предили его, что в деревне почти не осталось людей. Разор и запустение – печальные спутники вымирающих сел – бросились в глаза прежде, чем Перцев успел прочесть на ржавом указателе затёртое имя. Одичалые сады, плененные хмелем деревья, заросли чертополоха обступали заброшенные дома с заколоченными глазницами окон. Покосившиеся палисады густели крапивой, среди сорняков вздымались живучие стрелы мальвы – единственного растения, противостоявшего окончательному забвению. Многие дома были полуразрушены: проваленные крыши, сгнившие сараи, трухлявые балки, подпиравшие выщербленную кладку. Трещины рассекали стены на бесформенные куски, уходили глубоко в землю. Некоторые избы выглядели только что покинутыми и ещё хранили следы своих обитателей: бельевые верёвки с почерневшими прищепками, жилистую метлу у веранды или выцветший половик с одинокой калошей. И лишь затянутые паутиной стёкла да цепко оплетённая вьюнком калитка указывали на то, что здесь давно не живут. От главной дороги в сторону леса шла короткая улочка в пять дворов, подававшая слабые признаки жизни: тянуло дымком, пару раз тявкнула собака. Но эти робкие запахи и звуки лишь оттеняли горькое ощущение безвозвратности – так последний гудок электрички режет по окаменевшему от горя провожающему сердцу. «Всё в прошлом», – грустили высохшие колодцы. «Всё в прошлом», – печалились понурые дома. «Всё в прошлом», – молчали опустевшие ульи. «Всё в прошлом», – тосковали брошенные сады… Ни одной живой души не встретил Андрей, пока проезжал по вымершей деревне.
«Через сто метров поверните налево», – вскоре Перцев увидел нужную развилку с обезглавленным деревом и послушно свернул в тёмную осиновую аллею. Стало сыро и тоскливо. По бокам дороги, словно античные колонны, высились два монументальных тополя. Их грузные кроны почернели от вороньих гнёзд. Тёмный ельник всё чаще врывался остроугольными лоскутами в трепещущее лиственное царство. Ветер вольно гулял в кронах деревьев, серебрил тополя и осины, шевелил тяжёлые еловые лапы. «Сколько ж я уже еду?» – подумал Перцев и вскинул левую руку. Стрелки часов замерли на цифре восемь. «Ну вот, встали!» – Андрей стал шарить по карманам в поисках мобильника. «Поверните направо!» – неожиданно скомандовал навигатор, Перцев еле успел крутануть руль и въехать в узкий зазор между стволом вяза и растопыренными корнями поваленного дерева. Дорога поползла вверх на холм, земля под колёсами сделалась красноватой. «Поверните налево!» – мелодично издевался голос. Еле заметная дорога стелилась вдоль кромки неглубокого оврага. Слева дорогу подпирала густая поросль орешника – поворачивать было некуда. Андрей нащупал телефон в заднем кармане брюк: «Нужно предупредить в редакции, что задержусь». Но, увы! – связи не было. «Вот чёрт! – ругнулся журналист, – всё одно к одному». «Через сто метров развернитесь назад», – предложил навигатор, но разворачиваться было негде: узкая сыпучая дорога сползала в овраг, в густом орешнике – ни просвета. Но вот деревья поредели, Перцев повернул машину и продолжил путь по дну оврага. Колёса буксовали, утопая в зыбучем песке, скользили по влажной глине, но остановиться означало бы намертво увязнуть на дне. Наконец дорога снова вскарабкалась вверх и углубилась в молодую дубраву. Краем глаза журналист следил за зоной приёма, но связи по-прежнему не было. Часы на мобильнике обнулились во время перезагрузки. «Следуйте прямо четыре километра семьсот метров», – приободрил Перцева навигатор, но дорога через сотню метров почему-то свернула влево. «Что взять с глупой железки?» – усмехнулся Перцев. Он задумался о принципах работы GPS-систем, но ему помешал новый приказ: «Поверните направо!», хотя дорога в этот раз была пряма и ровна как никогда. «Тьфу ты, дура!» – рассердился Перцев и поехал назло прямо. Тогда железная дура вдруг кротко попросила: «Через сто метров развернитесь». «Ну, уж нет – дудки!» – Андрей решил засечь по спидометру четыре километра: именно там, судя по рассказам геологов, должны быть Бирюки. В селе он собирался довериться первому встречному жителю, а не полагаться на противоречивые команды навигатора.
Небо над дубравой внезапно переменилось: всё потемнело, померкло в один миг. Лес накрыла густая сизая мгла. Поднялся ветер. Приятный и освежающий вначале, он на глазах превращался в свирепого безумца. Ветер завывал дурным голосом и дул сразу во всех направлениях, закручиваясь спиралью, вздымая в воздух пыльную хвою, сухие ветки и листья. Молодая дубрава взбежала на пригорок и спряталась под крылом старого леса, но и здесь не было покоя. Ураган рвал траву, зачерпывал пригоршни песка и швырял их в стёкла едва ползущей машины. Он дико хохотал и потрясал кулаками. На капот валились сучья и обломки коры. Телефон, пискнув, отключился. Перцев давно перестал обращать внимание на хаотичные команды обезумевшего вместе с ветром навигатора. Тот сначала уговаривал его развернуться, потом приказывал свернуть то влево, то вправо, в конце концов выдал фразу: «Дальше дороги нет!» и продолжал повторять её с маниакальным упорством до тех пор, пока Андрей не отключил бесполезную технику. Стало темно. Пригнулись до земли тонкие испуганные берёзки, застонали сосны, затрещали вековые дубы. Воздух разорвало сухим раскатом – чёрный ствол мёртвого дерева стал валиться на капот. В застывших от ужаса глазах Перцева, словно в замедленной съёмке, отразилась страшная неотвратимая траектория падающего дерева. Раздался скрежет – острые клинья сучьев прогнули, а затем прорвали металл, тяжёлый ствол вдавил машину в песок, покрыв лобовое стекло смертельной паутиной трещин. А дальше – оглушительная тишина в кромешной тьме…
Через минуту Андрей очнулся, пошевелил руками, ногами – вроде всё цело. Смерть зависла в двадцати сантиметрах от его бледного, как мел, лица. Он почувствовал на губах привкус крови. Выбил ногой дверь, шатаясь, вышел в ураган. Растерзанный капот дымился. Ветер-безумец сразу же принялся царапаться и кусаться, забивать глаза песком и хвоей. Вдруг за спиной Андрея раздался громкий хрип. Перцев обернулся и увидел у дуба огромного ворона – ветер ерошил его иссиня-чёрные перья. Птица балансировала, неуклюже растопырив крылья, переступала с лапы на лапу, но улетать не улетала. Андрей на миг заслонил лицо руками, защищаясь от песка и сучьев, а когда снова открыл глаза, то на месте ворона увидел старика в чёрном. Ураган рвал на нём одежду, трепал волосы, сбивал с ног. Старик хрипло закашлялся, протянул руку в его сторону и о чём-то спросил скрипучим каркающим голосом. Но Перцев его уже не слышал: полный животного ужаса, не разбирая дороги, он бежал прочь. Бежал до тех пор, пока под ногами не захлюпала бурая жижа. Стоп! Болото! Перцев встал как вкопанный, с трудом переводя дыхание и озираясь по сторонам. Куда теперь? Что дальше? Сердце бешено колотилось в груди. Краем глаза он уловил едва заметное шевеление. Повернул голову и… волосы вздыбились на затылке: из-за мшистого валуна, утопленного среди болотных кочек, на него смотрела пара глумливых зелёных глаз. Мокрая голова с растрёпанной липкой тиной вместо волос тряслась в беззвучном смехе. Перцев похолодел от ужаса и снова бросился бежать сломя голову, лишь бы только скорее покинуть это безумное, страшное, опасное место. Но чем быстрее он бежал, чем больше выбивался из сил, тем отчётливее понимал, что бежит по кругу. Скрипучие дубы и злые осины, коварные пни и валуны, скользкие кочки, утопленные коряги и вывороченные с корнем деревья – всё бежало навстречу ему, дразнило и разбегалось врассыпную, пугало и издевалось, уводя всё дальше и дальше от спасения. Перцев поднял глаза к небу: тревожный синий свод подпирал тёмный силуэт, сотканный из чернильных туч так и не разразившейся грозы. Над ним нависала грозная фигура старухи с развевающимися космами и распростёртыми над болотом руками. «Это – моё!» – завывала она, потрясая кулаками… Или это был лишь плод расстроенного воображения испуганного до полусмерти человека? Покрасневшие глаза Перцева слезились, ссадины кровоточили и щипали от солёного пота, ноги гудели, воздух со свистом вырывался из натруженных бегом лёгких. Деревья закружили хоровод вокруг беглеца, завертелись всё быстрее, и быстрее, и быстрее… пока Андрей не повалился без чувств наземь.
***
Очнувшись, Перцев обнаружил себя лежащим ничком возле смятой машины. Как он сюда добрался – не помнил. Задушевный голос из радио тихо напевал:
Говорят, геологи – романтики,
Только это, право, ерунда.
Вы её попробуйте, достаньте-ка,
Догадайтесь, где она – руда…
…Как проверить нового товарища?
Что такое мужество и страх?
Ведь недаром дружба наша варится
На усталых, на ночных кострах…6
Ураган стих. Невесомые перья облаков стекались в призрачную воронку над чернавским лесом. В неё ушли и ветер, и мгла, и страх…
Перцев поднялся и пошёл, шатаясь, вдоль дороги. После пережитого его ничуть не удивило ни работающее радио, ни возникшая в эфире старая песня. Он не думал, куда идти, как ориентироваться в незнакомой местности и хватит ли сил дойти. Просто шёл. Ураган, разбитая машина, ссадины на лице, счастливый чайник геологов, ночной костёр на берегу Чернавки – всё это осталось в прошлом. А его задачей было как можно скорее вернуться в настоящее, найти дорогу домой.
Не прошло и часа, как Андрей уже стоял на обочине трассы Москва – Верхнедонск и голосовал проезжающим машинам. Ещё через три часа сердобольный дальнобойщик высадил его возле поста ГИБДД на въезде в город. Уличное радио просигналило «восемнадцать часов ровно», когда журналист открыл дверь редакции информагентства «Край» и вошёл в переполненную комнату в самый разгар общего собрания. Все взоры обратились к Перцеву. Грязный и оборванный, тот стоял посреди кабинета и тревожно озирался, щурясь от яркого электрического света. Над скулой багровела свежая ссадина. Густо припорошенные песком волосы стояли дыбом, за ухом застрял дубовый листок. Правая разорванная штанина болталась на одном лоскуте, обнажая ободранную коленку, левая топорщилась засохшей коркой грязи. Пуговицы на куртки были вырваны с мясом, на мятой футболке – грязные разводы. Выступавший в тот момент завотделом Кобылин замер на полуслове, забыв захлопнуть рот. В комнате воцарилась торжественная тишина, нарушаемая лишь сдавленным смешком практиканток. «Опять!» – послышался жалобный вздох главбуха Нелли Алексеевны.