Между тем параплан удалялся всё дальше и дальше от старта, от скопления человечков-букашек, суетящихся возле машин, ползущих муравьиной тропой к обрыву, ожидающих своей очереди на взлёт. Антон потянул на себя левый клевант2 и опустился к зубчатой кромке скал. Казалось, ещё чуть-чуть – и заденет ногами их острые края. Он видел каждую трещинку, каждый камень, обострённое зрение фиксировало детали с точностью орлиного взгляда. Эти гордые птицы, давно привыкшие к вторжению в их родную стихию людей, невозмутимо летали рядом. Антон заскользил ниже, вдоль ущелья, увидел тень он крыла на желтоватой, мерцающей слюдой стене. Развернулся и, поймав термический поток, взмыл высоко в небо, оставив парящих орлов далеко внизу. Поднялся почти к облакам. Отсюда до снежных вершин было рукой подать. Монблан скупо улыбался в седые усы, наблюдая за воздушной игрой маленького человечка.
Обогнув крутой отрог, Антон снизил высоту и неожиданно попал в ротор3. Мощный турбулентный поток сотряс крыло. Стропы закрутились в твисте4, купол смялся – Антон натянул оба клеванта в надежде выровнять полёт, но параплан стал неуправляемым. Его развернуло и понесло на скалу. Ещё немного – и столкновение неизбежно, нужно что-то делать! Антон с ужасом наблюдал за рваным полётом крыла, беспомощно дёргая за стропы, но ничего не помогало. Параплан стремительно терял высоту, для использования запаски её уже не хватало. Антон зажмурился, приготовившись к худшему. Но вдруг параплан замер. Обмякшее крыло зависло в воздухе, словно неведомая сила удерживала его между небом и землей. Края его слабо трепетали на ветру, спутанные стропы обвисли, но он не падал. Это продолжалось долю секунды, а может целую вечность, потому что Антон успел вспомнить всю свою жизнь. Первый вздох, пахнущий молоком и жасмином. Первый воздушный опыт на куске парусины, стянутой с чердака бабы Нади. Первую любовь – веснушчатую Ольку из третьего «Б». Первый школьный заработок, на который накупил всем халвы в шоколаде. Первый контракт. Первую сделку на бирже, после которой его заметили. Первый офис. Первый директорский портфель. Первый миллион… Первый (он же последний) брак. Первое разочарование в семейной жизни… Первый полёт в Чегеме. Первый свой параплан… И вот первая серьёзная ошибка, могущая стоить ему жизни. Дойдя до настоящего момента, Антон почувствовал новый порыв ветра – его отбросило в сторону, спасая от гибельного столкновения со скалой. Или только отсрочивая падение? Крыло летело вниз, кренясь вправо. Под ногами замелькали тёмные пики елей – и это было шансом спастись. Но лес закончился так же внезапно, как и появился, и надежда запутаться в еловых лапах исчезла. Сразу за лесом показался вспаханный клочок земли. Поле? Здесь? Поодаль виднелся игрушечный домик с рыжей крышей в пене цветущего сада. Лопасти ветряного генератора вращались как сумасшедшие. Белая дорожка змеилась вдоль кромки ущелья. Уж лучше сразу туда – в пропасть, чтоб не мучиться. Ну что ж, значит всё. Антон представил своё распростёртое истерзанное тело на фоне пасторальных красот. В голове зазвучали обрывки молитв, прочитанные не его, чужим голосом. До земли оставались считанные метры.
Неожиданно чья-то невидимая рука снова вмешалась в траекторию падения и отшвырнула безжизненный купол вместе с болтающимся под ним человеком в огромный стог сена. Затрещали скрепляющие сено жерди, соломенная подушка охнула и прыснула сенной трухой. Скрип, хруст, шелест и треск то ли костей, то ли колосьев. Тысячи иголок впились в лицо. Глухой удар о землю – и тишина…
Первое, что увидел Антон, когда очнулся, было склонённое над ним лицо человека. Прозрачные глаза незнакомца с тревогой смотрели на упавшего с неба гостя, губы беззвучно шевелились. Антон медленно приподнялся на локте: он лежал у основания разваленного стога на красной тряпичной куче. Лицо горело. Антон осторожно пошевелил руками, ногами – вроде всё цело, только нога болит. Снял шлем, ощупал голову. Она была мокрой, но лишь от пота. Крови не было. Подвигал шеей в одну, в другую сторону. Негнущимися пальцами отстегнул карабины, выпростался из строп, ремней и нейлоновых складок. И только теперь услышал обращённую к нему иностранную речь. Белокурый фермер участливо смотрел на пилота и качал головой. Слов Антон не понимал.
– Со мной всё в порядке, – сказал Рубин по-английски, – я жив.
И вдруг, словно осознав весь смысл этой незатейливой фразы, захлебнулся и судорожно сглотнул. В глазах защипало. Вся благодарность, скопившаяся в нём за несколько секунд пребывания на земле после растянутого в вечности падения, обратилась к незнакомцу. Ведь это именно он скосил сено и взметнул этот гигантский стог именно здесь. Будто знал, что когда-то сюда упадёт с неба приговоренный к смерти парапланерист. Точно предугадал траекторию падения и подстелил соломку. Много соломки – целый стог!
– Спасибо! Спасибо, брат! – повторял он по-русски и по-английски, сжимая в руке хрупкую ладонь фермера. – Ты спас меня, понимаешь? Ты меня спас!
Приехали вызванные фермером спасатели. Осмотревший Антона врач не нашёл на теле серьёзных повреждений – только ссадины, гематомы и растяжение связок на левой ноге, будто он свалился со стога, а не летел к нему с километровой высоты. Подписав отказ от госпитализации, Антон отдал спасателям смятое крыло. Прихрамывая, снова подошёл к фермеру и крепко обнял его. Худенькие плечи, острые лопатки… Как же он справляется с грубой крестьянской работой – косит, скирдует стога? Но эти вопросы были настолько малозначительными, что не нуждались в ответах, а благодарность Антона не знала границ. Он вдруг решительно отстранился, снял с себя золотой кулон и надел его на тонкую шею своего спасителя. Фермер попытался отказаться от подарка, но Антон не принял его возражений, напомнив: «Ты спас меня. Я твой должник». Сел в машину спасателей и через двадцать минут был в лагере.
Прибыв туда, откуда взлетел, Антон увидел встревоженных не на шутку друзей: весть о падении российского пилота с быстротой урагана распространилась по всему Пасси Плен Жу.
– Ну, слава Богу, живой! – облегчённо выдохнули они, увидев хромающего товарища. Потом долго ещё хлопали его по плечам, трепали спутанные волосы, ощупывали руки-ноги, словно желая лично убедиться, что перед ними стоит их друг, а не его бесплотный призрак.
– Живой! – соглашался с ними Антон, только теперь по-настоящему понимая, что это такое.
Глава 13. Возвращение
Промелькнули короткие дни абсолютной свободы, яркие и быстрокрылые, наполненные адреналином через край. Юбилей Палыча померк по сравнению с происшествием в небе. Долго вычерчивали потом схему полёта, анализировали и спорили, пытаясь разобраться, почему параплан Рубина на безопасном доселе участке снесло в ротор, почему в последний момент отбросило от скалы и понесло над лесом? Чем обусловлен такой медленный сброс высоты на сложенном крыле? Наконец, что за неведомая сила швырнула Антона в стог сена, точно попав в цель? Метр влево, метр вправо – и всё могло бы закончиться трагически, и не с кем было бы это обсуждать.
– Зато будет что рассказать потомкам, – приговаривал Геккель, добавляя коньяка в бокал чудом уцелевшего друга.
– Легко отделался, Рубин! – шутили остальные. – Не иначе как в рубашке родился!
– Не-е-е. У него личный контракт с ангелом-хранителем.
– Теперь в небо нескоро? – поддевал Палыч.
– Ну почему же нескоро? – отшучивался захмелевший Антон. – Вот нога заживёт, крыло заштопаю – и вперёд!
– Правильно! – одобрил Эдик, – это как после аварии: чем быстрее сядешь снова за руль, тем скорее забудешь.
Словом, юбилей прошёл на «ура!». Палычу подарили навороченную итальянскую подвеску, о которой тот давно мечтал, и кутили две ночи подряд, пригласив разделить веселье добрую половину жителей и гостей Шамони.
***
Во вторник ровно в девять Рубин открыл дубовую дверь своего пахнущего кожей и сигарами кабинета и понял, что свобода закончилась. Не успел он снять пиджак, как в дверь постучались. На пороге стоял взволнованный начальник геологоразведки Семёнов. Без лишних слов он положил на стол лист бумаги. Это была докладная записка. В ней говорилось о том, что на Вороньем поле, недалеко от лагеря геологов, скоро будет разбит эколагерь. Что можно ожидать от экоактивистов, расположившихся под боком у геологов, предугадать трудно, но соседство было не из приятных. Среди противников добычи никеля нашёлся грамотный человек, потрудившийся найти в кадастровом плане незанятый клочок земли и быстро оформить его в долгосрочную аренду. Так что юридически придраться было не к чему. Семёнов уже попенял Тупикину за проявленную беспечность, но тот, оказывается, всю неделю проболел, на работу не ходил и от предъявленных претензий отмахнулся.
Потом в кабинет зашла Ковалёва и сообщила, что квартальный перерасход сокращён на 87%, но Рубин остался равнодушен к этой новости. Больше всего Рубина интересовала сейчас судьба задержанного Черпака. После первого судебного заседания его дело вернули на доследование. Подробности спросить не у кого. Семёнов знал только часть правды. Орешкин знал больше, но обращаться к нему почему-то не хотелось. Рубин был не в курсе, что поимкой атамана лично руководил Коростелёв – начальник службы безопасности, специально приехавший из Москвы по настоянию президента компании. Не знал он и деталей операции: Новиков не рискнул доверить дело своему слишком щепетильному зятю, хотя в остальном был вполне доволен результатами его работы в Верхнедонске. И сейчас Рубин думал о том, где в данный момент находится Черпак, и какое обвинение ему в итоге предъявлено?
– Распишитесь, Антон Михайлович, – прервал его мысли голос главбуха.
Ковалёва протянула смету представительских расходов, в каждой строчке которой были зашифрованы подарки, откаты и подмазы. В компании действовала особая система внутренних кодов, о которых знали лишь директора филиалов. Новиков требовал от подчинённых неукоснительного исполнения установленных правил кодирования. Здесь, в этой смете, отражались и затраты на информационную защиту проекта, и субсидии на погашение приступов паники Тупикина, и расходы на содержание геолога Курочкина в психиатрической клинике, и уличный фуршет в Чернавске, и прочие траты, привязанные к выполнению основной задачи – утверждения проекта чернавского месторождения к концу следующего года.