учую шею и уселся поближе к окну.
– Остерегайтесь сквозняков, Шельмович, – заботливо произнёс чей-то вкрадчивый голос, – а то, как же будете проталкивать свои перлы в фестивальный альманах? Кажется, ещё ни один выпуск не пропустили?
Эссеист резко обернулся, но увидел лишь слезящиеся глаза Рудольфа Семечкина.
Поэт Артур Кишко, порывистый юноша с кудрями до плеч, вытащил из портфеля бутылку воды и приник щекой к запотевшему боку. Повернул крышечку – шипучая струя со свистом вырвалась наружу, окатив стоявшего рядом драматурга Ямпольского. Тот резко отпрянул в сторону, но не успел, а только зря отдавил ногу беллетристу Джону Тягайло – тихому скромному человеку, стесняющемуся своего громкого имени.
– Ой, простите мою неловкость, – запричитал поэт. – Не хотите ли воды? – он протянул остаток газировки пострадавшим Тягайло и Ямпольскому.
– Я хочу, – Гривенников выхватил бутылку из рук Кишко и жадно её осушил.
Тягайло виновато улыбнулся. Ямпольский поджал губы и демонстративно пересел на другой стул.
Пожилая красавица Изольда Дизель, автор женских романов с расплывшейся помадой вокруг преувеличенного рта томно обмахивалась чёрным веером. Возле титулованной дамы как обычно кружился молодой, подающий надежды фантаст Виктор Лузга, недавно принятый в Союз писателей. Поговаривали, что Изольда хлопотала за молодого фантаста перед столичными книгоиздателями, выдав его за своего племянника.
– А что, может, проведем заседание во дворе под каштанами? – весело предложил новеллист Крюков-Заболотный в жёлтых сандалиях и расстёгнутой до пупа рубашке.
– Точно, что здесь париться!
– Не зря же беседку построили, – литераторы оживились, идея понравилась.
– Надо Илье Сергеевичу позвонить, – Лузга вытащил из кармана телефон и принялся тыкать в кнопки.
Но тут в дверях показались сам Илья Сергеевич Полуконь – председатель отделения Союза писателей, а с ним и главный редактор «Родных просторов» Всеволод Чалый. Про каштаны тотчас забыли.
– Сегодня на повестке дня три вопроса, – с ходу объявил Полуконь, – приём в Союз новых членов, определение очередников на издание книг и формирование альманаха к Гоголевскому фестивалю.
По комнате прошелестел взволнованный шепоток. Семечкин трубно высморкался.
– Илья Сергеевич, можно начать с третьего вопроса? – попросил Шельмович, багровея шеей. – Кое-кто упрекает меня за постоянное участие в альманахе. Однако хочу заметить, что четыре страницы миниатюры – далеко не то же самое, что треть альманаха под кусок романа. И потом, сколько можно задвигать малую литературную форму в угол? Чем эссеистика хуже романистики – ответьте мне, пожалуйста? Откуда такая дискриминация?
– Не волнуйтесь, Олег Львович, – успокоил его Полуконь, – никто не собирается никого никуда задвигать! Тем более ваши талантливые эссе.
Шельмович разгладился лицом и занял своё место. Председатель зачитал по бумажке весь список авторов, включённых в альманах.
Не услышав своей фамилии, драматург Ямпольский подпрыгнул со стула. Лучи солнца подожгли венчик пуховых волос вокруг отполированной ладонями лысины.
– Позвольте, пьеса Губанова, по-вашему, более достойно представляет драматургию нашего края, чем моя «Белая изморозь»?
– «Белая изморозь» будет ставиться в Гоголевском театре, – напомнил ему Полуконь.
Дремавший под портретом купца Агапова Губанов встрепенулся:
– Вы что же, Аркадий Климович, считаете мою пьесу недостойной альманаха? – обратился он к конкуренту.
– Я так не говорил.
– Нет, именно так вы и сказали! – шумно задышал Губанов и полез в нагрудный карман за таблеткой.
Критик Крошилов примирительно вскинул руки:
– Господа, так дело не пойдёт! Давайте вспомним утверждённые нами полгода назад принципы формирования альманаха.
Он кивнул фантасту Лузге, и тот звонким певческим голосом зачитал принятые коллегиально положения. Из них следовало, что публикация авторских произведений в альманахе осуществляется с учётом: 1) рекомендаций старейших членов Союза писателей и официально зарегистрированных творческих союзов; 2) особых пожеланий спонсоров альманаха; 3) использования других форм поощрения литераторов, как то: издание книг, постановка пьес на сцене местного драмтеатра, публикации в журнале «Родные просторы».
– Теперь понятно, почему в списке оказался Гривенников, – раздалось из-за шкафа.
– Ну, вот и хорошо, что понятно, – отозвался прозаик и демонстративно зевнул.
Изольда Дизель подкатила глаза к потолку и щёлкнула сложенным веером.
– Давайте перейдем ко второму вопросу, – предложил Полуконь. – У нас три очередника на издание книг: Кишко, Семечкин и Чалый. К сожалению, имеющийся в нашем распоряжении бюджет позволит выпустить только две книги тиражом по тысяче экземпляров каждая. Какие будут предложения?
– Уменьшайте тираж – что тут думать!
– Я категорически против! – воскликнул поэт. – Я пять лет ждал выхода сборника! Тысяча экземпляров – это и так ничтожно мало, зачем ещё сокращать? Вот вы, – обратился он к полнотелой поэтессе Рыковой в розовой накидке, – напечатались в прошлом году тиражом три тысячи. Почему я должен соглашаться на тысячу и даже меньше?
– У меня спонсор был! – парировала Рыкова.
– Спонсор, спонсор… – пробурчал себе под нос Чалый, с трудом выговаривая желанное и одновременно стыдное слово.
– Артур, вот скажи мне честно, – обратился к поэту третий очередник Семечкин, – ты уверен, что твои книги будут покупать?
– Ну, знаете ли, Рудольф Игоревич! – Кишко оскорблённо вскинул подбородок.
– Ребята, давайте жить дружно! – голосом кота Леопольда предложил неунывающий Крюков-Заболотный. – Что если на имя Туманова написать коллективное письмо с просьбой увеличить бюджет альманаха? Алексей Юрьевич всегда шёл нам навстречу!
Литераторы ободрились и стали сочинять петицию. Всё многообразие талантов и дарований верхнедонского края слились в совместном эпистолярном творчестве. Пока придумывали текст, между делом приняли в Союз писателей двух новых членов: Веронику Скрябину, дочь известного в городе мецената, и учителя истории Андрея Глухаря – автора краеведческих очерков. Третьим кандидатом, вступившим в Союз заочно, стала редактор журнала «Штучка» Нина Боброва. Но про это мы уже знаем. Новоиспечённые члены Союза приняли бордовые корочки из рук председателя и вялые аплодисменты коллег по перу.
Когда составление письма подходило к концу – литераторы Верхнедонска заверяли главу департамента в горячей любви к родному краю и готовности прославить его своими творениями – раздался телефонный звонок. Председатель снял трубку и, распознав голос на другом конце провода, вытянулся по стойке «смирно». Отвечал он по-военному чётко: «Вас понял!», «Так точно», «Будет сделано!» и лишь в конце беседы допустил вольность: «Не беспокойтесь, Алексей Юрьевич, организуем всё на высшем уровне!». «Туманов», – догадались собравшиеся и с надеждой ждали исхода. Положив трубку, Полуконь торжественно объявил притихшим литераторам:
– Не две и не три, а четыре книги будем издавать тиражом по три тысячи каждая! И гоголевские чтения на большой сцене.
Есть ли на свете слова, способные передать ликование поэта Кишко, ещё минуту назад униженного и растоптанного, а теперь неожиданно подхваченного фортуной? Нет таких слов. По крайней мере, у Кишко. Всеволод Чалый нежно обнимал Семечкина. Тот держался за горло и сипел что-то о торжестве справедливости. Всеобщее ликование между тем быстро переросло в новые споры. Стали выбирать четвёртого, очерёдность спуталась, торжество момента улетучилось.
В то время как в зале заседаний местного отделении Союза писателей кипели страсти, по коридорам особняка медленно брела женщина. К груди она прижимала прозрачную папку с пачкой распечатанных листов. Здание были пустым, и задать вопрос было решительно некому. Вера нервно заправляла за ухо прядь волос и никак не могла унять стук сердца – ей казалось, его слышно даже за запертыми дверями. Подоконник в торце этажа занимал развесистый фикус – его мясистые листья затеняли и без того тускло освещённый коридор. Возле лестницы женщина остановилась: её внимание привлёк информационный стенд, проливающий свет на жизнедеятельность безлюдного особняка. Внимательно изучив его содержимое, нетрудно было составить представление, чем и как жило литературное сообщество Верхнедонска.
По центру: «Срок приёма рукописей в июньский номер журнала „Родные просторы“ переносится на 12 мая». Рядом висело расписание литературного салона. Ближайшее заседание посвящалось малоизученным страницам жизни Гоголя-путешественника. Столичный критик, профессор Литинститута И. Ф. Парников выступал с лекцией о тенденциях развития русского романизма. Кафедра книгоиздания предлагала услуги по набору и допечатной подготовке текстов. Множество списков было пришпилено к пробковой поверхности необъятного стенда. Был здесь и список участников давно прошедшей конференции, и перечень авторов, включенных в фестивальный альманах, и реестры книг – изданных и только готовящихся к изданию, и даже чёрный список должников, не оплативших банкет в клубе «Пегас». Плакат с портретом Изольды Дизель в цветочной рамке поздравлял юбиляршу, деликатно обходя цифру возраста. Объявление: «Сдам меблированную квартиру на время творческого отпуска». «Срочно!» – приписано от руки. Словом, не доска объявлений, а срез литературной жизни Верхнедонска.
На лестнице раздались шаги. Скрипнула дверь, и прямо перед Верой возник невысокий щуплый человек с косым пробором сероватых волос и такого же цвета глазами. Одет он был в синюю рубашку, застёгнутую, несмотря на духоту, на все пуговицы.
– Простите, – обратилась к нему Вера, – не подскажете, как мне найти главного редактора журнала «Родные просторы»?
Человек уныло окинул Веру усталым взором:
– Подскажу, – он протянул руку в сторону филенчатой двери в конце коридора.
Женщина послушно шагнула в указанном направлении. Человек с пробором открыл ключом дверь.