Дед Тихон умолк, но никто не решался торопить его вопросами.
– Помню, в 50-х восстанавливали поголовье оленей. У меня тогда уже сын был – отец Егорки, – дед кивнул на внука. – Как-то принёс я ему, трёхлетнему, маленького оленёнка. Смотри – говорю – тебе ровесник зверёныш. А у того нога больная – подранил. И лечили мы его, и выхаживали вместе с сыном. Когда оленёнок поправился, пошли выпускать его в лес. А он не уходит. Уж и пугали его, и гнали, и кричали – нет и всё! Тогда сын обнял его за шею и говорит: «Иди, ищи свою маму, она ждёт тебя и очень скучает». И зверёныш словно понял слова мальчишки, покружился-покружился и поскакал в лес – только его и видели… Так-то. Живой он, и всё понимает…
Перцев глянул в окно на солнечную берёзовую россыпь и вдруг увидел среди тонких берестяных стволов глупого оленёнка. Тряхнул головой – видение рассеялось.
– А в 60-х пришли сюда геологи, – продолжал старик, – стали искать руду. Четверо их было. Жили здесь неподалёку, на поляне, в палатках. Бывало, брали меня проводником, я в лесу каждую тропку знал. Теперь уже память не та, да и лес с тех пор изменился, да и люди. Сейчас уже не зовут, всё больше приборам доверяют. Хотя и приборы могут ошибаться. Сколько раз бывало, что и компас из строя выйдет, и часы встанут… Лес – это, брат, особый мир. Живой он и всё понимает… – дед Тихон подлил из самовара кипятка. – Вот тогда и нашли здесь первый раз и медь, и никель. Но там наверху, – дед ткнул пальцем в потолок, – видать, поразмыслили и решили не рисковать: заповедник всё-таки, река, чернозём. Постановили, что руду добывать не будут, что природа и здоровье народа важнее. Вот как было в советское время! А сейчас?! Тьфу! – старик громко звякнул чашкой по блюдцу. – Ничего святого не осталось! Ради денег мать родную готовы продать, не то что землю!
Махнув рукой, сокрушённо поник головой. Внук молча положил руку на плечо деда.
– Тихон Егорович, – нарушил тишину Перцев, – а что же, геологи? выходит, зря работали? Долго ли они здесь пробыли?
– Три лета приезжали. Ребята хорошие были, здоровяки такие, весёлые, под гитару песни пели… Старшему около сорока пяти было, а младший – совсем пацан, лет двадцать, не больше. До сих пор поименно всех помню: Владимир, Пётр, Алексей и другой Алексей, – загибая пальцы, перечислил старик, – правда, двое из них пропали.
– Как пропали?
– Да так и пропали, – вздохнул старик, – не нашли тогда ни следа, ни зацепки какой. Как в воду канули! Места-то здесь блудные… Один, правда, Алексей младший, потом нашёлся: недели через три вышел сам в районе Бирюков. Но умом повредился, бедолага. Двадцать лет парню было! А второго так и не нашли… говорят, утоп. Да… Лес – это, брат, особый мир…
– А что же милиция? Расследование ведь проводилось?
– А как же! И следователи были, и милиционеры цепью лес проходили, и в газетах об этом писали. Да только если Лесная хозяйка решит кого забрать – так и заберёт, не спросив. И никакие цепи не помогут.
– Лесная хозяйка, говорите? – не поверил своим ушам журналист.
– Она самая. Вы думаете, люди хозяева земли? Нет, они гости на ней. А поступают с хозяйкой непочтительно. Разве приличные гости так себя ведут?
Перцев вдруг ощутил себя не журналистом, а собирателем народного фольклора. Но было любопытно, и он слушал, не выключая диктофона.
– Я и сам её видел, – продолжал дед Тихон, затуманивши взгляд, – недовольна она нынешними гостями-самозванцами, грозилась наказать.
Андрей вопросительно посмотрел на внука Егора, на хлопотавшую возле плиты мать, но не нашёл в их глазах ни тени усмешки, ни виноватого извинения, присутствующего обычно у родственников душевнобольных людей. Как будто всё, о чём говорил дед, не представлялось им чем-то странным. «Может, они все здесь чокнутые? – опасливо подумал журналист. – Надо быть поосторожней».
В избу вошёл ещё один мужчина, судя по возрасту и взгляду – отец Егора и сын деда Тихона, судя по грязным сапожищам и ружью за спиной – тоже лесничий. Хозяйка засуетилась вокруг мужа. А Перцев, поняв, что ничего существенного он уже не услышит, поспешил откланяться и покинул кордон «Олений» в смешанных чувствах изумления, раздражения и жалости. Они теснились в нём, сливаясь с глухой досадой на самого себя.
Чем дальше отъезжал он от Чернавска, тем меньше верил в реальность персонажей, с которыми ему пришлось сегодня говорить. Колоритный атаман с боевой шашкой на стене, выживший из ума старик-лесничий, его семья, ничуть не сомневающаяся в адекватности слов деда. Да… Надо признать: эта поездка не приблизила его не на йоту к выполнению поставленной Орешкиным задачи. И вместе с тем Перцев почему-то ощущал прожитый день как никогда полновесным, наполненным жизнью. Он был удовлетворён, если не сказать – счастлив оттого, что вырвался наконец из душного города, что искупался в речке, что надышался воздухом, отведал лесных и речных даров, что вспомнил в кои-то веки своё детство, что старый драндулет не подвёл его на лесных ухабах… Впервые в жизни он не чувствовал запределье Верхнедонска враждебной территорией и по большому счёту был благодарен обстоятельствам, вынудившим его отравиться в чернавский лес. Это было ново, непривычно и тревожило провисшие ржавые струны перцевской души.
Глава 7. Странности нашего городка
Если бы Никита Мано мог только предположить, к каким счастливым последствиям приведёт случайное знакомство с зеленоглазой Ларисой в Центре эволюции человека, то, несомненно, постарался бы насколько возможно приблизить этот судьбоносный момент. Но момент приблизился к нему сам и развернулся веером фантастических событий, в центре которых оказался он – Никита. Какой там никель! Сногсшибательные сюжеты из жизни Верхнедонска, представленные самым ярким и талантливым телерепортёром города, затмили прочие городские новости. Но всё по порядку.
В прошлый четверг около семи вечера Никита достал пахнущую сеном визитку и позвонил. Ответили не сразу. Каркающий мужской голос сообщил, что в данный момент Лариса принимает грязи, и попросил подождать на линии. Мано терпеливо прослушал в трубке шум ветра и подозрительное чавканье, а через пару минут раздался знакомый обволакивающий голос.
– Здравствуй, Никита, рада тебя слышать.
Мано немного растерялся: своего номера Ларисе он не оставлял, каркающему мужику не представлялся.
– Э-э-э, может, выпьем как-нибудь… по чашечке кофе? – стряхнув оцепенение, предложил Никита.
– Лучше чая! – перебила его Лариса. – Я угощу тебя чаем, который ты ни разу не пробовал. Приходи в субботу в кафе Центра эволюции, часикам к одиннадцати – там у меня встреча. Заодно поболтаем! Сможешь?
– Не вопрос, – согласился тележурналист. – А можно мне не одному прийти? – ему вдруг страшно захотелось похвастать перед Ниной Бобровой новым знакомством.
– Конечно, приводи с собой кого хочешь! – разрешила Лариса.
В урочный день, урочный час Никита и Нина прибыли в назначенное место. За укромным столиком кафе в окружении остролистых пальм сидела группа изысканно одетых женщин. Среди них были директриса мехового бутика Кривоносова, жена чиновника Трепакова Ирина и ещё пара-тройка знакомых по светским репортажам лиц. На столе перед ними красовался большой заварочный чайник, испускающий восхитительный аромат. Чашки были пусты. Женщины внимательно разглядывали карточки с абстрактными цветовыми пятнами. Вновь прибывшие присоединись к компании и стали вместе со всеми пялиться в странные картинки. За столом царила атмосфера тайного заговора.
– Это метафорические карты ассоциаций, – пояснила новичкам Лариса, – выбирайте ту, которая вам ближе. Она будет означать вашу подсознательную потребность, которую я помогу расшифровать и удовлетворить.
– Ну, допустим, эта, – Нина протянула карту, на которой было изображено нечто, напоминающее цветастую гриву льва.
– Ага, понятно, – мгновенно определила консультант по красоте, – ты нуждаешься в смене имиджа. В первую очередь это касается причёски.
Никита ехидно хмыкнул, припомнив их недавний разговор.
– Но ты настолько занята, – продолжала Болотова, – что просиживать ежедневно по три часа в кресле стилиста нет никакой возможности.
– Что правда – то правда, мужа-олигарха у меня нет, – притворно вздохнула Боброва, – приходится крутиться самой.
– Не беда, – отозвалась Лариса, – могу предложить революционное средство для волос. Достаточно раз в три дня использовать его для мытья головы, и твоим волосам будет задана программа изменений, в соответствии с которой причёска будет меняться по нескольку раз в день без твоего участия.
– То есть как? – не поверила Нина.
– Всё просто. Я беру твой волосок, анализирую на специальном оборудовании, потом мы вместе определяем набор образов и задаём временные интервалы. Вся информация закладывается в волновую структуру эликсира. Нанотехнологии – и никаких чудес! – улыбнулась Лариса и тряхнула копной оливковых кудрей, красноречиво свидетельствующих об их возможностях.
Задетая повышенным вниманием в адрес Нины, клиентка поинтересовалась:
– Ларочка, а прошлые заказы можно уже получить? Или будем весь день обсуждать причёску Бобровой?
– Конечно же, дорогая! – Болотова поставила на стол перед Кривоносовой изящную плоскую коробку, обтянутую тёмно-зелёным атласом.
Директриса бутика нетерпеливо разодрала бант и сорвала крышку. В устланном бархатным мхом чреве мерцали пузатые баночки и толстостенные склянки без этикеток. Касаясь каждого точёным пальцем, Лариса перечисляла: для лица, для бюста, для шеи, для интимных зон… Кривоносова кивала, алчно поглядывая на банки со снадобьями.
– А у меня был специальный заказ! – подала голос полная дама с короткой стрижкой. Голос у неё был тихим, неуверенным и никак не вязался с её внушительной фактурой.
– Помню, Олечка, – обворожительно улыбнулась Болотова, – капли №6 – верно?
Дама смущённо кивнула. Лариса аккуратно извлекла из сумочки узкий пузырек с маслянистой жидкостью, цветом напоминавшей болотную жижу.