Он включил негромко радио и деликатно умолк.
Вера, согревшись, притихла, почти задремала. Но так лишь казалось со стороны. Она смотрела из-под прикрытых век на вымытые ливнем улицы, на мокрые с почерневшими стволами деревья, на дрожащие в лужах фонари и пыталась окинуть мысленным взором весь сегодняшний день. Он казался безразмерным, вмещающим в себя гораздо больше отведённых ему часов и минут. Женщина с трудом припоминала его начало: как выехала утром из Пчельников, как, выйдя из автобуса, не знала, куда себя деть, как неприкаянно бродила весь день по городу. Потом уличная ярмарка и несказанная удача – редкая книга, вот она, лежит у неё на коленях, придавливая влажной тяжестью выстиранное дождем платье. Но главное ждало её впереди. Встреча с Антоном. Кто он? Что делал на пустынной улице в такой час? Почему подошёл к ней? Вера не успела спросить. Всё время, что стояли они под зонтом, говорила только о себе, а он внимательно слушал, не пытаясь ни останавливать, ни перебивать. Как всё странно… И как сладко, когда тебя вот так жадно и самозабвенно слушают, будто бы от твоих слов зависит чья-то судьба… Может, действительно зависит? Может, и вправду судьба?.. Даже если отбросить Верину склонность к мистике и символам, которые она замечала на каждом шагу, нельзя не признать, что во всех сегодняшних событиях присутствовала изрядная толика чертовщины. Или Божественного промысла? Это как посмотреть. Женщина не могла разобраться в своих путаных чувствах, в череде скачущих эмоций, обрывках снов и воспоминаний. В голове звучали слова бабы Дарьи: «Однажды ты встретишь человека, который полюбит тебя…», «Завтра тебе непременно нужно быть в Верхнедонске! Не вздумай спрашивать зачем!»… Что-то старуха говорила наяву, что-то во сне, но какое это теперь имело значение? Важно другое: там, под большим чёрным зонтом, заслонившим её не только от дождя, но и от всех горестей мира, она впервые за долгие годы почувствовала себя маленькой, слабой и абсолютно защищённой. Ей не нужно было ни о чём заботиться, ничего решать, ни о чём думать. Хотелось лишь теснее прижаться к промокшему плечу стоящего напротив мужчины, зажмурить глаза так, чтобы искры посыпались, открыть их снова и убедиться, что всё это не сон. Нет, не сон! Вера счастливо улыбнулась.
Городская иллюминация сменилась яркими огнями магистрали, с бешеной скоростью летящими навстречу автомобилю. Потом пропали и они. Машина свернула на боковую дорогу и, переваливаясь на ухабах, тихо вползла в кромешную тьму. Лишь острые лучи фар выхватывали куски сокрытого во мраке мира: исполинские стволы старых сосен, замершие коряги, мерцающие огоньки чьих-то глаз…
***
Посадив Веру в такси, Антон пошёл домой пешком. Пара кварталов променада перед сном ему не повредит. Телефон трещал по швам от потерянных звонков и непрочитанных сообщений. А голова от вопросов: отчего Вера не захотела, чтобы он проводил её домой? почему он, такой идиот, не взял номера телефона? как теперь её найти? как объяснить всё, что произошло с ним сегодня? есть ли этому разумное объяснение? хоть какое-то есть?
Антон был далёк от мысли, что встреча с Верой может как-то повлиять на его давно устоявшуюся жизнь. Он не верил в приторную муть, которой были нашпигованы бульварные романы, женские журналы и сериалы, его бесила сама фраза «любовь с первого взгляда», и вообще, он был не в том возрасте, чтобы легко, без боя поддаться женскому обольщению. Да и не было в помине никакого обольщения, не говоря уже о любви. Тогда что? Просто случайная встреча. Вера случайно оказалась на его пути и разделила с ним несколько часов грозы.
Чем зацепила его эта странная женщина? Взгляд. Ну, допустим. Внешность – ничего особенного. Ничто не бросилось в глаза, ничто не поразило его воображения. Простецкое платье в горох, которое ни за что не надела бы ни одна из знакомых женщин. Руки без маникюра, а на косточке у запястья шишечка от компьютерной мышки. Каштановые волосы, пахнущие дождем. А как она держала книгу! Другие так держат крокодиловую сумочку или карманную собачку. Книга – нафталин, но говорила Вера о ней так, словно та была фамильной реликвией. Чудная! Вовлекла его в игру, а он и поддался: «До нового совпадения! Или сна…» – смех, да и только! Зачем она ему нужна? Что с ней делать? – он не знал. Но и отказываться так просто от сегодняшней случайности не собирался.
Придя домой, Антон заставил себя просмотреть сообщения, прослушал голосовую почту. Это привычное занятие переключило его с неотвязных мыслей о Вере. Его побег с банкета не остался незамеченным. Девять сообщений от Дёгтевой живописали реакцию верхнедонской элиты на его внезапное исчезновение. Грамоту из рук Туманова пришлось получать ей, на ходу придумывая оправдание отсутствию шефа. Три пропущенных вызова от Эллы. Гневная тирада Новикова с требованием немедленно связаться. Вкрадчивое, полное намёков и полутонов послание Орешкина. Приглашение Головко. Докладная Семёнова и отчёт Ковалёвой. Дежурная сводка с биржи. Несколько рабочих писем и с десяток неопознанных входящих звонков. Того, что он ждал – информации из Москвы по делу Черпака – не было. Звонить уже поздно – придётся потерпеть до утра.
Антон встал под горячий душ и стоял до тех пор, пока от пара не стало трудно дышать. Растёрся полотенцем и улёгся в кровать.
***
Вере не спалось. Третий час она ворочалась в постели, прислушиваясь к скрипу сверчка за окном. От озера тянуло прохладой. Тревожно шумели кроны старых лип.
Она раскладывала по полочкам свою жизнь, взбаламученную случайной встречей, и не могла навести в ней прежний порядок. Чего-то не хватало, а другого было в избытке. Её недавние треволнения, муки выбора, искушения и страхи – всё отступило и померкло. Исказились до неузнаваемости масштабы событий, словно кривое зеркало насмешливо преломило реальность, ещё недавно такую незыблемую. То, что было важным, предстало смехотворно ничтожным, а незначительные мелочи вдруг обрели вселенские размеры и глубину. Добровольное отшельничество научило Веру с осторожностью относиться к фокусам восприятия, но сейчас она ничего не могла с собой поделать. Нанизывая одну за другой в цепочку случайности последних дней, она твёрдо и окончательно уверилась в том, что и спектакль уличного кукольника, и сказка бабы Дарьи, и сон с участием Гоголя – всё было звеньями одного целого. А может, это плод её не в меру разыгравшейся фантазии, обострённой одиночеством и избытком тишины?
Между тем небо над верхушками деревьев стало светлеть. Неуверенно чирикнула первая птаха, ей отозвалась другая. Над чернавским лесом занимался рассвет.
***
Острый, как лазер, луч зажёг пику на крыше небоскрёба, высветил паутину проводов – и вот уже вспыхнули верхние ряды окон, утвердив неотвратимость нового дня. Город нехотя просыпался. Утомлённая ночная публика разбредалась из клубов, разбившись в случайные пары. Те, кому пары не досталось, довольствовались виртуальным общением, уткнувшись в смартфоны. Другие досматривали сладкие утренние сны или, прихлопнув рукой ненавистный будильник, с покорностью, а иные с остервенением готовились к трудовым будням. Просыпались младенцы и старики. Засыпали опустошённые ночными муками творцы. Снизу доносился умноженный эхом шорох поливальной машины. У подножия дома в зябкой синеве жались друг к другу отсыревшие столики уличного кафе. Нервно вздрогнув, погасли фонари. Неуловимая, длящаяся всего несколько мгновений тишина осенила заспанное небо, пустынные улицы, безлюдные скверы. И вот грузный оранжевый шар, растрёпанный после короткой июньской ночи, тяжело выкатился из-за зубчатой кромки города. Всё тотчас замелькало, зашумело, засуетилось. Истерично завыла сигнализация, загудели на все лады клаксоны. Нарастающий гомон людских голосов, крики, свистки, трели, музыка и скрежет – сотни звуков разрушили тишину, разбили воздух на элементарные частицы. Верхнедонск расправил бетонные плечи, стряхнул остатки сна и вступил в новый день.
Промаявшись без сна до рассвета, Антон распахнул окно и включил кофеварку, добавив её жужжание к какофонии городских шумов. Про себя он твёрдо решил: во что бы то ни стало отыскать Веру. Хрупкая, доверчивая, беззащитная… Мудрая, взрослая… Простая, но не примитивная. Таинственная, завораживающая, влекущая. Живая и естественная, как сама природа. Настоящая… Сотни эпитетов пронеслись в его голове в эту ночь, и все были адресованы ей.
Глава 37. Шаги к прозрению
Верхнедонск нервничал и торопился. Каждый его житель куда-то спешил, каждый третий безнадёжно опаздывал. Машины теснили друг друга, как песчинки в песочных часах, пробираясь сквозь узкие горлышки перекрёстков. Страдающие нервным тиком светофоры и мигающие электронные табло задавали ритм рабочему дню. Они же обостряли общее состояние спешки и суеты, присущее поутру любому большому городу.
В приёмной Рубина ждал Семёнов.
– Доброе утро, Антон Михайлович! Я по поводу Курочкина.
– Ну, пойдёмте, – Рубин жестом пригласил его в кабинет. – Что с ним?
– Да у него в прошлую пятницу закончилась вахта, нужно бы возвращать парня домой. Что будем делать?
– А что говорит доктор Глюкин?
– Говорит, что лечение нужно продолжать, при этом счета выставляет, мягко говоря, нескромные. Вот взгляните сами! – Семёнов протянул бумагу. – Вы меня поймите правильно, Антон Михайлович, я и так сразу двоим плачу. Вместо Курочкина, вы знаете, второй месяц работает Степаненко. Ну и Александра мы, так сказать, в беде не бросаем, материально поддерживаем. Больничный не оформляли, как вы и просили. Конец квартала на носу, а у меня сметы горят.
Антон бросил беглый взгляд на счёт и отложил его в сторону.
– Вы мне лучше скажите, как он себя чувствует?
– Всё так же, – озадаченно вздохнул Семёнов, – ухудшений нет, но и улучшений явных тоже. Похоже, это у него надолго.
Рубин нахмурился.
– Пётр Васильевич, а вы сами были у Курочкина? Видели его?
– А как же! Езжу каждую субботу. Да и ребята навещают. Только он почти не говорит ни с кем – уставится в одну точку и молчит. Ну, или скажет: «Я всё в своей объяснительной написал». А что в ней, вы и сами знаете.