Брюс положил вилку, удивленно поднял на нее глаза.
– У тебя с головой не в порядке? Держать такие деньги дома?! От банка мы можем получить проценты.
– Проценты от банка?! Это у вас с Гувером с головой не в порядке. В ближайшем будущем мы не можем рассчитывать на доходы от кирпичных заводов, каменоломни или ферм. Нам понадобится каждое пенни, чтобы удержать за собой собственность Найтов и Мейджорсов, все наши холдинги. Сегодня утром мне звонил Хэндли. По тем акциям, что мы купили в прошлом феврале, требуют на двадцать процентов больше.
– Мы не потянем. Придется их продавать и смириться с потерями.
– Ни в коем случае! – категорично отрезала Келли. – Я сказала, что он получит чек до пятницы. И велела ему купить еще пятьсот акций. Цена на них упала до предела. Она наверняка должна начать подниматься.
– Что?! Ну, знаешь, на этот раз ты зашла слишком далеко. Да ты… ты… – залепетал Брюс.
Карл негромко смеялся, прикрыв рот салфеткой.
– Признай, Брюс, смелости ей не занимать. Так же как и старику Джону Рокфеллеру. Говорят, он скупает акции своих разорившихся друзей как одержимый. Старый пройдоха!
– Такое могут себе позволить только очень богатые люди. Ну ладно, что сделано, то сделано. Но держать деньги в сейфе… Полная чепуха!
– Разве? А как ты думаешь, почему брокеры увеличивают проценты по акциям? Да потому, что банки требуют обратно ссуды, выданные брокерам! Безудержная спекуляция, которая длилась столько лет… Любому мальчишке, у которого чернила в дипломе еще не высохли, достаточно было отпечатать бланк с «шапкой» – и любой банк давал ему ссуду. А теперь они отзывают эти ссуды! Ха! Все равно что запирать стойло, после того как лошадь убежала. Деньги исчезли безвозвратно. И не только банковские деньги. Они давали ссуды сбережениями вкладчиков. Нет, спасибо. С сегодняшнего дня наши деньги останутся в надежном месте, там, где мы их не лишимся.
Брюс попытался апеллировать к отцу:
– Эта женщина сошла с ума.
– Она – лиса. Помешана на банках, брокерах, инвесторах. Я присоединяюсь к Келли.
В мае 1930 года президент Гувер объявил, что «кризис миновал… худшее позади». Келли его высмеяла.
– Губернатор Рузвельт считает, что худшее нам еще предстоит.
– Лицемер! – взорвался Брюс. – Он призывает федеральное правительство начать работы над государственными проектами и выдавать деньги безработным безвозмездно. Настоящий социализм!
– А тебе больше по душе то, к чему призывает мистер Меллон, наш многоуважаемый министр финансов? Ликвидировать, ликвидировать, продавать. Он считает, что это будет всем на пользу. Слышали, что он говорит? «Люди будут лучше работать, вести высокоморальный образ жизни, снова вернутся прежние ценности». Болван!
Во время «бурных двадцатых» экономика страны год за годом развивалась по спирали – «необратимо», как утверждали оптимисты. За какие-то три года все рухнуло. «Необратимо», как заявляли теперь пессимисты. Мудрые пророчества…
В середине 1932 года в стране насчитывалось двенадцать миллионов безработных – двадцать пять процентов всего трудоспособного населения Соединенных Штатов. В Найтсвилле, как и во многих других маленьких городках по реке Гудзон и другим рекам, безработными оказались практически все. Каменоломню закрыли, так же как и печи Мейджорсов. Железнодорожный персонал Нью-Йоркской центральной сократили до минимума. Пассажирские составы из Нью-Йорка и в Нью-Йорк шли через Найтсвилл всего с несколькими пассажирами. Однажды на Центральный вокзал пришел абсолютно пустой состав из Олбани. Ни одного проданного билета.
Келли с ужасом увидела одного из жителей Найтсвилла в очереди за супом, который раздавали кухни Армии спасения, открывшиеся в Клинтоне, когда всем стало ясно, что Депрессия заходит все глубже и конца ей не предвидится. Келли стала расспрашивать этого человека, и он рассказал ей, что каждый день вместе с сыном ходит пешком шесть миль по берегу реки до Клинтона, чтобы добыть хоть какой-то еды для своей семьи – двоих взрослых и четверых детей.
На каждом углу мужчины и женщины продавали яблоки, отдаваемые безвозмездно Ассоциацией западных садоводов. Двадцать пять центов, вырученные за день, давали возможность продержаться на грани полуголодного существования семье из трех человек.
Келли велела работнику Сэму Перкинсу отвезти ее до ближайшего рынка, где приказала управляющему загрузить машину молоком, яйцами, хлебом, мясом и свежими овощами. Обратно ей пришлось ехать рядом с Сэмом, так как задняя часть автомобиля была заполнена продуктами. По дороге они замечали все новые признаки углубляющейся Депрессии – заброшенные лачуги и дома, опустевшие амбары, вернее, то, что от них осталось. Большую их часть жители, не желавшие расставаться с родными местами, разобрали на растопку. Сопротивляющиеся до последнего не желали поступаться чувством собственного достоинства и частной жизнью своей семьи. Прочие, не столь щепетильные, покидали долину, селились в лачугах по окраинам больших городов, где надеялись получить пособие и где, казалось, больше шансов найти хоть какую-то работу. Жили скученно, в нищете и убожестве, забыв о гордости.
Некоторые из фабрик и заводов, закрывшихся из-за того, что банки отозвали ссуды или прекратили их выдавать, теперь открывались снова, но уже в других, гораздо более убогих помещениях. Заработала часть фабрик по переработке бумаги, текстильные заводики, финансируемые беспринципными искателями легкой наживы. Мужчинам предлагалась заработная плата один доллар в день при десятичасовом рабочем дне, женщинам и детям – вполовину меньше. Жалкие трущобы, в которых размещались конторы по найму, задолго до восхода солнца осаждали толпы жаждущих получить работу. Люди предпочитали беспощадную эксплуатацию голодной смерти.
В тот день Келли накормила двадцать семей, живших на земле Найтов. Многие из них впервые за целый год отведали в один день мясо, яйца, хлеб и молоко. Раздав продукты, Келли велела Сэму ехать на ферму к Кэмпбеллам. Ее охватил один из редких для нее порывов гуманизма. В Найтсвилле и его окрестностях еще осталось в четыре раза больше людей, которых надо накормить, одеть и обуть. Многие из детей, увиденных ею в жалких трущобах, ходили босиком, другие – в домашних шлепанцах или в туфлях не по размеру, в изношенных до дыр брюках и рубашках, в тесных или, наоборот, слишком просторных платьях.
Увидев на пороге своего дома Келли Мейджорс, Сьюзан Кэмпбелл широко раскрыла глаза, глубоко запрятанные в складках жира. Вытерла красные натруженные руки о передник, прикрывавший ее живот невероятных размеров, и, переваливаясь, поспешила к дверям.
Кэмпбеллы оказались среди тех немногих счастливчиков, которые питались почти так же хорошо, как и до Депрессии. Денег у них не было, однако они ухитрялись жить продуктами со своей фермы, да еще подкармливали с десяток других, менее удачливых семей тем, что оставалось.
Должность управляющего предприятиями Найтов превратилась в пустой звук. Каменоломни закрылись, фермерские земли стояли под паром, урожайность упала в три раза.
В Клинтонском национальном байке Келли посоветовали продать земли Найтов, расположенные в долине. Есть заинтересованный покупатель, говорили советчики, анонимный спекулянт из местных богачей. Келли отмела это предложение, как и другие, подобные ему.
– Сайрус Найт встанет из могилы и затащит меня к себе, если я совершу такое предательство. Продать землю Найтов, орошенную потом, слезами и кровью?! Ни за что на свете!
– Мы находимся в критическом положении, – пытался урезонить ее Брюс. – Тратим целое состояние на то, чтобы удержать холдинги. Да еще Уитли и поместье Найтов. А налоги! А содержание каменоломни и печей, хотя они не дают никакого дохода! Если эти чертовы земли простоят под паром еще один год, мы их все равно потеряем. Придется отдать их тому же банку за долги.
– Ни в коем случае! Земля Найтов останется землей Найтов, об этом я позабочусь.
Она оставила за собой землю. Назначила Уолта Кэмпбелла надзирать за полями. Правда, он говорил, что скорее может называться надсмотрщиком на кладбище, чем управляющим. И все же он понимал, что ему повезло: лучше работать за половинную плату, чем вообще остаться без работы.
Сьюзан встретила Келли широкой улыбкой.
– Миссис Мейджорс! Какой приятный сюрприз! Проходите, пожалуйста. – Внезапно она вспомнила о том, что на ней грязный передник. – О Господи! Извините меня за такой вид, миссис Мейджорс. Я варю мыло, а это очень грязная работа. – В растерянности она сорвала с себя передник, швырнула в сторону подставки для зонтиков в углу холла. – Проходите в гостиную, присаживайтесь. Я приготовлю чашечку хорошего чая.
Она напомнила Келли танцующего слона, которого она видела давным-давно, в детстве, когда монахини из сиротского приюта повели их смотреть бродячий цирк. Сьюзан суетливо двигалась по комнате: раздвинула шторы, взбила подушки на диване, разгладила обивку на большом кресле, упершись в него пухлым коленом.
– Прошу вас, мэм, садитесь.
«Мэм»… «миссис Мейджорс»… Сегодня Келли повсюду встречали с униженной благодарностью. С почтением. Даже Сьюзан Кэмпбелл.
Ей припомнилась первая встречав Кэмпбеллами, вскоре после того как она поселилась в доме Найтов. Ядовитый блеск в голубых поросячьих глазках Сьюзан Кэмпбелл. «Значит, вы и есть Келли Хилл?» А взгляд ее говорил: «Я знаю, что у тебя на уме, бессовестная маленькая шлюшка».
Признаки обнищания проявлялись во всем: в длинных очередях за хлебом, в торговцах даровыми яблоками, в разрушающихся зданиях, в босоногих, оборванных детях. Но главное – в том, как изменилось настроение людей, в нищете человеческого духа. Они все суетились вокруг нее, словно она сама Матерь Божья, раздающая дары. Келли презирала их за это, сознавая тем не менее, что ее священная обязанность как владелицы – покровительствовать своим людям. Положение обязывает… Это ее люди… ее дети.
Она тепло улыбнулась тучной фермерше.
– Благодарю вас, Сьюзан, но мне некогда заниматься чаепитием. Уолт дома? У меня к нему дело.