***
В ту самую среду, когда в Доме Гоголя разразился скандал, в конференц-зале мэрии заседал оргкомитет Гоголевского фестиваля. Утверждали окончательную программу, выверяли списки участников и гостей, распределяли бюджеты. Директор фестиваля Николай Георгиевич Невинный, костлявый мужчина с выпирающими из-под пиджака лопатками и изможденным бессонницей лицом, был чрезвычайно взволнован. Его волнение можно было легко понять: год от года масштаб фестиваля рос, а вместе с ним множились и усложнялись возложенные на директора задачи, главная из которых состояла в примирении тесной сметы и грандиозных идей, в изобилии роящихся в крупной голове Николая Георгиевича. Глава департамента культуры Туманов щедро поддерживал новые проекты, но почему-то каждый раз получалось одинаково: денег на всё не хватало и приходилось подключать спонсоров. Те в свою очередь требовали к себе соразмерного взносу внимания и заполняли логотипами и баннерами площадки, эфиры и страницы прессы, превращая культурное событие в рекламный балаган. Но что делать? Каждый решал свои задачи. Невинный пополнял бюджет и обогащал программу фестиваля. Спонсоры стремились продемонстрировать высокий культурный уровень, широту взглядов и причастность к миру современного искусства. Это называлось «социально ориентированный бизнес». В зазоре между теми и другими располагались зрители. Они не решали никаких задач, а просто приходили поглазеть на уличные шествия заморских театров, пожевать попкорн, посмотреть чудные танцы в мыльной пене и сняться на память с живым классиком – актёром драмтеатра Галкиным с накладным носом.
С именем Гоголя Невинного связывали давние и крепкие узы. Его фестивальная деятельность плавно вытекала из его служебного положения: он был директором Верхнедонского драматического театра, носящего имя классика. Когда-то давно Николай Невинный ставил «Ревизора» на студенческих подмостках. Это был первый режиссёрский опыт, и едва ли его можно назвать удачным. Старый профессор Мюллер, ныне покойный, вызвал его после спектакля к себе в кабинет и сказал: «Коленька, не хочу обрезать тебе крылья, но если ты вдруг не станешь режиссёром, то обязательно будешь гениальным администратором». Так и случилось. Последние семнадцать лет Невинный занимался в театре исключительно управлением, найдя в себе к этому гораздо больше склонности, чем к режиссуре. Профессор Мюллер оказался прав. Николай Георгиевич скромно называл себя местным Немировичем-Данченко, гордился наградами театра и безупречным состояние отчётности. А Станиславские в театре надолго не задерживались… Однако мы отвлеклись. Специально к открытию фестиваля театр подготовил новую авангардную пьесу «Панночка» по мотивам гоголевских повестей диканьковского цикла. В главной роли была занята молодая, но уже блиставшая актриса Олеся Дрозд. Постановку доверили Алеко Саахошвили – французскому режиссёру с грузинскими корнями. Так сказать, театральный аутсорсинг – дань времени.
По правую руку от Невинного восседали верные соратники в деле внедрения искусства в массы – руководители влиятельных городских СМИ. Был тут и редактор областной газеты «Мир культуры» Игорь Скотин, давно и прочно обосновавшийся в среде культурных чиновников, в непосредственной близости от фондов, квот и грантов. Нина Боброва с готовностью предоставляла глянцевые полосы «Штучки» и лучших в городе фотографов для освещения фестиваля. Ставшая с недавних пор членом Союза писателей, она чувствовала повышенную ответственность за литературную часть программы, а потому выделила дополнительный разворот для обзора книжных новинок. Руководство телеканала «ЖЖЖ» помимо ежедневных репортажей обязалось организовать ряд прямых трансляций с наиболее ярких фестивальных событий. Разумеется, мероприятие подобного масштаба никак не могло обойтись без участия информационного агентства «Край» и лично его директора. Анатолий Орешкин сидел рядом с Ниной Бобровой и загадочно улыбался. Как обычно ему было известно всё задолго до того, как становилось доступным для всех остальных, или так и оставалось бессрочной тайной, хранимой в надёжных ячейках орешкинской памяти. Он знал, что деньги, выделяемые компанией «Траст-Никель» уже заранее поделены, откаты розданы, документы выправлены. Он был осведомлён о том, что затраты на приглашение художников из Бразилии завышены как минимум вдвое, а вместе с труппой французского уличного театра «Луна» приедут и будут жить в пятизвёздочном отеле заграничные любовницы двух городских чиновников. Орешкин прекрасно знал о планах Невинного получить ответное приглашение на Мюнхенский фестиваль в обмен на включение в программу посредственного театра из Штутгарта. Он был в курсе, какие рекламные бюджеты выделены на освещение фестиваля и кому они достались. Видел он и закрытый список гостей на заключительный банкет в ресторане «Шиншилла». Орешкин знал всё. Ну, или почти всё. Это была его работа.
– Отдельно мы должны поблагодарить директора информагентства «Край» Анатолия Викторовича Орешкина, – донёсся до него голос Невинного, – благодаря его усилиям бюджет фестиваля пополнился… – тут последовала внушительная цифра, которую мы не будем озвучивать, дабы не смущать впечатлительные сердца читателей. – С этого года к числу спонсоров фестиваля примкнула уважаемая компания «Траст-Никель».
Раздались одобрительные возгласы. Орешкин пригнулся к уху Туманова и, получив в ответ чуть заметный утвердительный кивок, взял слово.
– Да, у фестиваля появился новый спонсор, – подтвердил он, – и не простой, а генеральный, к тому же очень щедрый. Хотелось бы особо отметить тот факт, что, несмотря на географическую принадлежность к другому региону, компания «Траст-Никель» сочла возможным и нужным вложить серьёзные средства в культурное развитие Верхнедонской области. Это говорит о том, что компания «Траст-Никель» заботится не только о хлебе насущном, но и о духовной пище для народа. И это, безусловно, делает ей честь. В связи с её участием бюджет фестиваля значительно увеличился, что позволяет реализовать дополнительные культурные проекты. Какие же это проекты? – Орешкин надел очки и зачитал подготовленный накануне список.
Список был не то чтобы очень длинным, но весьма внушительным. Одним из первых пунктов было выделение денег на благоустройство Гоголевского сквера и реставрацию памятника Гоголю. По мнению дирекции, монумент нуждался в основательном ремонте и замене постамента. Кроме того предполагалось заново вымостить площадку, разбить ландшафтные зоны, обновить скамейки и вместо старых фонарей установить современные светильники на солнечных батареях. То же самое Невинный давно собирался сделать и у себя в загородном доме, только всё руки не доходили. Свои планы были и у Туманова. Орешкин – и тот обзавёлся новой дерзкой мечтой, правда, в корне отличавшейся от приземлённых помещичьих замыслов своих партнёров. Что ж, на то они и люди, чтобы мечтать, дерзать, строить планы. И неустанно, не покладая рук искать возможности для их осуществления…
Закончилась длинная среда. Неделя перевалила через серёдку. Верхнедонск спал. На каждой подушке в каждом доме каждой улицы города лежали головы: лысые и кудрявые, русые и смоляные, крашеные и седые, лохматые и стриженные под ноль. В каждой из них радужно кружились мечты, роились смелые планы и прожекты, проникая в сон, награждая бессонницей, отсылая в будущее, унося за тысячи километров… Бледноликая луна тревожно заглядывала в окна спящих людей.
Глава 29. Не дразните полную луну
Больше месяца прошло с тех пор, как геолога Курочкина поместили в психиатрическую клинику доктора Глюкина. Но даже здесь он не чувствовал себя в полной безопасности. Особенно в такие ночи, как эта. Круглая луна с бледным, в оспинах кратеров лицом так и норовила пробраться в его тихую обитель. Она металась в оконной раме и заглядывала в каждый угол палаты, даже под кровать. Четыре недели луна наливалась полнотой, копила силы, чтобы излиться холодным сиянием, обжигающим веки, наводящим беспорядок в бедной голове Курочкина. Он вспоминал объяснительную записку, сочинённую на имя начальника геологоразведки Семёнова, и горько всхлипывал. Как он трудился над ней, сколько раз черкал и переписывал набело, сколько сносил насмешек товарищей – и всё напрасно. Теперь ему казалось, что и написано было не так, и не те слова подобраны, и важные детали упущены, но второго шанса объясниться с начальником у него не было.
Вместе с луной иногда приходила его старая знакомая – кикимора. Собственно, с неё-то всё и началось ещё там, в чернавском лесу. Впервые Александр встретил её у старого болота и с тех пор видел регулярно в самых разных местах. Она не причиняла геологу никакого вреда, но следовала за ним неотступно, умудряясь незаметно для других пробираться даже в лагерь геологов на Вороньем поле. В своей объяснительной записке Курочкин благоразумно назвал её неопознанным природным объектом, но это не помогло – его упекли в психушку. Возникнув из зыбкого лунного света, кикимора устраивалась на подоконнике и молча смотрела на геолога сияющими в темноте изумрудами глаз – это единственное, что было в ней прекрасного. Остальной же облик вызывал лишь страх и отвращение – желеобразное тело в складках мокрой материи, облепленный тиной череп, тошнотворный запах болотной гнили, преследующий Курочкина ещё долго после встречи с призраком. В том, что это призрак, или по-научному галлюцинация, доктор Глюкин был абсолютно убеждён. Он лечил от кикиморы таблетками и уколами, но та всё равно приходила к геологу и сидела на подоконнике, как ни в чём не бывало. Потом Курочкин перестал говорить доктору о новых визитах болотной гостьи и от него отстали. Но выписывать не выписывали.
Через стенку от Курочкина на высокой пуховой подушке, специально привезённой из дома женой, лежал без сна Олег Борисович Трепаков. В отличие от соседа никаких кикимор ему не мерещилось. Он был вполне здоров, просто заранее не хотел разглашать своей военной хитрости: отлежаться в больнице, чтобы в решительный момент подписать ненавистные документы по никелю и отбыть к средиземному морю, на виллу, где полным ходом шла отделка второго этажа. Четыре секретных депозита обеспечат ему вполне безбедное существование. Олегу Борисовичу стоило огромных усилий хранить эту маленькую тайну, ибо в последний месяц чиновника обуревало страстное желание всем обо всём рассказать, сдать всех с потрохами, разоблачить и заклеймить позором. В том числе и себя – послужной список злоупотреблений и личных грехов Трепакова был весьма солиден. Приступы саморазоблачения сопровождались требованиями позвать прокурора, журналистов, жену, детей, нотариуса и президента. С этим неуправляемым желанием пытался совладать профессор психиатрии доктор Глюкин. Он даже испросил разрешения включить Трепакова (разумеется, под вымышленным именем) в свою научную работу по шизофрении. «Да пусть себе куда угодно включает, – думал про себя чиновник, – лишь бы не доставал своими выворачивающими душу беседами». После них Олег Борисович делался вялым и послушным, разоблачать кого бы то ни было передумывал, только ласково просил жену Ирину привезти ещё компоту.