– Здравствуйте, коллеги! – попытался улыбнуться Андрей, трогая свежую ссадину на щеке.
– Здрасьте, – вяло отозвались в ответ два-три голоса.
– Анатолий Викторович, – Перцев решительно обратился к директору, – прошу срочного созыва внеочередного заседания Общественного совета по никелевому месторождению.
– А больше ничего не хочешь? – холодно поинтересовался Орешкин, высверливая глазами дырку во лбу подчинённого. – Ты почему явился на собрание в таком виде? Где ты был?
– Да я, в общем-то, мог и совсем не явиться… – начал было Перцев, собираясь поведать собравшимся о том, что с ним приключилось. Но шеф его перебил:
– Я это прекрасно знаю и без твоих напоминаний. Как и то, что сейчас ты будешь городить небылицы, чтобы оправдать очередную историю, в которую влип.
– Нет, это совсем не то, что вы подумали… Я никуда не влипал… то есть влип, конечно, но не туда… Просто заблудился в лесу, попал в ураган…
Коллеги снисходительно слушали расхристанного журналиста, с трудом подбирающего слова, некоторые сочувственно тупили взгляд, но большинство презрительно ухмылялись, перешёптываясь между собой.
– Дело вовсе не во мне! – вдруг горячо воскликнул Перцев, размахивая руками. – Нужно как можно скорее создать специальную комиссию для расследования чернавской аномалии. Анатолий Викторович, только вы можете пролоббировать включение в состав Совета уфологов, эниологов и экстрасенсов! Сделайте это, пока не поздно!
– Вот те раз! – донеслось с заднего ряда. – Здравствуй, белочка!
Перцев метнул гневный взгляд в сторону заклятого врага – спецкора Клещевского.
– Неправда! – заступился за друга фотограф Тапочкин. – Я знаю, Андрей уже больше месяца не пьет. Он в Чернавск вчера ездил.
Орешкин пристально всмотрелся в исцарапанное лицо Перцева.
– Так это тебя в Чернавске так изукрасили? – спросил он. – Что – к казакам ходил? Правду искал?
– Да при чём тут казаки? – расстроился журналист. – Я с геологами разговаривал.
– Значит, геологи.
– Тьфу! Да нет же! Ну, зачем сразу геологи?
– Так кто же? Кто тебе морду набил? – разъярился директор. – Только не говори мне, что упал и напоролся на сук!
– Да никто!!! – взревел Перцев. – Заладили одно и то же: кто морду набил? А меня совсем не слышите, – он весь возбуждённо задрожал. – Говорю же: нужны лучшие специалисты по аномальным явлениям! Срочно! В чернавском лесу творятся странные вещи.
Андрей понизил голос и опасливо оглянулся вокруг, ища кого-то среди коллег.
– Вы что, разве не знаете, что там пропадают люди? В 60-х геологи пропали. И сам я чуть не пропал! – Перцев неожиданно всхлипнул. – А вот лошадка моя, труженица бессменная – пропала. Деревом раздавило.
Журналист сел на пол и стал горестно оплакивать разбитую машину.
– Так ты в аварию попал, – предположил завотделом Кобылин.
– Сам ты в аварию! – обозлился Перцев. – Меня просто Лесная хозяйка предупредила… чтобы я не шалил… И ворона-оборотня она подослала. И кикиморой на болоте пугала, и кругами по блудному лесу водила, – журналист дико хохотнул. – Ну, что уставились? – обратился он к склонившимся над ним участливым лицам. – Думаете, свихнулся? Чёрта с два! – он выбросил увесистый шиш прямо в нос Кобылину.
Завотделом отпрянул и, махнув рукой, отошёл в сторону.
– Ну-ка, дыхни! – ласково попросил Клещевский.
– Да пошёл ты! – замахнулся на него Перцев.
– О, да от него перегаром за версту разит! – радостно сообщил спецкор. – Ещё и не такое привидится!
– Что ты сказал? – Перцев вскочил на ноги, растолкал коллег, выбил из рук Нелли Алексеевны стакан с водой и погнался за Клещевским. – Да если ты такой умный – поезжай туда сам! Посмотрим, как ты потом заговоришь! А пока вот тебе – получай! – Андрей извернулся и отвесил звонкий тумак в свежевыбритое лицо спецкора.
Спецкор от неожиданности сел на стул.
– Так! Прекратить безобразие! – раздался требовательный голос Орешкина.
Перцев вдруг выпучил глаза и в ужасе стал тыкать грязными пальцами в окна:
– Они там! Вы видели? Там они!
– Кто там? Кто они?
– Лесная хозяйка! Оборотень! Зелёная тварь болотная! Они за мной! – журналист заплакал и стал прятаться под столом.
– Всё! Вызывайте скорую! – коротко приказал Орешкин.
Через десять минут к стеклянному фасаду офиса примчалась неотложка. Еще через пять на пороге показалась сопровождаемая зеваками процессия. Впереди шёл завотделом Кобылин, предупредительно распахивая двери и отпирая турникеты. За ним два дюжих санитара вели под локотки Перцева. Он перестал драться и после укола быстро обмяк, но всё ещё продолжал слабо выкрикивать: «Черпак невиновен! Дайте слово профессору Сидоренко! Скажите деду Тихону, что я её тоже видел!». Спецкор Клещевский, наклонившись к уху врача, что-то доверительно ему нашёптывал. За ними бежал фотограф Тапочкин. За Тапочкиным, обливаясь слезами, шла Нелли Алексеевна, прижимая к груди личное дело Перцева. Замыкали процессию два ангела – белый и чёрный – но их кроме Перцева никто не видел. Все расселись по местам, машина с красным крестом, включив сирену, резво покатила в сторону клиники доктора Глюкина. Толпа рассеялась, и жизнь редакции, делового центра и всего Верхнедонска снова вошла в привычное русло.
Часть 2
Глава 18. Вера
Кто знает, как сложилась бы жизнь Веры Тумановой, не питай она слабости к диким лесам, потусторонним мирам и старым сказкам? Куда привела бы её судьба, если бы не Пчельники? Почему потомственная горожанка вдруг оказалась одна в глухой деревне? Какими кривыми, запутанными тропами попала она сюда? Что искала в заброшенном доме у озера? От кого бежала? Чего ждала? Отчего обычный развод – рядовое событие в жизни каждой третьей женщины – стал для неё архимедовым рычагом, перевернувшим весь мир? Что сталось с её размеренной благополучной жизнью? И вообще, кто такая эта Вера Туманова, внезапно ворвавшаяся на страницы романа? Что она здесь делает? Какое отношение имеет к мытарствам бедного Перцева? К тайной сделке Рубина с Орешкиным? К никелевым месторождениям и эволюции Верхнедонска?
Но… На то она и книга, чтобы побуждать неравнодушного читателя задаваться вопросами, а автору ломать голову в попытке ответить хотя бы на часть из них. На то и фантазия, чтобы создавать миры и населять их любыми, даже самыми невероятными героями. На то и жизнь, чтобы удивлять не меньше, а иногда и много больше самой расчудесной, тонко устроенной, мудро сплетённой сказки…
Ещё недавно Вера была образцово-показательной женой влиятельного городского чиновника Алексея Юрьевича Туманова, жила в просторной квартире, выходящей окнами в Гоголевский сквер, и не знала иных забот, кроме как обдумывание меню к воскресному обеду, проверка школьных дневников да подбор галстука к новому костюму мужа. Они прожили с ним долгую правильную жизнь – двадцать четыре года, вырастили двоих детей и никогда особенно не задумывались: почему они вместе? Когда-то, будучи студенткой филфака, Вера мечтала о литературном поприще и втайне ото всех писала мистические рассказы в духе любимого Гоголя. Однажды её новеллу «Зачарованная река» даже разместили в студенческом альманахе, но на этом причастность Веры к писательскому ремеслу закончилась. На третьем курсе она вышла замуж за блестящего оратора, начинающего функционера от культуры Алексея Туманова. Алексей был на восемь лет старше Веры, ухаживал красиво, читал стихи так тонко и вдохновенно, что поддавшись уговорам подруг, однажды она сказала ему заветное «да». Вскоре в семье Тумановых родился сын Павлуша, занявший без остатка всю Верину жизнь и все её помыслы. То было трудное время: писатели, художники, актёры и музыканты работали ночными сторожами, грузили вагоны и мели улицы, в промежутках между сменами занимаясь любимым делом, от которого не могли отречься даже под страхом голодной смерти. Плоды их творчества по большей части получались мрачными и безрадостными, обнажая тягостные, а порой апокалипсические мысли невостребованных талантов. Вере повезло: у неё просто-напросто не было на это времени, а значит, и поводов для разочарований тоже не было. «Потом, потом! – отмахивался муж, когда она пыталась показать ему исписанные урывками между кормлениями и домашними хлопотами страницы. – Сначала вырасти детей!». К тому времени в семье Тумановых их было уже двое: через три года после появления Павлуши родилась дочка Полинка. Дела Алексея Юрьевича шли в гору, он умудрялся легко, без потерь и видимых треволнений переживать кадровые перестановки и поединки властей, оставаясь бессменным главой городского департамента культуры, – недаром в кулуарах за ним закрепилось негласное звание «непотопляемый». Разумеется, никаких претензий к мужу у Веры не было и быть не могло. Когда дети подросли и пошли кто в сад, кто в школу, Туманов пристроил заскучавшую жену в литотдел драмтеатра имени Гоголя к своему давнему приятелю Невинному. Работа была непыльная и вполне себе филологическая – корректура сценариев, доработка пьес, рецензии на спектакли в прессе. Была ли Вера счастлива? Всем вокруг казалось, что да. Ей тоже иногда так казалось. Эти «иногда» почти всегда случались ночью. Ночью, когда чисто прибранный дом тихо спал, а запах пирогов дразнил соседа с лестничной клетки – завтра он снова пожалуется Туманову на горькую холостяцкую долю. Ночью, когда на вешалке возле раскрытых дверей балкона колыхалась выглаженная мужнина рубашка, а в папке лежала откорректированная пьеса очередного модного драматурга. Ночью, когда повзрослевшие дети спали каждый в своей постели, в своих отдельных домах и своих мечтах, а она никак не могла заснуть… Вот тогда-то она и была по-настоящему счастлива. Вера Туманова тайком пробиралась в заставленный книгами кабинет, садилась за стол у окна и предавалась своей давней страсти – писала. Она ждала этих драгоценных мгновений, как праздника, потому что бессонница приходила к ней довольно часто, а вдохновение – редко. Но зато когда это совпадало, как сейчас, Вера уже ничего не могла с собою поделать, а сидела и сидела в жёлтом круге настольной лампы, писала и писала всё, что приходило на ум. Откуда приходило? Этого она не знала. Не знаю этого и я. И не стану дознаваться: какой в этом прок? А лучше выйду на цыпочках из тёмной комнаты с душным ароматом липы в раскрытом окне и пожелаю героине насладиться этими восхитительными минутами и часами подлинного счастья, которое не надо никому объяснять и растолковывать, но которое угадывается сердцем легко и безошибочно.