты можешь написать программу?
Они сидят голова к голове, от Вадьки пахнет шампунем (он каждый день моет голову) и дезодорантом. Типичный американец. А от маленького от него пахло солнцем.
Евгений любил гулять с ним. Коляску не признавал, возьмёт на руки и несёт его в парк. Опустит на траву. «Давай, Вадька, ищи жуков, муравьёв, цветки и мох». Вадька ползает по траве, увидит насекомое, застынет над ним, смотрит. «Они маленькие, не обижай их, Вадька, не дави, крылышки не рви».
А потом Евгений несёт сына к воде. Река блестит под солнцем, зажата камнем, на берег ей не выплеснуться, дерево не напоить, траву не омыть.
«Вырастешь, Вадька, пойдём с тобой к живой реке, с берегами. Вот уж надышишься, насмотришься, наплаваешься. А сейчас смотри, Вадька, из воды мы сюда пришли. Воды в мире очень много, наверняка больше, чем суши. Это — узкая вода, но она сольётся с другой водой и потечёт в море. Видишь, она течёт, убегает от этого момента, спешит к морю».
Когда Вадьки нет, он лежит носом к своей облупившейся стене, ждёт Вадьку.
До очередного звонка Ильки.
— Лежим? — спрашивает Илька.
— Почему «лежим»?
— Потому что лежим. Я вижу. А ты ведь симулянт. Боли меньше? Отвечай.
— Меньше.
— Значит, лекарства действуют? Значит, болезнь отступает. А ты не хочешь, чтобы она отступала. Так? Ты лелеешь её. Давай, мол, шуруй во мне! Детей не жалко? Не жалко. Сиротами решил оставить? Вставай, Жешка! Вставай, прошу тебя, для меня, для детей.
— Что надо делать?
— Начать работать. Ты придумал, чем можешь заниматься?
— Ничем не могу. В такси не пойду. Другой профессии нет.
— Врёшь, Жешка. Кем ты был в Москве? Программистом. Так? И ещё каким!
— Э, вспомнил! Те компьютеры и эти сравнил! То программирование и это… Знаешь, куда ушло современное программирование?
— Знаю, что башки у наших парней ничуть не хуже американских. Знаю, что нет такой науки, которую не освоили бы наши парни.
— Может быть, и так, если парням двадцать лет, а не пятьдесят. Честно сказать, я хотел было чинить компьютеры, но, посидев с Вадькой и осознав сегодняшний уровень, сдрейфил — не смогу!
— Это ты не ври, Жешка, ещё как сможешь! И не ври насчёт двадцатилетних, двадцатилетние не получили того образования и воспитания, что мы. Мы с тобой имеем такой багаж, какой им и не снился.
— Ну и что из этого следует?
— Из этого следует, что тебе надо знать компьютерные программы. И у Вадьки учиться. Выучишься как миленький. Твоя профессия связана с компьютером. Чини компьютеры, пиши программы.
Илька отключился, а Евгений ещё какое-то время слушал спешащие гудки — стремительный пульс зовущей его жизни: тук-тук, тук. И видел вереницу компьютеров, которые ему нужно починить.
Варвара на полную мощность включила рэп, и Евгений положил трубку.
Может, правда попробовать?
Теперь Варька говорит по телефону, смеётся, кричит. Он не слушает. Он и так знает, о чём она: какие причёски сейчас носят, какие украшения модные, какой фильм вчера шёл по телику и какой ожидается сегодня. А ещё: кто что сказал, кто куда пошёл, что сделал.
Евгений пытается увидеть Елену у сосны, но лишь голос Варвары бьётся в голове, лишь облупившаяся штукатурка перед глазами — один серый цвет!
Илька говорит: «Чини компьютеры», «пиши программы», а где взять тех, у кого сломан компьютер? И что делать с головой, если вместо мозгов манная каша с комками?
«Встань и садись к компьютеру», — слышит Евгений голос Ильки.
Он встаёт, закрывает дверь, чтобы притушить Варварин голос и Варварину музыку.
Интернет у него есть — они подключены к Вадькиной работе. Но он не умеет ориентироваться в Интернете — незнакомая местность с непредсказуемыми ситуациями.
— Отвези меня в магазин!
На пороге Варвара, с прилизанными и намазанными чем-то жирным и блестящим волосами, с висюльками из шариков с обеих сторон.
Евгений покорно встаёт, выключает компьютер, идёт за Варварой.
Он служит Варваре.
Их отношения начались со дня её рождения, с первой минуты Варвариной беззащитности. Кривая улыбка с розовыми беспомощными дёснами, голубые глаза — в его породу, пух волос.
У Елены — пух волос, лёгкий, детский, он может лететь и взять с собой в полёт саму Елену.
У Варвары — тоже пух волос. Варварины глаза не похожи на Еленины, но, он чувствует, Варьку ему послала Елена, вместо себя.
Первое движение Варвары — руки тянутся к нему. Первая улыбка — ему. Первое слово к нему: «Папа!»
Варвара бежит к нему и виснет на нём, едва он переступает порог дома.
Варвара ему шепчет свои секреты, свои сказки и свои стихи. Лишь научилась говорить, стала сочинять сказки и стихи. Первые сказки — про зверей и ураган, про зверей и солнце. Странная смесь греческих мифов, русских сказок и сводок погоды. Телевизор и радио работают круглые сутки, и Варварины уши ловят каждое слово, каждую краску в телепередаче, каждый звук и ритм мелодии. Её стихи певучи — их можно танцевать и петь. После зверей появился герой-человек, и это был он, Евгений. Даже прихрамывал, как он, и в этом прихрамывании — героизм. Он повредил ногу, когда спасал девочку от жестокого робота. Девочка — Варвара. И вот она, Варвара, теперь спасена и может бегать, и прыгать, и танцевать, и сочинять.
Евгений прижимал Варьку к себе — словно снова плыл в своём Чёрном море.
Варвара — Еленина дочка. Варьку послала Елена. Варвара под водительством Елены спасла его, вывела из метели, из бурана, из бреда Кольского.
Пусть он не видит Елену во плоти, она вот она, здесь, в худенькой Варвариной оболочке. Еленина душа — в Варварином тельце, и Евгений несёт её и несёт, и никто не сумеет разлучить его с этой ношей.
Заморозка не распространялась на детей. Дети — проталины в нём, замороженном. Он жил в те минуты, когда дети оказывались рядом с ним.
Варвара росла быстро.
Вот она заглядывает ему в лицо:
— Папка, к тебе пришли обидки? Я тебе сейчас подую, я тебе сейчас посвищу, и всё пройдёт. Смотри-ка, это колдовство. — Она дует, и присвистывает, и вытягивает губы трубочкой, и водит руками вокруг его головы. — Ну, что? Обидки ушли?
Варвара чувствовала его настроение, его состояние и умела вывести из плохого.
Зачем он увёз её в Америку? Америка переработала Варвару, перетасовала её клетки, взболтала, выхолостила душу.
А может быть, началось это раньше, в Москве, когда Вера вдруг забрала детей из школы: «Зачем им школа? В школе плохо, в школе ничему толковому не научат, а мы дома быстро пройдём все учебники».
К тому времени, когда Вера просыпалась, дети уже уставали от беготни, игры, телевизора и заниматься не хотели. Учебники валялись на полу вместе с огрызками яблок и шелухой от семечек, а они смотрели фильмы по телевизору, все подряд, взрослые и детские.
Вера кричала на них, тащила их за руки к столу — заниматься, они вырывались, возвращались к телевизору. Она везла их в родительский дом, но и там они заниматься не хотели. Они любили играть, есть и носиться по двору с дворовыми ребятами.
В магазине он ходит следом за Варварой, ловит каждое её движение.
Это его дочь?!
Но между ними нет никакой связи!
Едва доволакивает себя до койки.
Почему порвалась между ними связь? Когда он потерял Варвару? Что случилось с ними в Америке?
Глава седьмая
ВАРВАРА
1
Жизнь — игра и картинки.
Картинки, которые рисует мать.
Картинки, которые возникают каждую минуту в их большой семье: все дети — в куче-мале или играют в поезд, или пляшут под музыку, что играет Ляля. И она с ними, ещё ползунок. Помнит новую большую квартиру, в которой они остались с Вадькой вдвоём.