До того как на постаменте появилось это сооружение, здесь на протяжении более ста лет возвышался памятник Джуниперо Серре, испанскому миссионеру, жившему среди калифорнийских индейцев два с половиной века назад. Он создал целую сеть миссий, здания которых являются сегодня памятниками старины и подобно магниту притягивают к себе увлеченных историей туристов.
Родители Бобби и группа их единомышленников создали комитет и начали борьбу за то, чтобы снести памятник Джуниперо Серре на том основании, что фигура религиозного деятеля не должна красоваться в сквере, разбитом и содержащемся на средства общественных фондов. Отделение церкви от государства. Конституция Соединенных Штатов, утверждали они, не оставляет сомнений на этот счет.
Глициния Джейн Сноу, урожденная Милбери (для своих друзей – просто Глисси, а для меня – ма), несмотря на то что являлась ученым и весьма рациональным человеком, возглавила оппозиционный комитет, боровшийся за сохранение памятника Серре. «Когда общество, не важно по какой причине, отказывается от своего прошлого, оно лишает себя будущего», – говорила мать.
Ма проиграла схватку. Предки Бобби – выиграли.
Мы с Бобби встретились ночью после того, как было принято окончательное решение по этому поводу, и это был один из самых торжественных моментов за все время нашей многолетней дружбы. Нам предстояло решить, обязывают ли каждого из нас семейная честь и святые кровные узы объявить войну между нашими родами и начать нескончаемую жестокую вендетту – наподобие вражды между Хатфилдами и Маккоями – до тех пор, пока самые дальние родственники наших семей не найдут вечного упокоения в земле с червями или пока один из нас либо оба не будут мертвы. Проглотив достаточное количество пива для того, чтобы наши мозги прочистились, мы пришли к выводу, что невозможно вести непримиримую вражду и при этом выкраивать время для катания на всех прекрасных прозрачных волнах, которые щедрое море посылает к берегу. К тому же нам было жалко тратить на кровавые убийства и опустошение то время, которое мы могли бы использовать, чтобы охмурять сногсшибательных девчонок в бикини из трех тесемочек…
Я набрал на своем телефоне номер Бобби и нажал на кнопку «соединить», а затем подкрутил регулятор громкости, чтобы Орсон мог слышать не только меня, но и моего собеседника. Осознав, что именно я сделал, я понял, что неосознанно принял все самые невероятные предположения по поводу проекта из Форт-Уиверна за истину, даже если при этом делаю вид, что по-прежнему продолжаю сомневаться.
Бобби снял трубку почти сразу.
– Пошел вон, – приветливо сказал он.
– Ты спишь?
– Да.
– Я сижу в Жизньдерьмовом сквере.
– А мне-то что до того!
– С тех пор как мы с тобой виделись, у меня произошло много неприятностей.
– Это все соус из куриных такос, – сказал Бобби.
– Я не могу говорить об этом по телефону.
– Вот и чудесно.
– Я беспокоюсь за тебя.
– Как мило с твоей стороны!
– Тебе грозит серьезная опасность, Бобби.
– Я почистил зубы, мамочка, честное слово.
Орсон удивленно фыркнул. Сам он этого никогда не делал.
– Ты окончательно проснулся? – спросил я Бобби.
– Нет.
– Готов поспорить, что ты вообще не спал.
В трубке повисла тишина, а затем Бобби проговорил:
– Дело в том, что после твоего ухода всю ночь показывают довольно страшное кино.
– «Планету обезьян»? – предположил я.
– На круговом стереоскопическом экране.
– Что они делают?
– Обычные обезьяньи штучки.
– Ничего угрожающего?
– Они считают, что очень умны. Сейчас одна из них выдрючивается за моим окном. У меня такое чувство, что они хотят довести меня до белого каления и выманить из дома.
– Не выходи, – испуганно сказал я.
– Я же не кретин, – обиженно ответил мой друг.
– Извини.
– Я засранец.
– Вот это верно.
– Между кретином и засранцем – огромная разница.
– Мне об этом известно.
– Сомневаюсь.
– Ружье при тебе?
– Господи, Сноу, я же сказал тебе, что я не кретин.
– Если мы продержимся на этой волне до рассвета, то, думаю, окажемся в безопасности до завтрашнего вечера.
– Они уже на крыше.
– И что делают?
– Не знаю. – Бобби умолк и прислушался. – Там по крайней мере две из них. Бегают взад и вперед. Наверное, ищут путь в дом.
Орсон спрыгнул с лавки и настороженно замер, подняв одно ухо и внимательно вслушиваясь в слова Бобби. Вся его поза выражала неподдельную тревогу. Он уже не пытался изображать из себя обычную собаку.
– А они могут каким-нибудь образом проникнуть в дом? – спросил я.
– В ванной и кухне есть воздуховоды, но они недостаточно широки даже для этих сволочей.
Как ни странно, хотя в коттедже существовали все мыслимые удобства, в нем не было камина. Наверное, по мнению Корки Коллинза – бывшего Тоширо Тагавы, каменное нутро и жесткие кирпичи камина в отличие от огромной ванны с теплой водой не являлись идеальным местом для того, чтобы расслабляться в обществе двух обнаженных девиц с пляжа. Благодаря его однобокой порочной фантазии обезьяны теперь не имели возможности проникнуть в дом через дымоход.
– До рассвета мне предстоит сделать еще кое-какую работу в духе Нэнси Дрю.
– Ну и как? Получается? – поинтересовался Бобби.
– Я просто гений в этом деле. Скоро утро. Я проведу весь день в доме Саши, а вечером мы приедем прямиком к тебе.
– Хочешь сказать, что мне снова придется стряпать ужин?
– Мы привезем с собой пиццу. Послушай, я уверен, что нас собираются прикончить. По крайней мере одного из нас. И единственный способ этого избежать – держаться вместе. Постарайся отоспаться днем. Завтрашняя ночь может оказаться весьма напряженной. Как бы нам в штаны не наложить.
– Значит, ты уже научился управляться со всем этим?
– Управляться с этим невозможно.
– В отличие от Нэнси Дрю ты не очень-то оптимистичен.
Я больше не собирался ему врать. Ни ему, ни Орсону, ни Саше.
– Из этой ситуации нет выхода. Это невозможно как-нибудь остановить или повернуть вспять. Что бы здесь ни происходило, нам придется жить с этим до конца своих дней. Но, может быть, нам повезет и мы сможем найти способ проехаться на этой волне, хотя она, сволочь, действительно здоровенная и страшная.
Помолчав, Бобби спросил:
– Что стряслось, братишка?
– Разве я тебе только что не сказал?
– Сказал, но не все.
– Всего по телефону не скажешь.
– Я не имею в виду подробности. Я имею в виду тебя.
Орсон положил голову мне на колени, словно полагая, что, погладив его по голове и почесав между ушами, я немного успокоюсь. Так и случилось. Это всегда срабатывает. Хорошая собака является гораздо лучшим лекарством от стресса и печали, нежели валиум.
– Ты делаешь вид, что тебе не страшно, но тебе страшно, – констатировал Бобби.
– Боб Фрейд, незаконный внук Зигмунда.
– Ложитесь на кушетку, пациент.
Гладя шерсть Орсона в попытке успокоить свои нервы, я вздохнул и сказал:
– В общем, насколько я понял, все сводится к тому, что моя мама уничтожила мир.
– Звучит впечатляюще.
– Правда?
– Этими своими научными штучками?
– Генетика.
– Помнишь, я говорил тебе об опасности стремления оставить след на земле?
– Мне кажется, в данном случае все обстояло гораздо хуже. Я думаю, поначалу она всего лишь пыталась найти способ помочь мне.
– Ага, устроив конец мира?
– Того мира, каким мы его знаем, – проговорил я, припомнив слова Рузвельта Фроста.
– Как-то раз мамуля, повязав платок, испекла сынуле с ядом пирожок.
Мне не удалось удержаться от смеха.
– Ну что бы я без тебя делал, братишка!
– Я лишь один раз сделал для тебя стоящую вещь.
– Какую именно?
– Научил тебя видеть перспективу.
– Да, – согласился я, – научил меня различать, что имеет значение, а что – нет.
– Большинство вещей – не имеет, – напомнил Бобби.
– Даже то, что происходит сейчас?
– Займись любовью с Сашей. Потом как следует отоспись. Завтра вечером нас ожидает охренительный ужин. Мы надерем мартышкам задницы. Прокатимся на колоссальной волне. Через неделю ты снова будешь воспринимать свою маму так же, как раньше. Если ты, конечно, этого хочешь.
– Может быть, – с сомнением в голосе откликнулся я.
– Правильное восприятие жизни – это главное, братишка.
– Я буду работать над этим.
– И все же не могу отделаться от одной мысли.
– Какой?
– Твоя мама, наверное, здорово разозлилась, когда проиграла сражение за то, чтобы сохранить памятник в сквере.
Бобби повесил трубку, а я выключил свой телефон.
Действительно ли подобный подход к жизни является единственно правильным? Считать, что большую часть жизни не следует воспринимать всерьез, рассматривать ее как некую космическую шутку, иметь лишь четыре основополагающих жизненных принципа: во-первых, причинять как можно меньше вреда другим, во-вторых, всегда быть готовым прийти на помощь своим друзьям, в-третьих, отвечать за себя и ничего не просить у других, в-четвертых, получать от жизни максимум удовольствия. Плевать на мнение всех, за исключением тех, кто тебе близок. Не думать о том, чтобы оставить свой след на земле. Игнорировать «важнейшие вопросы современности», чтобы не портить себе пищеварение. Не оглядываться на прошлое. Не беспокоиться по поводу будущего. Жить сегодняшним днем. Верить в смысл собственного существования и ждать момента, когда понимание его само придет к тебе, вместо того чтобы в поте лица его отыскивать. Когда жизнь бьет тебя в лицо, можешь упасть на спину, но, падая, не забывай смеяться. Лови волну, приятель!
Именно так живет Бобби Хэллоуэй и при этом является самым счастливым и уравновешенным человеком из всех, кого я знаю.
Я пытаюсь жить так же, как он, но у меня это получается не так хорошо. Иногда, когда нужно плыть на спине, я начинаю молотить по воде руками и ногами. Я провожу слишком много времени в ожидании чего-то и трачу слишком мало времени, позволяя жизни удивлять меня. Возможно, я недостаточно стараюсь жить так, как Бобби. А может быть, стараюсь слишком сильно.