Взгляд Трепакова затуманился. Он стал раскачиваться из стороны в сторону в своей фланелевой пижаме, тревожно вглядываясь в предвечернюю лиловую дымку за окном.
– А знаешь, Ирка, вот словно что-то во мне перевернулось. Щёлк – и всё! – не могу больше врать, и не хочу! Вроде умом и понимаю – зря всё это, а ничего не поделаешь, – чиновник поёжился от невидимого сквозняка. – Компот принесла?
– Что? – не поняла Трепакова.
– Компот, говорю, принесла? Просил же тебя в прошлый раз – не помнишь?
– А-а-а, сейчас достану, я в холодильник спрятала.
Ирина налила до краёв пластмассовую кружку с божьей коровкой, поставила на тумбочку и, поцеловав мужа в щёку, распрощалась до среды.
Волю слезам она дала лишь в кабинете главврача клиники доктора Глюкина.
– Ну, ну, не стоит так расстраиваться, – доктор протянул ей стакан с водой.
– Геннадий Яковлевич, скажите мне правду: есть ли надежда? – она умоляюще посмотрела в печальные глаза психиатра.
– Ну что вы, надежда есть всегда, – расплывчато успокоил её Глюкин. – Случай, конечно, редкий… синдром речевой дезорганизации в сочетании с патологическим правдолюбием. Лёгкие когнитивные нарушения, эмоциональная амбивалентность. Предварительный диагноз – шизофреническая честность… но надо понаблюдать: много неясностей. Учитывая, что пациент не злоупотребляет алкоголем, который, как известно, развязывает язык, нельзя исключать и проявление латентной формы маниакально-депрессивного психоза: боясь разоблачения, больной предпочитает поведать правду сам. Этакий аутизм наизнанку. Но не всегда его «правда» соответствует реальности. Нужно разбираться…
Из сказанного доктором сознание Ирины выцепило лишь слова «шизофрения», «боязнь разоблачения» и «правдолюбие», отчего женщина испытала внезапный и очень сильный порыв довериться печальным глазам Геннадия Яковлевича и сейчас же рассказать ему о микстуре правды №3, которой снабдила её Болотова. Она уже открыла рот, но тут же и закрыла его обратно.
– Вы что-то хотели сказать? – спросил доктор.
– Да нет… так… мелочи, – отмахнулась женщина.
– В диагностике психических заболеваний не бывает мелочей, – печальные глаза профессора вдруг превратились в острые буравчики, с диагностическим прищуром впившись в лицо Ирины.
Но женщина была непреклонна. Она очень хорошо представила себе, что ждёт её, расскажи она сейчас этому врачевателю душ историю про Ларису и её снадобья. Про то, как в вечерний чай Олега Борисовича была подмешана двойная доза микстуры правды №3, ставшей причиной его нынешнего положения. Нет сомнений в том, что после такого признания Трепакова сама окажется в этой же клинике. А потому Ирина храбро улыбнулась доктору Глюкину, пообещав: «Мой муж обязательно поправится!».
***
В понедельник, наступивший после лекции профессора Кремер, женская часть офиса компании «Траст-Никель» в полном составе опоздала на работу. Главного бухгалтера Ковалёву вообще не хотели пропускать – охранник Татьяну Дмитриевну упорно не узнавал и долго сличал фотографию на пропуске с подтянутой дамой среднего, а отнюдь не предпенсионного, как было указано в документе, возраста. Похожая история приключилась и с другими сотрудницами. Лишь пристальное разглядывание лиц выявляло отдалённое сходство с фотографиями. Женщины были оживлены и чрезвычайно рады смятению охраны.
Среди похорошевших женщин была и Алина Дёгтева. Отплакав положенное после вечеринки в «Шиншилле», она твёрдо решила не ждать больше милости от природы, а самой включиться в естественный отбор, уготованный всем женщинам в борьбе за исключительных мужчин. То, что Рубин именно таков, Дёгтева поняла задолго до устройства к нему на работу. Но теперь и она стала исключительной – сегодня шеф поймёт это, как только увидит её. Одной из первых вырвавшись на сцену к всемогущей Ларисе, Алина успела отпить зелья из трёх флаконов. Первый наделил её каштановыми локонами до плеч, второй увеличил размер груди до честной тройки, а третий придал коже на всем теле идеально ровный, золотистый, недостижимый в солярии оттенок.
– Можно? – спросила Алина, просовывая голову в дверь директорского кабинета.
– Входите, Алина, – Рубин даже не оторвал взгляда от бумаг. – У вас что-то срочное?
Ну вот, оторвал. Смотрит. В глазах – вопрос. Глаза серо-голубые… нет, стальные, как осеннее небо. И такие же холодные.
– Алина, вы что-то хотели сказать? – переспросил он.
– Нет… то есть да, хотела… но забыла в кабинете бумаги… – не двигаясь с места, пролепетала Дёгтева.
– Может быть, тогда зайдете в другой раз? – терпеливо предложил Рубин.
– Извините… да, конечно, я попозже зайду, – Алина пулей выскочила из кабинета.
Не замечая вопросительного взгляда секретарши, побежала прочь. Каштановые локоны прыгали в такт шагам. Сквозь золотистый загар пылал румянец. «Господи, он не заметил. Смотрел в упор – и ничего не увидел! Совсем!» – слёзы навернулись на глаза. В коридоре она столкнулась с Орешкиным.
– О-о-о, Алина, вы выглядите волшебно! Что с вами такое случилось? – и, не дождавшись объяснений, заключил: – Я понял, одно из двух: либо вы влюбились, либо работа пресс-секретарём в компании «Траст-Никель» пошла вам явно на пользу. В обоих случаях мои поздравления!
Дёгтева через силу улыбнулась: если бы он только знал, насколько прав! Орешкин проводил Дёгтеву медовым взглядом и скрылся за дубовыми дверями кабинета Рубина.
С момента ввода в действие плана по перевороту общественного мнения прошло без малого два месяца. Многое изменилось. Чернавцы медленно, но верно расставались с «никелевыми суевериями» – в немалой степени этому способствовало личное участие в просветительской работе академика Эпштейна. Глава района Тупикин оказался образцовым проводником интересов компании. Одна беда: время от времени он впадал в панику, для снятия которой требовались денежные инъекции. К счастью, паника Ивана Дмитриевича была тихой, а приступы нечастыми. Общественный совет был существенно переформирован и теперь легко обеспечивал принятие нужных решений. Обезглавленные арестом Черпака, казаки поутихли. Экоактивисты, подвергаемые искусным провокациям со стороны специально обученных людей, стали разобщёнными и перестали собирать массовые митинги. Семёнов отлично справлялся с ролью крепкого производственника, радеющего за всеобщее благоденствие. Изменился и характер публикаций в СМИ. Едкие, полные праведного возмущения статьи сменились сухими, но регулярными заметками, каждая из которых укладывала ещё один кирпичик в здание будущего комбината. Словом, всё шло по намеченному плану.
Орешкин пришёл к Рубину не просто так. Позавчера, после встречи с главой департамента культуры Тумановым, в голове у него родилась красивая идея. Ею он и хотел поделиться с заказчиком.
– Антон Михайлович, я проанализировал квартальные бюджеты. Предлагаю сделать корректировку.
– Увеличивать финансирование не буду, – отрезал Рубин.
– Да нет, вы меня неправильно поняли. Речь идёт всего лишь о перераспределении средств, – успокоил его Орешкин.
– Каким образом?
– В июне в Верхнедонске проводится Гоголевский фестиваль. Это событие затрагивает не только интересы города, но и привлекает внимание всей России. Мне думается, спонсорское участие в нём компании «Траст-Никель» будет весьма уместным.
Рубин откинулся в кресле.
– Вам не кажется, что культура – это не наш профиль, – произнёс он. – Мы должны делать упор на просвещении, объяснять людям преимущества превращения дотационной области в богатый процветающий край. Разве я не прав?
– Абсолютно правы, – согласился Орешкин, – но всё это, так сказать, констатация добрых намерений. И рабочие места, и налоговые отчисления, и финансирование социальной сферы – всё это будет, но когда-то потом, в абстрактном для многих будущем. А доверие и уважение верхнедончан надо завоевывать прямо сейчас, – Орешкин наклонился вперёд: – «Компания „Траст-Никель“, заботится не только о хлебе насущном, но и о духовной пище для народа» – вот такая мысль должна сложиться в умах людей.
– Хм… Вы полагаете, сейчас время думать о духовной пище?
– О духовной пище стоит помнить всегда. Особенно когда это сулит в перспективе финансовое насыщение, – улыбка блеснула в жёлтых глазах. – Уже сегодня компания «Траст-Никель» может публично проявить заботу не только о будущем, но и о настоящем, не только о бренном теле, но и о высоком духе, не только о чернавцах, но и о жителях всего региона.
– И во что выльется нам эта забота? – недоверчиво спросил Рубин.
– Всё в рамках бюджета. В прошлом месяце мы сэкономили на некоторых позициях. Здесь подробный отчёт, – Орешкин положил на стол флешку. – Хочу заметить, Гоголевский фестиваль – резонансное событие. Уверен, его будут освещать не только региональные, но и федеральные СМИ, причём совершенно бесплатно.
– Убедили, – коротко согласился Рубин.
Орешкин ушёл. Антон перевернул страницу перекидного календаря, и весна сменилась летом.
Глава 16. Разговор у костра
…Весна сменилась летом. Дрожащие зноем бетонные джунгли Верхнедонска остались далеко позади, превратившись в пыльный мираж. Шуршащая лента автострады всё дальше уносила Перцева от пожирающего собственных детей мегаполиса, от дышащих гарью пробок, от кишащих муравейников офисов и изнурённых бессмысленной суетой людей. Купол неба разверзся бездонной синевой над распластанной под ним землей. Маленький человек, заключённый в хрупкую капсулу автомобиля, катился ртутным шариком по впадинам и изгибам бескрайней дороги. Куда он ехал? Что искал? Хотел ли докопаться до истины? Пытался ли вырваться из заколдованного круга проблем? Спешил ли поговорить начистоту с геологами? Повидать деда Тихона? Узнать о судьбе атамана Черпака? Торопился ли объясниться с людьми? Расспросить их о том, что не имело прямого отношения к его расследованию? Или просто убегал от себя, ища забвения на берегах хрустальной Чернавки?
Андрей въехал на знакомую грунтовку, ведущую к Казачьему Стану. Вековые дубы по-хозяйски обступили дорогу, их узловатые ветви угрожающе раскинулись над г