– Будь осторожен, Антон, с огнём играешь. Да и я с тобой туда же, – проговорил адвокат. – Ладно, прорвёмся!
– Прорвёмся, Эдик, – подтвердил Рубин, – другого выхода у нас нет.
Он пожелал другу удачи и вновь углубился в изучение бумаг.
Вечер застал его внезапно, зашторив окно серой сеткой сумерек. Так же внезапно пришло воспоминание о ночной грозе и знакомстве с Верой. Где она сейчас? Что делает? Антон потёр усталые глаза и отложил в сторону пожелтевшую карту полувековой давности с нанесёнными на неё метками пробных скважин. Земля на испещрённых тушью листах Геокома выглядела такой маленькой, изученной и понятной, что разыскать на ней кого бы то ни было не представлялось большой проблемой. Нужно найти Веру. Почему-то эта мысль казалась ему сейчас самой важной. Антон вспомнил марку и цвет увозившего её автомобиля, остальное было делом техники. Он вызвал надёжного человека и поручил выяснить, кто из таксистов отвозил 25 июня около полуночи женщину от площади Заставы и главное – куда? Улица, дом, желательно подъезд. Антон пока не знал, что будет делать дальше, но надо было с чего-то начинать.
Глава 38. Пациент палаты №13
…Надо было с чего-то начинать. Рубин припарковал машину в дальнем углу парка, окаймлявшего корпуса психиатрической клиники доктора Глюкина. В вечернем сумраке здания казались огромными плавучими баржами, замершими в раздумье меж двух берегов. Жёлтые квадраты окон безучастно взирали на небо. Некоторые из них были зарешечены, другие светились мертвенным тусклым светом. Хрупкие мотыльки, вычерчивая замысловатые зигзаги, клубились вокруг фонарей. Рубин быстро нашёл нужный вход, поднялся на третий этаж и вошёл в кабинет главврача. Глюкин порывисто поднялся навстречу.
– Что же вы не позвонили мне, Антон Михайлович, я бы непременно вышел вас встретить, – доктор протянул обе руки, и Рубин ощутил цепкое пожатие его пухлых ладоней.
– Не стоило беспокоиться, Геннадий Яковлевич, – заверил он хозяина клиники.
– Чай, кофе? – пытливые глаза психиатра внимательно изучали лицо вечернего гостя.
– Нет, благодарю вас, – вежливые формальности были закончены. – Я по поводу Курочкина.
– Ах да, – очнулся Глюкин и, надев скорбное лицо, сообщил: – К сожалению, не могу вас ничем обрадовать. Тщательно изучив историю болезни и проведя несколько глубоких терапевтических сеансов, я пришёл к выводу, что заболевание возникло задолго до того, как проявило себя здесь, в Верхнедонске. Предварительный диагноз нуждается в уточнении. Да, галлюциноз, но неясного происхождения. Какого? Пока не могу ответить точно на этот вопрос. Такая картина встречается в моей практике впервые. Алкогольная провокация явилась лишь спусковым механизмом проявления симптомов. В анамнезе много фактов, уходящих корнями в прошлое пациента. Сложное детство, неполная семья, материнская гиперопека…
– Мы можем отправить его домой? – мягко перебил его Рубин.
Доктор печально вздохнул:
– Я бы не рекомендовал. Но если нет другого выхода…
Другого выхода Рубин не видел.
– Насколько я понял, – уточнил он, – Курочкин не в состоянии вернуться к работе?
– По крайней мере, в ближайшие год-два – нет.
– Тогда я не вижу смысла держать его в Верхнедонске, – решительно заявил Рубин и стал прикидывать в уме, кому поручить разговор с матерью Курочкина и чем ещё можно помочь парню. – Могу я с ним поговорить? – спросил он доктора после минутной паузы.
– Увы, нет, – ещё больше опечалился Глюкин. – Сегодняшней ночью во время грозы случилось обострение. Мы были вынуждены применить сильнодействующие препараты, и теперь пациент спит. Так что… – доктор развёл руками. – Но я вам сразу дам знать, как только он будет в состоянии принимать посетителей.
– Да-да, – рассеянно согласился Антон, – и готовьте его, пожалуйста, к выписке.
Рубин пожал руку профессору психиатрии и уже собрался было уходить, когда вспомнил о госпитализированном журналисте, упомянутом сегодня Семёновым и Геккелем.
– Да, чуть не забыл, – обернулся он уже в дверях, – Геннадий Яковлевич, правда ли, что в вашей клинике находится сейчас пациент по фамилии Перцев?
Глюкин снял очки, протёр их носовым платком и снова водрузил на переносицу.
– Антон Михайлович, врачебная этика не позволяет мне раскрывать информацию о моих пациентах, – заметил он, – но вам в виде исключения скажу: да, это так. Перцев поступил к нам две недели тому назад в крайне тяжёлом состоянии, но сейчас чувствует себя удовлетворительно.
Шальная мысль вдруг промелькнула в голове Антона: а не поговорить ли ему лично с фигурантом дела Черпака? Но он отогнал её прочь.
– Вероятно, вас интересует диагноз Перцева и обстоятельства его поступления к нам? – предположил пристально наблюдавший за ним профессор психиатрии и, не дождавшись ответа, продолжил: – Галлюциноз третьей степени с манией преследования. – Глюкин вновь снял очки и спрятал их в футляр. – Не знаю, зачем вы спрашиваете о нём, да и не моё это дело, но если интересуетесь, видимо, есть на то веские причины.
Доктор выбрал из стопки на столе историю болезни Перцева и извлёк оттуда смятые листы, исписанные неверной рукой журналиста. Протянув их Рубину, кивнул на кресло, а сам вернулся за стол, давая понять, что подождёт, пока тот будет читать. Хватило пяти минут, чтобы Антон пробежал глазами бессвязные строки так и не отравленных адресатам перцевских писем. В каждом из них фигурировала фамилия Сидоренко.
– Перцев тоже спит? – неожиданно спросил Рубин.
– Давайте посмотрим, – предложил доктор, возвращая письма на место.
Они покинули уютный кабинет и двинулись по сумеречным коридорам клиники. На посту в жёлтом пятне настольной лампы сидела немолодая рыжеволосая медсестра с красными натруженными руками и заполняла формуляры. Из-за стенки доносился чей-то жалобный плач. Вдалеке маячили фигуры страдавших бессонницей больных. Ближе к полуночи их всех ждала убойная порция снотворного и тяжкое забытье до утра. В самом конце коридора, напротив процедурной находилась палата №13. За столом спиной к проёму сидел человек в клетчатой пижаме и, склонившись над листом бумаги, что-то торопливо писал. Это был Андрей Перцев.
– Вы мне позволите поговорить с ним наедине? – спросил Рубин, склонившись к мясистому уху доктора.
– Пожалуйста, – шёпотом разрешил тот, – сейчас он в стойкой ремиссии. Только не утомляйте его, не более пятнадцати минут – хорошо?
Антон утвердительно кивнул. Глюкин шагнул в палату и преувеличенно бодрым голосом сообщил: «К нам гости!». Жестом он пригласил Рубина войти, шепнул что-то на ухо дежурному санитару и, заложив руки в карманы безукоризненно белого халата, устремился по коридору прочь.
Пациент развернулся к посетителю вполоборота, обратив на него усталый до безразличия взгляд. Жидкий свет заливал его бледные щёки. В испачканных пастой руках он сжимал шариковую ручку.
– Здравствуйте, – Рубин внимательно рассматривал больного журналиста. – Как вы себя чувствуете?
Перцев усмехнулся.
– Довольно странный вопрос для пациента психиатрической клиники. Положим, чувствую я себя хорошо. Вот только мнение лечащего врача может не совпадать с моим, – на Антона смотрели ясные, полные печали глаза.
– Я – Рубин Антон Михайлович, – на всякий случай представился гость.
– Конечно, я вас узнал, – вздохнул Перцев, – с памятью у меня тоже, слава Богу, теперь всё в порядке, – он постучал по лбу костяшками пальцев. – Теряюсь в догадках, что могло привести вас сюда, – пациент с любопытством разглядывал важного гостя, – вряд ли забота о моём самочувствии. Но сразу хочу сказать, что больше не работаю над заказом «Траст-Никеля». Даже если бы Орешкин не отстранил меня от темы, я бы сам отказался. Так что, – развёл он руками, – ничем больше помочь не смогу.
Рубин силился разглядеть в сидевшем перед ним человеке в клетчатой пижаме признаки безумия и не находил их. Только смертельная усталость и вязкое безразличие ко всему.
– Если не возражаете – несколько вопросов, – сказал он, присаживаясь на свободный стул.
– Забавно! – слабо улыбнулся Перцев. – Мы поменялись с вами местами. Я столько раз начинал с этих слов… и вот теперь спрашивают меня. Что ж, я вас слушаю, – серьёзно произнёс обитатель палаты №13.
Рубин не имел представления, как следует говорить с пациентами психиатрической клиники, не знал с чего начать и что спросить в отведённые ему пятнадцать минут.
– Это вы делали запрос в архив о пропавших в 60-е годы геологах?
– Ну, я.
– Зачем вам это?
– Хотел свериться с рассказами очевидцев, понять: где правда, а где вымысел. Знаете, когда проводишь журналистское расследование, порой приходится в такие дебри влезать. И в прямом, и в переносном смысле. Вот однажды, – Перцев оживился, – пришлось даже самому ночной слежкой заниматься. А дело было, между прочим, в ноябре, и холодрыга стояла – не приведи Господи…
Поймав сочувственный взгляд гостя, журналист осёкся.
– Вы не подумайте ничего, дурная привычка… вечно перескакиваю с мысли на мысль, а не только здесь, – пациент затравленно обвёл взглядом выкрашенные персиковым стены и остановил его на своих руках, – в общем, всё, о чём говорили Кузьмин и Сидоренко, подтвердилось.
– Вы встречались с Сидоренко? – переспросил Рубин.
– Да, встречался, – с вызовом ответил Перцев, – и с геологами вашими встречался. Кстати, они тоже многое подтвердили.
– Многое из чего? – уточнил гость. – Из того, что содержится в папке учёного?
Журналист отвернулся к окну и зябко повёл плечами. Из-за кромки дальнего леса прорезался новорождённый лунный серп да так и застрял на полпути, запутавшись в верхушках сосен.
– Если честно, мне теперь уже всё равно, – произнёс он утомлённо.
– А мне – нет.
Перцев поднял удивлённый взгляд на ночного посетителя.
– Мне нужна папка Сидоренко, – твёрдо повторил гость, – я хочу лично изучить её.
– И что будет дальше?
– Пока не знаю, – признался Рубин. – Но чтобы прогнозировать будущее, нужно хорошо знать прошлое и настоящее.