– Замолчи, Третья. Я хочу понять, почему мы выбрали именно его. У нас много времени.
– Время… Я забыла, что это такое, – сказала женщина.
Арельо огляделся. Они стояли в образовавшемся круглом зале с низким провисающим потолком, и в конце зала, за спиной Верома, была – Дверь. Слюдяные блестки пористого сланца.
– Там, наверху, твой враг, – бросил Вером пробный шар. – Ангмар.
– Враг? – Даже тени усмешки не было в пыльном голосе. – Мой?.. – Третья склонилась над ним. – Тебя это радует, человек Вером?
– Да.
Лицо Арельо Верома изменилось, изменилось неуловимо и страшно.
– Да, меня это радует. Ты хороший мальчик, сотник. Был. И ты хороший Верхний. Стал. Играй, Грольн. Играй Слово Последних.
– Да, – кивнул Гро, вскидывая лей.
– Да. – Сбитые пальцы тронули струны, и рубец на лбу налился теплой краснотой.
– Да, Сарт, – сказал Грольн Льняной Голос, проклятый певец запретного.
«Са-а-арт!..» – простонала бесконечность за дверью; «Сарт» – хрустнули суставы глыб завала; «С-с-с-сарт…» – и семь бесцветных неподвижных призраков встали у попятившейся в испуге стены галереи. Все Верхние были в сборе.
Мужчина и женщина отшатнулись назад, и властная ладонь исторгаемой леем мелодии толкнула их в грудь, отбрасывая, сдавливая, ставя на колени; Грольн выгибался над кричащими струнами, и силуэт стоящего над ним тек неуловимыми, зыбкими волнами – потертый камзол зеленого бархата, господин Арельо? – о, господин Арельо – это… кривая двусмысленная усмешка, деньги вперед, звякнувший мешок и мертвая хватка усталого бродяги, я мог бы сделать это силой, обида, обида и агатовый летящий плащ с тускло отливающей застежкой, и хмурый бесстрастный профиль в решетке древнего горбатого шлема с крыльями у налобника, шлема? – дурацкого рыжего колпака с бубенчиками, с выглядывающей жиденькой косичкой, пегим хвостиком, я больше не люблю шутить, Отец, не люблю!.. – юродивый, нищий, Полудурок – Сарт…
– Пусть вершится предначертанное!..
Волны Слова катились, захлестывая дрожащую пещеру, сгибая к земле коленопреклоненные фигуры, превращая в статуи колеблющиеся тени Верхних, внезапным просветлением врываясь в мятущийся мозг безумного Су – бывшего салара Бьорн-Су, бывшего веселого маленького Би, бывшего блаженного Су, – настигшего наконец того, за кем шел он годы и годы и кого не мог он теперь, не имел сил, да и не хотел останавливать; и круги расходились по качающемуся, рушащемуся залу Сай-Кхона, круги от падающего камнем Слова Последних…
…И плыли они без конца, без конца,
Во мраке, – но с жаждою света,
И ужас внезапный объял их сердца,
Когда дождалися ответа.
Дверь раскололась – и Вечность засмеялась им в лицо…
Пролог
Я познание сделал своим ремеслом,
Я знаком с высшей правдой
и с низменным злом,
Все тугие узлы я распутал на свете,
Кроме смерти, завязанной мертвым узлом.
Свежая вечерняя сырость сквозила в дыхании заката, мягкая детская сырость с привкусом дыма, молока, листвы одинокого дерева с бугристой корой и причудливо изломанными ветками; и редкие капли уже зашептались в оживших листьях. Дерево… Как зовут тебя, дерево? Человек подошел и обнял теплый ствол, прижавшись щекой к шершавой коре.
– Я человек, Сарт?
– Да, Эри. Человек.
– Тогда ты можешь объяснить все это по-человечески?.. – Назойливое насекомое шуршало у самого лица, крохотный упрямый странник с подрагивающими чуткими усиками. – Сколько стоит твое существование, Живущий?
– У варка нет тени, Сарт, – ты, ты был моей тенью, ты вел меня по немыслимому лабиринту моей жизни… Зачем?
– Мне нужен был Живущий в последний раз. Наш мир обречен, Эри. Что ждет в нем человека – человека, щедро разбрасывающего смерти ценой в один браслет, что ждет его в конце, в тупике? Пустота, Эри, гнилье – или возможность стать Не-Живущим. Хотя правильнее было бы сказать – Не-Мертвым… Что ждет в нашем мире варка? – судорожно мечущегося в поисках крови, круг за кругом, всю свою бестолковую вечность; салары, Знаки, казни за родство, нижние, Верхние, пустота, сын мой, пустота и гнилье – та же пустота и то же гнилье, да еще, к несчастью, вечное!.. Мне нужен был Живущий в последний раз, ценящий жизнь, как никто иной, мне нужен был ты – чтобы открыть Дверь.
– И для этого ты протащил меня мордой по всей щебенке, какая нашлась, – от Калорры до Сай-Кхона?!
Сарт покачал головой:
– Нет. Я не тащил тебя, я лишь помогал идти по предназначенным кругам, и первым из них был круг Одиночества. Ты вступил в него, выйдя из матери. Одинок среди сверстников, в казарме, в борделе, ты встретил Лаик – и вошел в круг Потерь. Отныне сотнику Джессике цу Эрль было что терять – и он терял: женщину, веру, друзей, – и готов был потерять жизнь. Только жизнь стоила тебе слишком дорого, и, всаживая лопату в могильный холм, подставляя горло под поцелуи Лаик, ты добровольно вступил в круг Предательства, уходом к варкам предавая людей и предавая варков нарушением Закона.
– С тобой трудно спорить, Сарт.
Ветер. Ветер и небо. Чужой ветер, чужое небо…
– Трудно спорить. Наверное, это потому, что ты прав. Ветер.
– Да. Я прав. И варк Эри был прав, войдя в круг Выбора, где рвали его на части умирающая правда человека и рождающаяся правда варка – в грязи рождающаяся, в крови, и самим рождением своим неизбежно вводящая в круг Крови. Пряный круг – кровь, Эри, вкус ее, запах, сладкий, страшный запах! – и сладкие, страшные метания истерзанного существа в поисках третьей дороги, выхода, в жгучем кругу Поиска, разорванного ножом, вошедшим в грудь старого Шора, и Словом, Словом Последних, найденным и бессильным. Ложь, всюду ложь – и круг Лжи встретил обманувшихся; ты лгал, Эри, – лгал Верхним своим покаянием, лгал мне, любой ценой прорываясь в Верхние, и ложь твоя стоила существований Третьему и Седьмому, ушедшим в Бездну Голодных глаз, чтобы вы могли занять опустевшие места; и наконец, ты лгал самому себе, зная в глубине сердца, что никогда, никогда не согласится Верхний варк стать человеком и нет среди Живущих способного заставить его!..
– Дождь, Сарт.
Сарт запрокинул лицо, и ласковые влажные руки тронули его разгладившийся лоб, звякнули бубенчиками колпака, взбили фонтанчики пыли под ногами.
– Да, дождь.
– Мокрый… Это незнакомец, Сарт. Совсем другой дождь сидел на подоконнике, когда Молодой стучался в мою дверь, и я оттаскивал рычащего Чарму.
– Да, Эри. Мы открыли Дверь. Слово Последних, Эри, Последних, а не последнего, – одиночество, потери, предательство, выбор, кровь, поиск, ложь; путь Живущего в последний раз, путь ночного варка, путь Верхнего, и Слово замкнуло последний браслет.
Ты спаситель, человек Эри, спаситель, открывший Верхним дорогу через Бездну и впустивший их в рай, рай для варков – мир, где все живут в последний раз; и ты, человек Эри, и спутница твоя, вы проживете здесь свои жизни и умрете. Навсегда. Ты вошел в новый круг.
– Дождь, Сарт… Мир вокруг нас молод, и одна жизнь – это так мало; но Слова, Отец, Слова и Знаки, и, может быть, Вечным недолго осталось ждать изгнания из озверевшего рая. Я знаю, Сарт.
– Да. Ты знаешь. Девять ночей Верхние искали тебя и ждала Лаик – я не ждал и не искал. Ты знаешь. И рай скоро озвереет. Девять выпавших ночей, девять желтеющих листков с дерева будущего… Возможно, и наш мир был молод, и люди в нем не сразу научились считать браслеты.
– Мы умрем, Сарт. Скажи мне, что – там?
– Я никогда еще не умирал, Эри. И я очень надеюсь, что когда-нибудь вы вернетесь, вернетесь через Бездну и ответите старому глупому Сарту на этот вопрос. Иначе… Я очень надеюсь, Эри.
– Дождь, Сарт…
– Дождь.
А упрямый маленький муравей все полз и полз по мокрому стволу сосны – круг за кругом, черный блестящий странник, живущий в последний раз…