— А чей же? Почему в твоей кадке?
— Навязали на мою душу… Гал пристал… Я не хотела… Уломал…
— Какой Гал? Их много в селе.
— Да Биасин-Гал! Пропади он пропадом. Сам трусит, а меня подставил, — голосила Экся.
— А не врешь?
Женщина подняла мокрое от слез лицо.
— Нет, миленький, нет! Правду сказала… Что же мне теперь будет?
— Разберемся! Вставай, чего ползаешь по полу, — Вечна помог Эксе подняться, скорчил рожицу все еще плакавшей Мотьке. Сострил: — Удачная получилась операция — попалась кооперация…
Глава четырнадцатаяСЕЛЬСКАЯ СХОДКА
1
Спал Куш-Юр беспокойно. Мучили сновидения: то являлась Сандра, то Яшка, то Гажа-Эль в образе медведя, под конец даже Озыр-Митька приснился. Пробудился Куш-Юр в плохом настроении, от тупой боли ломило голову. Но, вспомнив о приезде Гриша, он живо вскочил, оделся, решил, что надо с утра встретиться с другом — днем мало ли что помешает, да и Гриш может куда-нибудь отлучиться.
Гриша он застал во дворе, возле завалинки старого дома, на солнцегреве, в окружении братьев и родственников. Они дымили самокрутками и чему-то весело смеялись. Куш-Юр поморщился: целая сходка, поди, ему уже кости перемыли. Но хозяева встретили Куш-Юра дружелюбными прибаутками:
— О, идет сельсовет — ни заря ни свет.
— Начальникам и богачам не спится и по ночам.
— Подходи скорее. Мы уже в сборе. Открывай сходку!
Куш-Юр усмехнулся, за словом в карман не полез:
— Сходка будет вечером. И не при вашем доме, а в Нардоме. — А потом уж и поздоровался. — Привет, мужики! А гостю нашему — самое большое «доброе утро!». С приездом! Узнал — появились вотся-гортские, и вот поспешил повидать.
— Спасибонько, — крепко пожимая руку Куш-Юра, Гриш радостно улыбнулся. — Ну и нюх у тебя. Как хоть ты так быстро новости узнаешь?
Куш-Юр поведал о ночном происшествии во дворе Абезихи.
Мужики, слушая его рассказ, гоготали от души. А Гриш встревожился.
— Вот лешак! — ерошил он в беспокойстве волосы на непокрытой голове. — Налижется, запропастится и нас задержит тут. А ведь осень…
Куш-Юр успокоил Гриша:
— Во всем селе не найдет выпивки — навели мы порядок. Так что не горюй… Ну, как летовали?
— Да всяко… — Гриш бросил взгляд на братьев, и Куш-Юр понял: о делах лучше с глазу на глаз, и перевел речь на другое:
— Комары не загрызли?
— Хватало…
— Сгинули небось?
— Пропали. Да мошки налетело. Ужас! Позлее тех поедников…
Гриш отвечал как-то нехотя. Ему хотелось побыть с Куш-Юром вдвоем, обсказать все, что так томит его. Почувствовав натянутость в разговоре, братья и родственники Гриша догадались, что лишние, и поспешили уйти.
Варов-Гриш отвел Куш-Юра за угол старого дома, на южную сторону двора. Там торчал из земли огромный высохший пень, похожий на врытую в землю кадку. Усаживаясь на него, Гриш сказал:
— Во, какие толстенные деревья-великаны росли когда-то здесь. Нам с тобой вдвоем не обхватить такое дерево.
— Мда-а. Многовечная была лиственница. И не гниет пень-то. Не один десяток лет, поди, стоит.
— Годов сорок, ежели по дому нашему судить. Корня-ми-то, чай, до самой преисподней дотянулся. По всему двору они расползлись. Живун, как все село наше, да и как мы все.
— Живун, да-а-а, — повторил Куш-Юр. И наступила неловкая пауза.
Трудные, малоприятные объяснения всегда начинаются издалека. Куш-Юр решил, что Гриш заговорил о пне из дипломатии, чтобы помягче перейти к беседе о разных сплетнях про него, председателя, и про Эгрунь, кулацкую дочку. Куш-Юр не любил, когда с ним осторожничали да деликатничали, и даже желал в открытую объясниться, потому что верил— Гриш поймет его.
Но Гриш молчал, будто чего-то выжидал. И Куга-Юр Подумал: может, стесняется Гриш, история-то щекотливая… Однако и сам разговора не завел, а то покажется Гришу, ровно он, Куш-Юр, оправдывается… Вот и сидели, молчали.
На самом деле ни о каких сплетнях Гриш ничего не слыхал. Братья поведали ему только семейные новости. И молчание Куш-Юра он расценивал по-своему: «Гажа-Эль, поди, все уже выболтал…»
Гриш ожидал от Куш-Юра упреков, а может, даже разноса… Он не собирался что-то утаивать от председателя, просто не хотел, чтоб Гажа-Эль наболтал лишнего. А без того у Гажа-Эля, видно, не обошлось. Вот какой Куш-Юр мрачный!..
— Ну что ж, казни, — вздохнул Гриш.
— За что? — не понял Куш-Юр.
Неподдельное недоумение председателя ободрило Гриша. Опустив голову, не глядя Куш-Юру в глаза, он повинился во всем. Рассказал и про сделку с Ма-Муувемом, и про спирт-водку…
— Вот черт! — выругался Куш-Юр. — И сородичей своих, как вас же, спаса-ает, выр-руча-ает! Дерет втридорога. И все ему должники…
— Ну, а власть-то? — мягко спросил Гриш. Он не собирался укорять председателя в том, что Ма-Муувема все еще не взяли за загривок, не потрясли как кулака. Он просто надеялся услышать желанное обещание, что пармщиков выручат…
Но Куш-Юр промолчал. Долго и старательно он свертывал цигарку, не спеша закуривал. А закурив, пускал дым кольцами, наблюдал, как кольца вытягиваются, скручиваются восьмерками и одно за другим тают.
Гриш тоже помалкивал, теряясь в догадках. Поймав его напряженный взгляд, Куш-Юр процедил:
— Власть… Власть… Теперь его не возьмешь…
— Почто так?! — Гриш аж подскочил от удивления.
— Запрет… Не велено трогать.
Куш-Юр молча, с силой ударил каблуком сапога по земле.
Гриш от волнения сжал кулаки.
— Не кипятись, — осадил его Куш-Юр. — Сердце разуму тут не командир. Разум командовать должен сердцем. Дело куда как серьезно. Кормить народ во всей России надо, а хлеб и прочее у кого — у богачей или у мир-лавки? То-то и оно. В мир-лавке пока не богато, а у торгашей кое-что еще припрятано. Пускай торгуют, все людям польза.
— Выходит, Озыр-Макку из могилы поднимать? Зря прихлопнули, — насмешливо процедил Гриш.
Куш-Юр потемнел: сильно задел его Гриш.
— Его не за торговлю. А за то, что против нашей власти пошел. Это и сейчас с рук не сойдет, по загривку получат, да еще как!
— Значит, Ма-Муувему вольготность, дери с честного народа семь шкур…
— Думаешь, нам в удовольствие, в радость? — тяжело выговорил Куш-Юр. — Сам Ленин, Владимир Ильич, сказал — мол, отступаем, братцы, пока хозяйство малость подправим, а как поокрепнем, на ноги встанем — штурманем! Верь, ненадолго это.
Гриш сидел на старом пне огорошенный, потерянный, безвольно опустив руки. «Влипли. Влипли! — стучало ему в висок. — Отдавать придется целиком — сполна! Зря надеялся!»
Ему стало душно, будто сдавило горло.
— Чего приуныл? — словно откуда-то издалека, едва слышно долетел до него участливый голос Куш-Юра.
— Кое-что забросили нам в мир-лавку, — продолжал говорить Куш-Юр. — Хоть не так много, а все-таки. Хорошо, что приехали, получите свой пай. Рыбы-то привезли?
— Привезли, — ответил Гриш. И добавил: — И ягод-орехов. Все излишки.
— С пустыми руками не уедете.
— Зима долгая, — вздохнул Гриш, — А там и весна. Мы зиму на Ма-Муувема пробатрачим. А нам — ого-го! сколько всего надо: прорех больше, чем в неводе ячей. Одна надея на мир-лавку.
Куш-Юр секунду поколебался и сказал:
— Так и в мир-лавке… К тому дело идет: по деньгам — товар, продал — купи.
— Мать родная! — Гриш в отчаянии хлопнул кулаками по бродням. — Полная погибель нам…
Вконец расстроился и Куш-Юр. Понимал, могут заголодовать пармщики, если все отдадут старшине. Пайки-то кончаются. Вдруг надеждой блеснуло воспоминание: инструктор из Обдорска… Пушнину отдавать Ма-Муувему не придется, власть не позволит.
Гриша это не утешило.
— Один черт. Рыбу, окаянный, заберет подчистую. Пушниной, может, и лучше, ее ведь не пожуешь, не поешь.
— Ладно, чего-нибудь сообразим. В беде не бросим, — пообещал Куш-Юр, боясь зря обнадеживать.
Грипт не узнавал председателя. Куда девались его решительность и категоричность? И почему он не отдал распоряжения схватить живодера Ма-Муувема?! Не расспросил, как бывало, про каждого пармщика. Непонятная перемена. Впервые, кажется, обоим не нашлось больше о чем говорить.
Сославшись на то, что его ждут, Куш-Юр стал прощаться с Гришем. Не забыл пригласить его и остальных пармщиков в Нардом вечером на сходку. Гриш обрадовался сходке, обещал быть, смущенно добавил, что соскучился по Нардому и людям. Уже у самых ворот Куш-Юр решился спросить, почему Сандра не приехала.
— Сама почему-то вызвалась остаться, — пожал плечами Гриш.
— На чужих детях учится, как своих нянчить? — хотел пошутить Куш-Юр. Но шутки не получилось, а вопрос прозвучал грустно.
— Да нет, вроде не предвидится.
Куш-Юра это порадовало. Но он не подал виду.
— А Михаил где? Отдыхает с дороги?
— Наверное. В Сенькиной избе-развалюхе остановился.
— В Сенькиной?
— Ага. У нас негде, родня приехала. Гажа-Эль бездомный, сам в тесноте у дальних родственников. А у Сеньки — одна старая бабка сторожит.
Хотелось Куш-Юру сказать, что не следовало так делать, пойдут всякие кривотолки, грязь на пармщиков налепят… Вот и сам он понапрасну страдает.;. Однако удержался, только головой дернул вроде бы недовольно. Гриш будто догадался, о чем помыслилось председателю.
— Ты не думай… Не одичали еще — баб не перепутали.
2
В сельсовете Куш-Юра ожидала большая неприятность.
Посредине комнаты на полу стоял непочатый бочонок с брагой, ревмя ревела Экся, нервно тряс головой Биасин-Гал, возбужденно переговаривались комсомольцы, Писарь» Филь что-то торопливо писал за столом, перед ним сидел понурый Гажа-Эль.
— Опять нашли? У кого? — поморщился Куш-Юр. Он устал от подобных сцен.
— У него! У кооперации! — Вечка торжествующе ткнул пальцем в Биасин-Гала.
Тот сверкнул глазами.
— Не бреши! Не у меня! У Экси. Так и пиши, писарь!
— Да твой же, Галка-а! Почему вре-ешь? — прорыдала женщина.