Закончив розлив ухи по мискам, Фёдор прикрыл котелок крышкой и щедро освежил стаканы.
– Предлагаю тост, – произнёс Перцев, – за свободу! За свободу и честность! И смелость! За триумвират, – подытожил он и с душой ударил гранью о грань.
Вторую закусывали долго и обстоятельно, обжигаясь и нахваливая на разные лады наваристую чернавскую уху.
– Николай, вот скажи мне начистоту, – прервал трапезу Перцев, – тебя избивали казаки?
– С чего ты взял? – геолог перестал жевать и отложил в сторону ложку. – Никого они не трогали. Вышки – да, пытались портить. Под бульдозер с плакатами ложились. Ворота таранили своими драндулетами. Но бить не били.
– Они с охраной раз повздорили, – добавил Фёдор, – так охранники их же самих и отделали. А чего соваться, куда не надо?
– Да что говорить, тёмные люди, – продолжал Николай, зачерпывая пшённую гущу. – Заладили: «вон с родной земли!», а того не хотят понять, что земля эта федеральная. Их личные огороды никто не трогает!
– Как же тогда справки о побоях геологов, предъявленные Семёновым на Совете?
– Справки? Какие ещё справки? Я никаких справок в глаза не видел. Ты видел? – он повернулся к Фёдору – тот отрицательно мотнул головой. – Вот он тоже не видел.
– Может новеньких избивали?
– Да что ты! Думаешь, мы не узнали бы? И вообще, у нас на лбу не написано, кто новенький, кто старенький, – бородач усмехнулся, – давайте-ка лучше выпьем за мирное урегулирование всей этой бодяги. Надоело – ужас как! Работать невозможно.
Выпили за мир и дружбу с местным населением – как за такое не выпить!
– Кому горячей ушицы подлить? – предложил Фёдор – все дружно протянули опустевшие миски.
Похлебали ещё ухи. Снова выпили. Николай макал метёлку зелёного лука в битое стекло и отправлял в чёрную дырку на рыжей бороде. Битое стекло при ближайшем рассмотрении оказалось крупной солью. Фёдор мял ржаной мякиш и загружал хлебные окатыши в топку для первичного обогащения слюной. Андрей чувствовал себя как никогда в своей тарелке. Точнее, миске – миске с ухой, куда неустанно ронял ложку и тут же её вылавливал, цепляя грязным пальцем – но кто будет думать о какой-то там гигиене, когда вокруг такая ширь и благодать!
– А вот, к примеру, с документами-то у компании «Траст-Никель» действительно не всё в порядке, – заметил Перцев, обсасывая рыбью голову, – я всё изучил.
– Ха! Нашёл чем удивить! Ты что, забыл, в какой стране живёшь? Да у нас сплошь и рядом бумаги не поспевают за делами. Бюрократия такая, что можно годами на жопе сидеть в ожидании всех подписей, – бородатый геолог развеселился.
– Я тут дом затеял строить, – Фёдор обвёл сотрапезников оловянным взглядом, – сначала строю – потом разрешения буду подписывать. Фундамент залил в чужую, можно сказать, землю – свидетельства ещё нет. Почему нет? – потому что газа нет. Почему нет газа? – не хватает одной подписи. И так далее, за что ни возьмись. Что ж теперь – сезон пропускать? А деньги, между прочим, тоже портятся – инфляция какая! И стройматериалы дорожают!
– Да всё там будет пучком! Люди большие за этим стоят. Если надо, и законы перепишут, – бородач раскурил от уголька трубку и тотчас стал похожим на Хемингуэя.
Фёдор уже клевал носом.
– Если бы дело было только в документах, – Хемингуэй прищурился на костёр, поскреб рыжую бороду и вновь обратился геологом Николаем.
– А в чём ещё? – мотнул головой Андрей.
– Да как тебе сказать… места здесь непростые. Нет, мы, конечно, своё дело туго знаем, но по ходу одних геологов здесь маловато будет.
– Что значит маловато?
– Понимаешь, есть вопросы, на которые геологи не могут дать ответа, хоть ты семи пядей во лбу, хоть ты сам академик Эпштейн!
– Какие такие вопросы?
– Ты что-нибудь слышал о пропавших геологах?
– Ну да, мне Кузьмин рассказывал, потом архивы смотрел.
– Я дружу с сыном одного из них – того, кто выжил, но при этом, как бы это помягче сказать, – не совсем здоров. Дядя Лёша и сейчас жив. Ну как жив – овощ. Всю дорогу твердит о какой-то Лесной хозяйке, которая, дескать, водила его прогуливаться то в прошлое, то в будущее, – Николай затянулся трубкой. – Я понятное дело в этот бред не верю, но… Вот тебе голые факты: в некоторых местах ломаются часы, в других – компасы. Та же радиация, о которой трубят экоактивисты, понимаешь, она то есть, то её нет, то показатели в норме, а то впору и скафандр надевать, – геолог вытащил из миски упавшую былинку. – Или вот сгустки типа шаровых молний появляются, но разной формы, и не только во время грозы. И поведение у них странное – как бы осмысленное… Понимаешь, здесь есть вещи, которые невозможно объяснить с точки зрения геологии или даже классической физики.
– Знаешь, Колян, профессор Сидоренко мне примерно о том же говорил.
– Не знаю, кто такой профессор Сидоренко, но какие-нибудь уфологи или экстрасенсы здесь точно не помещали бы. Но разве будешь об этом писать в докладной? Чего доброго – загремишь к Саньку в психушку.
– Кто это?
– Санёк-то? Геолог наш, Сашка Курочкин. Он как-то изложил всё подробно и доходчиво в заявлении на имя Семёнова. А потом и вовсе стал шарахаться по ночам от пней да от теней.
– И что с ним сейчас?
– Лечат, – Николай выразительно покрутил ладонью у виска. – Только я тебе об этом не говорил.
– Замётано, – согласился Перцев. – А того другого из 60-х так и не нашли?
– Не нашли. Потом объявили пропавшим без вести. Геологам объяснили, что утонул в болоте, – бородач не спеша выбил трубку. – А знаешь что, Андрюха, – давай-ка выпьем за то, чтобы наш разум всегда справлялся с любыми дозами непознанного… неопознанного… Эй, Федя, ты что спишь? – он растормошил задремавшего у костра молодого геолога. – Помоги сформулировать. Я говорю о том, чтобы наше сознание не покидало нас в минуты встречи с неведомым… с неизведанным… в общем, с необъяснимым…
– Давай проще: за то, чтобы все были дома! – предложил пробудившийся Фёдор.
– Пусть так. Коротко и ясно. Давай!
Когда полулитровая доза непознанного оказалась полностью познанной, а уха доеденной, рыбаки быстро, по-военному собрали пожитки, затушили костёр, зажгли во лбу фонари и, бережно поддерживая друг друга под локотки, двинули по лесной тропе обратно в лагерь.
Глава 17. Ураган
Пробудившись наутро в вагончике геологов, Перцев первым делом хрустко потянулся, а уж потом услыхал басовитое жужжание шмеля. Он разлепил веки и скосил глаза в поисках насекомого, но так никого и не увидел: шмель жужжал у него в голове. Густые басовые ноты стали крепчать, переходя в пронзительное крещендо. Счастливый чайник, хлопнув крышкой, выпустил острую струю пара и зашёлся жизнерадостным свистом. Шмель исчез. Андрей выключил плитку и вышел на улицу.
Омытое росой июньское утро выглядывало из-за верхушек сосен, просвечивало сквозь ветви берёз ясным шёпотным рассветом. Холодный с ночи воздух щипал уши и стекал за шиворот. Фёдор, громко отфыркиваясь, умывался. Николай перетряхивал содержимое рюкзака. Увидев взлохмаченного Андрея, оба заулыбались.
– Ну, как спалось на новом месте? – подмигнул Николай. – Кто снился?
– Спал как убитый. Даже снов не помню, – отозвался Перцев, пристраиваясь рядом с Фёдором, – зато выспался… прям как младенчик!
Вода в умывальнике оказалась ледяной – аж скулы заломило.
– Пошли завтракать, младенчик, – усмехнулся бородач, – а то нам скоро на вахту.
– Да и мне пора. Зажился я у вас тут!
Бледное небо помаленьку прогревалось солнцем. Перцев не хотел возвращаться обратно через Казачий Стан и спросил другую дорогу на Верхнедонск. Ему посоветовали ехать через Пчельники. Главное – не пропустить поворота на Бирюки, а уж там рукой подать до трассы. Придётся, конечно, сделать порядочный крюк – но это лучше, чем снова попасть в руки разъярённых казаков. Выпив вместе с геологами чаю из счастливого чайника, Андрей тепло попрощался и зашагал к выходу.
Машина за ночь выстудилась: стоило Перцеву завести двигатель, как клубы пара туманом осели на стёклах. Поёжившись, Андрей плотнее запахнул жидкую курточку, включил печку и забил в GPS-навигатор названия деревень. Отогревшись, машина, словно старая рабочая лошадёнка, поковыляла по ухабам в чащу леса.
Узкий, точно бутылочное горлышко, проезд через сотню метров распахнулся вширь. Деревья отвернулись от дороги, не надеясь на ней кого-либо повстречать: так редко проезжала здесь повозка лесничего, дребезжал велосипед почтальона или пробирался пеший путник. Солнце выкатилось в небо и растопило все туманы снаружи и внутри. Светлый, пронизанный лучами лес с берёзами и дубами, рыжими пятнами света, ромашками и земляничными полянами, услышав шум мотора, удивлённо застыл. «Следуйте прямо три километра четыреста метров», – приказал навигатор, но Перцев его не послушал и остановился. Да и как можно было проехать мимо такого! В шёлковой траве, только просохшей от утренней росы, среди зубчатых трилистников алели спелые ягоды. Земляники было видимо-невидимо, будь у Андрея туес – он вмиг наполнил бы его до краёв. А так – только припадал на колени и собирал в ладонь налитые крапчатые ягоды, отправлял пригоршнями в рот, давя и размазывая душистую мякоть. В кустах послышался шорох, среди стволов мелькнули две тени: олениха и тонконогий оленёнок. Животные не заметили человека и не услышали его запаха: Андрей замер с подветренной стороны. Мать, прядая ушами, обрывала бархатными губами листочки с молодой берёзки. Перцев отчётливо видел влажные глаза-маслины, чуткий нос с чёрные шерстинками. Оленёнок тыкался в белый материнский живот, ища вымя, – он был слишком мал, чтобы питаться самостоятельно. Но вот ветер переменился, ноздри оленихи учуяли «человечий дух», и оба в три прыжка скрылись в чаще леса.
Перцев вернулся за руль. «Следуйте прямо три километра четыреста метров», – настаивал металлический женский голос. Через полчаса перцевский Форд, кряхтя и охая, въехал в Пчельники. Геологи преду