Глава 33. Мёртвые души
После происшествия в ночь открытия фестиваля доктор Глюкин выписал Невинному сильнодействующее снотворное плюс антидепрессант нового поколения, и от былого недомогания не осталось и следа. Злополучная папка была надёжно упрятана в домашний сейф. Первое время, проходя мимо барельефа в театре, Николай Георгиевич всякий раз опасливо косился: не появилось ли на изображении незаметных другим изменений? Не повернулся ли Гоголь? Не смотрит ли с укором в его сторону? Но нет, всё было обычным, и очень скоро директор забыл и ту ночь, и ожившие глаза классика, и чёрную птицу, и все свои страхи.
Шесть дней фестиваля промелькнули как один. Газеты и журналы пестрели заголовками: «Верхнедонск – культурная столица России», «Искусство без границ», «Гоголевский фестиваль стал классикой», «Беспрецедентный форум мировой культуры». И почти в каждой заметке фигурировало имя генерального спонсора – компании «Траст-Никель». На все лады восхвалялась социальная позиция компании, её высочайший культурный уровень, равно как и добродетели руководителя филиала Рубина, заботящегося… да-да, именно так: «не только о хлебе насущном, но и о духовной пище для народа». Орешкин был доволен: его ожидания оправдались с лихвой. Пресс-секретарь Алина Дёгтева не успевала собирать визитки и координировать время интервью – шеф был нарасхват. Всё это означало, что репутации «Траст-Никеля» теперь ничто не угрожало. Для торжества у Орешкина была и другая причина: рейтинг самого информагентства «Край» взлетел до небес, что сулило новые заказы и, следовательно, новые бюджеты.
Ещё чаще имени спонсора в прессе упоминалось имя бессменного директора фестиваля Николая Георгиевича Невинного. (А теперь представьте, что было бы, если Глюкин настоял на госпитализации?) Туманов лично ходатайствовал перед министерством о присвоении Невинному награды «За вклад в российскую культуру», сам же представил его к медали «За выдающиеся заслуги в области искусства». Не обошли вниманием и актрису Олесю Дрозд, присудив ей почётную грамоту департамента культуры и премию в размере… впрочем, размер совершенно не важен! Главное – её заметили в Москве! Из столицы пришло предложение сняться в рекламе шампуня, и это была большая удача! От рекламы до сериала – один шаг, от сериала до блокбастера – другой, а там… нет, дальше Дрозд не загадывала, чтобы не спугнуть фортуну.
А вот Виктория Ветлицкая и её издатель господин Тельцов фортуну спугнуть не боялись. Она давно состояла у них на службе. Продажа бестселлера «Мужчина на поводке» на Гоголевском фестивале побила рекорды столичной выставки. Пришлось срочно заказывать дополнительный тираж – он пришёл ближайшей доставкой и был раскуплен в два дня. Что ни говорите, а здесь, в Верхнедонске, Ветлицкую любили – закупали подругам и сестрам, сослуживицам и дальним родственницам. Быть может, бурным продажам способствовала непростая демографическая ситуация, а может, так притягательна была звёздная история самого автора – красивой и удачливой землячки с победоносным именем Виктория.
Тем временем отношения Бобровой и графа де ля Вантье претерпевали серьёзные метаморфозы. За шесть дней фестиваля (и столько же ночей) редакторша «Штучки» сумела крепко привязать или, говоря словами Ветлицкой, «посадить на поводок» графа-режиссёра. Нина и Бернар не расставались ни на минуту. Их фотографии обошли все светские хроники. Бернар подарил Нине кольцо с сапфиром, а Нина Бернару – портмоне. Стоит ли удивляться, что к завершению фестиваля режиссёр был готов ради Нины на всё – по крайней мере, всерьёз обсуждался её переезд в Париж. Все расходы Бернар брал на себя. Бобровой оставалось лишь позаботиться об издании «Штучки» без личного своего участия: в Париже она планировала задержаться надолго, если получится – навсегда. О, Париж, Париж! Одно только имя этого города вечной любви навевало сладкие грёзы и дерзновенные мечты. Только бы удержать добычу, только бы не выпустить поводка из рук!
Но не один только парижский режиссёр был укрощён в дни фестиваля. Другой жертвой слепой страсти стал телерепортёр Никита Мано. Бразильский художник Пауло пригласил его позировать для своей новой картины «Освобождение подсознания». Мано с трудом представлял себе роль натурщика в абстрактной живописи, но отказать не смог и тем самым добровольно вдел голову в ошейник любви. Что делать – таковы люди: сначала опрометчиво суют голову в украшенный блестками аркан, а потом страдают от роковой привязанности.
Если уж мы заговорили о привязанностях, как не вспомнить директора Центра эволюции человека Виталия Смирных – почётного гостя фестиваля, завсегдатая закрытого шатра и всех фестивальных вечеринок. Кто-кто, а он отлично знал, что привязанность – великая сила, и умело ею пользовался. Ведь привязанность может не только сплачивать людей в отношения, но и соединять их с важными жизненными процессами, например, личным развитием. Почему бы нет? Все шесть дней фестиваля Смирных неустанно отыскивал в людях невидимые нити, свободные концы, болтающиеся без надобности верёвочки, за которые можно было бы потянуть, а затем ловко привязать их к идее многоступенчатого эволюционирования. Люди в большинстве своём тщеславны и развиваться предпочитают громко, броско, с полным набором внешних атрибутов: кому интересно развитие, незаметное для окружающих? Сам он никогда не пренебрегал возможностью рассказать о своём Центре и продемонстрировать некоторые из личных сверхвозможностей. Даже в рамках культурного фестиваля он умудрился засветиться со своим танцем на битом стекле. А завтра на закрытии он попробует показать гостям основы телепортации, ещё не вполне им освоенной, но эффектнее которой в арсенале Смирных ничего пока не было.
Финальный банкет в «Шиншилле» ждали все. И каждый возлагал на него особые надежды и чаяния. Все, кроме Веры Тумановой.
***
Переночевав у подруги, Вера твёрдо решила не тратить больше времени на праздное фестивальное времяпрепровождение, на пустопорожние поездки в столицу, не обивать пороги издательств и редакций, не поддаваться рыночным искушениям, не стремиться попасть в число избранных и приближённых, а вместо этого заняться прямым делом и назначением писателя: писать. Но прежде нужно было встретиться с бывшим мужем, уладить последние связанные с разводом формальности. Туманов пожелал приехать к Вере сам – появление бывшей супруги в кабинете не входило в его планы. Условились встретиться в Чернавске.
Ровно в девять служебный автомобиль чиновника остановился возле сквера.
– У меня мало времени, – предупредил Туманов, выходя из машины, – вот, прочти и подпиши, – он протянул Вере скреплённые листы бумаги.
– Что это? – растерянно спросила она.
– Читай сама! Привыкла, чтобы тебе всё разжевывали! – бывший муж недовольно нахмурился и закурил.
Вера посмотрела на чужого раздражённого мужчину, бывшего некогда её мужем, и удивилась, как же она не замечала раньше? Не замечала, что он так далёк, что родное когда-то лицо превратилось в надменную маску. Она видела такие маски на других, достигших положения чиновниках, но чтобы Лёшка? Когда это случилось? Она не заметила.
Вера опустила глаза и прочла первую строку документа – это был отказ от имущественных претензий. Далее на шести страницах подробно перечислялось то, от чего ей предлагалось письменно отказаться: городская квартира, загородный дом, апартаменты в Праге, вилла в Испании… даже тёткина дача под Адлером не забыта. Прилежно перечислены антикварные вещицы, купленные в беззаботных путешествиях по Европе, украшения и картины с аукционов – в последние годы Алексей Юрьевич увлёкся живописью. Туманов нервно следил, как Верины глаза скользили по страницам, как набухали влагой, как влага эта, округлившись в солёные капли, стекала по щекам.
– Ты ведь сама не захотела жить в городе! – напомнил ей бывший муж.
Вера, молча, кивнула и стала рыться в сумке в поисках ручки.
– Машину ты не водишь. Вспомни, сколько раз я предлагал тебе окончить курсы вождения? – Алексей Юрьевич пытался пояснить, почему не оставил ей ни один из трёх автомобилей. – Помогать материально я не отказываюсь. Жить тебе есть где, – он бросил недокуренную сигарету под ноги и раздавил тлеющий огонек носком ботинка.
– Лёша, да ты не волнуйся, я сейчас всё подпишу, – Вера никак не могла найти авторучку.
Руки её дрожали. Нет, ей совсем не жалко было описанного имущества – всех этих колец, серёг, картин, машин, они никогда её особенно не интересовали… Но как могло так случиться, что столько лет она жила под одной крышей с чужим человеком? И вспомнила: ради детей! Туманов был образцовым отцом. Это было её оправданием все эти годы, её заклинанием, её щитом, заслонявшим глаза и уши. Дети выросли, и она поняла, что жертва была не напрасной. И сын, и дочь стали людьми, которыми она по праву могла гордиться. И они любили её: звонили, приезжали в гости, шутили над огуречными грядками и старой печкой, привозили трогательные подарки, совершенно бесполезные в её нынешнем положении, но от этого не менее для неё дорогие. А главное, и Павлуша, и Полинка принимали её такой, какая она есть, ничуть не стесняясь происшедших в ней перемен, поддерживали её робкие литературные порывы, прощали слабости и странности – то, чего так и не смог сделать за двадцать четыре года Алексей. А теперь… Что теперь?
Туманов протянул ей заранее приготовленный «Паркер». Вера опёрлась спиной о ствол дерева, подписала все шесть страниц документа и вернула его обратно.
– Слушай, давай присядем, – неуверенно произнёс Туманов: он не был готов к такой лёгкой победе.
– Зачем?
– Знаешь, мне всё это тоже далось нелегко.
– Сочувствую, – Вера поглядела на новый костюм бывшего мужа, его молодцеватую стрижку и невольно улыбнулась.
– Ты смеёшься?
– Нет, улыбаюсь, – она вдруг вспомнила спектакль уличного кукольника. – Да не терзайся ты так, Лёша, всё устроится.
Туманов с подозрением покосился на бывшую супругу.
– Ладно. Звони если что, – воткнул «Паркер» в нагрудный карман и сел за руль.