Взревел мотор. Лёгкое облачко пыли взвилось из-под колёс и висело ещё некоторое время над тем местом, где только что стоял бывший муж, пока не растаяло. Вера присела на краешек лавки и почувствовала физическую боль: словно от неё отрывали кусок за куском плоть, не вполне ещё отболевшую. И была эта боль так сладка и облегчительна, что льющиеся по щекам слёзы не казались ей выражением горя, а скорее, естественной реакцией души, готовой к воскрешению. Из сумки выпала ручка, которую искала и не могла найти Вера. Женщина подалась вперёд поднять её и… охнула от боли, ударившись лбом обо что-то твёрдое. Случайный прохожий появился внезапно, словно свалился с небес, и тоже наклонился к катившейся под ноги ручке. Столкновение голов вызвало лёгкий перезвон, слёзы на щеках Веры тотчас высохли. Перед ней стоял одетый в белое тонкий юноша, почти мальчишка, и тёр ушибленный подбородок, на котором уже выступило лиловое пятно. Его прозрачные, как морская отмель, глаза глядели мягко и немного печально.
– Спасибо, – поблагодарила Вера, принимая из его рук ручку. – Вам не больно?
– Мне – нет. Больно вам, – ответил юноша, – но это скоро пройдет, вот увидите! – и, не оборачиваясь, пошёл в сторону замка, пока не растворился в солнечном сиянии дня.
Вера вернулась в Пчельники и весь день проходила сомнамбулой, повторяя про себя как заклинание слова случайного прохожего: «Скоро пройдет, скоро пройдет!». Вскоре она заметила, как мысли её плавно перетекли из области воспоминаний в сегодняшний день. Полила огурцы, вымыла в доме пол, заварила большой чайник липового чаю. Подошла к книжной полке и вытащила из тесного частокола книг томик Гоголя, открыла наугад: «Быстро всё превращается в человеке: не успеешь оглянуться, как уже вырос внутри страшный червь, самовластно обративший в себя все жизненные соки. И не раз… ничтожная страстишка к чему-нибудь мелкому разрасталась в рождённом на лучшие подвиги, заставляла его позабывать великие и святые обязанности и в ничтожных побрякушках видеть великое и святое. Бесчисленны, как морские пески, человеческие страсти…»10 – это были «Мёртвые души», читанные-перечитанные ею много раз. До вечера Вера просидела за книгой.
А ночью ей приснился странный сон. За столом в её комнате сидела баба Дарья из Бирюков и… Гоголь. Они пили заваренный ею липовый чай и тихо о чём-то беседовали. На столе горела потушенная с вечера свеча. Вера спустила ноги с дивана и прислушалась.
– Ничего не изменилось в людской породе со времен Чичикова, – проговорил Николай Васильевич, прихлёбывая чай из Вериной кружки.
– Да, – согласилась баба Дарья, – мало что изменилось. Людские страсти всё те же, только поле для их воплощения теперь значительно шире, а последствия страшнее. Двадцать первый век на дворе!
– А что, Дарья Степановна, много ли нынче мёртвых душ в Верхнедонской губернии? – поинтересовался писатель.
– Если вы, Николай Васильевич, про фиктивные лица, коих нет в живых, а в бумагах значатся, – то таких теперь немного. Крепостное право давно уж отменили. А так мёртвых душ хватает – и омертвевших сердец, и живых мертвецов…
«О чём это они?» – подумала Вера. Писатель со старухой сидели перед ней как наяву, скрипели стульями, позвякивали чашками. Пламя свечи отражалось в оконном стекле. Женщина прикоснулась пальцами босых ног к грубым деревяшкам пола и ощутила их привычную шероховатость. «Надо же, какие всё-таки явственные сны снятся в этом доме! – подумала она. – Раз уж это сон, отчего бы не обратиться к гостям? Другой такой возможности поговорить с писателем может не представиться». А с бабой Дарьей она готова была разговаривать сутками напролёт – жаль, что виделись они лишь однажды. Вера деликатно кашлянула. Тотчас оба ночных гостя обернулись в её сторону.
– Вера, чай у тебя отменный – вкусный, душистый. Спасибо! – похвалила баба Дарья. – Мы с Николаем Васильевичем по третьей чашке допиваем.
Гоголь согласно кивнул и утёр усы тыльной стороной ладони.
– На здоровье, – проговорила Вера, с трудом вмещая в сознание происходящее. Но сон есть сон, и он давал ей право говорить и делать всё, что ей вздумается. – Я слышала, вы говорили о мёртвых душах, о живых мертвецах…
– Если быть точным – о разъединении души и тела, – поправил Гоголь, – ведь души покидают тело не только в момент смерти.
– Астральные путешествия? – предположила Вера.
– Это лишь временное разъединение, – улыбнулся в усы писатель, – такое же, как и сон.
– Тогда что? – женщина перевела взгляд на Дарью Степановну.
Та задумчиво посмотрела в окно и провела рукой по серебристой косе, уложенной вокруг головы – под лунным сиянием она была похожа на царскую корону.
– Мёртвые души – это… живые люди, разлучённые с собственной душой, – медленно проговорила она, будто размышляя вслух. – Возможно, они потеряли её в погоне за успехом, властью, деньгами, славой. Или утратили под влиянием обстоятельств, чёрных мыслей, мелких страстей или скверных поступков. Это лишь тени людей, пустые оболочки – внешне ухоженные и благополучные. Снаружи они могут быть красивы, иметь крепкое тело, отменное здоровье, успех и признание, но внутри у них – пустота. Важные персоны, добившиеся положения в обществе. Высокие чиновники, влиятельные фигуры, вершащие великие дела и судьбы целых народов. Блистательные звёзды. Богатые отпрыски. Победители, которых не судят. Ловцы желаний и потрошители человеческих слабостей… И просто те, кто устал сопротивляться и принял их правила игры… Ведь бездушие очень заразно…
– Напрасно я сжёг второй том… – опечаленно произнёс Гоголь, качая головой, и с тоской посмотрел в окно.
Там над верхушками деревьев за озером занималось утро. Луна побледнела. Свечка на столе догорела и, вспыхнув в последний раз, погасла.
– А что было во втором томе? – воскликнула Вера, заметив, как с наступлением рассвета медленно тают силуэты ночных гостей. – Что там было? Что?
Но писатель не ответил. Он побледнел вместе с луной, бесшумно встал из-за стола и направился к зеркалу. Туда же последовала и умолкшая на полуслове Дарья Степановна. Зеркальная поверхность заколыхалась и впустила в себя и Гоголя, и бабу Дарью из Бирюков. В самый последний момент старуха обернулась и строго приказала Вере:
– Завтра тебе непременно нужно быть в Верхнедонске! Не вздумай спрашивать зачем – просто поезжай!
Баба Дарья шагнула вслед за Гоголем в зеркальную мглу. В ту же минуту на другом берегу озера появились два силуэта: долговязый мужской в старомодном кафтане и статный женский с короной на голове. Через миг исчезли и они, потерявшись среди узловатых деревьев.
Глава 34. Предчувствие грозы
Антон Рубин проснулся в холостяцкой спальне своего поднебесного жилища по улице Свободы от мягкого, но требовательного толчка в грудь. Едва рассвело. Его бронзовое тело, раскинувшись крестом поперёк необъятной кровати, одиноко темнело на фоне белой простыни. Он взглянул на часы – шесть. Что могло разбудить его в такую рань? Антон почувствовал, как в груди набухает оставшийся после толчка тёплый шар. Он разрастался, наполняя всё существо приятным, доселе незнакомым светом, тревожным и одновременно радостным предчувствием. Что-то должно случиться… Антон встал и пошёл на кухню варить кофе. Босые пятки ощутили приятное тепло нагретого пола. На стерильном кафеле отпечатался геометрический узор рам. Раннее утро вливалось в просторную комнату, выгоняя из углов остатки тьмы. Небо на горизонте клубилось.
С момента прибытия Рубина в Верхнедонск прошло полгода. Большую часть времени и сил занимала борьба с противниками никелевых разработок. Впервые в своей истории компания «Траст-Никель» столкнулась с таким яростным сопротивлением людей. Отчасти это объяснялось географическими особенностями региона: аграрная зона, эталонный чернозём, заповедные леса. Территория области была заселена густо, но крайне неравномерно: тесный Верхнедонск, растущий как на дрожжах ввысь и вширь, и вымершие деревни, заброшенные земли, сотни гектаров необитаемых пустошей. Отчего бы не сделать их обитаемыми? Заставить приносить прибыль? Но чернавцы ничего не желали слышать ни о современных технологиях, ни о финансовых перспективах. Провинциальный городок развернул настоящую войну. В результате инвестиционный план пополнился новыми статьями расходов, бюджет освоения месторождения непомерно распух. Но ничего не поделаешь – останавливать сейчас проект равносильно тому, что удерживать на старте ракету (даже если и появились сомнения, долетит ли она до нужной орбиты). Справедливости ради стоило отметить, что обещания Орешкина, обязавшегося в короткий срок развернуть общественное мнение вспять, были выполнены. Снаружи всё выглядело замечательно. Бодрые заметки на портале информагентства «Край» дружно цитировались десятками СМИ. Общественный совет выдавал одну за другой положительные резолюции, обеспечивая проект нужной поддержкой. В содружестве с районной администрацией компания делала широкие социальные жесты, не заметить которые было невозможно. Предварительные итоги соцопроса вселяли оптимизм. Но… всё это было снаружи. А внутри? Внутри оставались застрявшие на полпути изыскательные работы, разброд и текучка среди геологов, проблемы с документацией, подкупы чиновников, от чьих подписей зависел ход дела, давление на людей, наконец, искусно сфабрикованное дело атамана Черпака. И всё это на фоне неутешительных прогнозов рынка цветных металлов, ставящих под угрозу целесообразность проекта. Но об этих нелицеприятных «внутренностях» знали немногие.
Зато внешняя победа была налицо. Она стала ещё более очевидной и убедительной после громкого участия компании в Гоголевском фестивале. Орешкин снова не просчитался! Президент Новиков отметил успех филиала на Совете директоров и списал с барского плеча оставшийся перерасход сметы. Имя «Траст-Никель» прогремело на всю страну.
И вот сегодня Рубину предстояло встретиться с корреспондентом транснациональной сети «Хорда» – это вам не какая-то там местная «Штучка», и в который раз произнести слова о том, что его компания «заботится не только о хлебе насущном, но и о духовной пище для народа». Как же надоело повторять их из раза в раз, прекрасно сознавая, во имя чего это делается. Однако довольно сантиментов. Рубин одним глотком выпил кофе, быстро собрался, лязгнул замком, шагнул в лифт и бесшумно понёсся вниз.