Гость поёжился от обличительной речи профессора.
– Григорий Васильевич, я хорошо понимаю ваше желание убедить меня в ошибках оценки проекта. Я и пришёл специально, чтобы выслушать ваши аргументы. Но, согласитесь, подобные речи более уместны для митингов. Мне же привычнее язык цифр и фактов.
– Извольте, – учёный с шумом отодвинул ящик стола и извлёк оттуда планшет, смотревшийся в заваленной книгами, застывшей во времени комнате так же нелепо, как космический корабль на автомобильной парковке. – Мои продвинутые ученики создали математическую модель, назвав её «Красная зона». Вот смотрите, – старик развернул к Рубину экран, на котором засветилась испещрённая цветными цифрами таблица. – Здесь – статистическая база, здесь – сплошные замеры среды, здесь – факторы риска в порядке убывания. Строки и колонки можно добавлять, цифры менять. На выходе получаем экологическую матрицу с основными параметрами: водоносные слои, состояние почвы, радиационный фон, состав воздуха, биосферные показатели и прочее. Технологические процессы, заметьте, заложены здесь в чисто теоретическом виде, то есть лишены влияния человеческого фактора и случайных сбоев, что само по себе редкостный оптимизм.
Антон с любопытством рассматривал мерцающую таблицу, которая при нажатии кнопки распустилась клубком змеистых графиков. Обсчитав параметры, система выдала итоговую голограмму, большая часть которой располагалась в красной зоне «Alarm». Как пояснил Сидоренко, это означало, что несколько из жизненно важных показателей находятся в неприемлемой для экосистемы зоне риска.
– Кто финансирует эти разработки? – спросил поражённый изяществом программы Рубин. Их аналитический отдел давно бился над составлением подобного алгоритма.
– Никто. С тех пор, как я был отстранён от должности и уволен с кафедры, все исследования я провожу исключительно за свой счёт. Такова участь опального учёного! – горько усмехнулся Сидоренко.
– Наука от такой опалы только выиграла! – Рубин зачарованно разглядывал застывшую голограмму.
– Это как посмотреть, – заметил учёный, – ведь самое важное в научном открытии – его практическое применение, – картинка на экране медленно гасла. – А хотите, я дам вам копию? – неожиданно предложил он. – Сможете сами поэкспериментировать с цифрами.
Рубин недоверчиво поглядел на кутающегося в плед старика – тот смотрел на него без тени иронии.
– Ну, если вы считаете это возможным, был бы признателен, – осторожно согласился он. – Сколько я вам должен?
– Если речь о деньгах, то нисколько. Но вы должны мне пообещать одну вещь: если итог ваших экспериментов не выведет систему из красной зоны, вы честно обнародуете реальные риски проекта разработки чернавского никеля.
– Хорошо, – без колебаний согласился Рубин. Он всё ещё верил, что решение можно найти.
Глава 42. История пропавших геологов
– Решение можно найти! – Климов обвёл взглядом собравшихся в его кабинете соратников. – Например, выразить мнение людей не через референдум, а собрав подписи под обращением. Инициировать волеизъявление народа снизу, а не ждать, когда спросят власти. Да и спросят ли? – большой вопрос.
– А что – это идея! – поддержал его Парамонов. – Письменный протест, напишем всё как есть. Галина Андреевна уже руку набила на петициях, верно? – он подмигнул активистке.
– Не столько руку, сколько голову, – бодро ответила Ищенко.
– Приложим научное обоснование, – продолжал Иван Лукич, – вон какую программу команда Сидоренко изобрела! Нобель по ней плачет!
– Хорошо бы в этом обращении и за атамана нашего попросить, – предложил есаул Задорожных, теребя прокуренный ус.
– Что ж, и попросим! – согласился Кузьмин. – И за атамана попросим, и за Чернавку, и за землю нашу.
Тайная вечеря завершилась, и каждый отправился выполнять свою часть работы. Парамонов с Кузьминым поехали прямиком в эколагерь, где их ждала Вера. Теперь и она раз в неделю хозяйничала в брезентовом шатре, куда прибывали новые и новые люди, обеспокоенные судьбой чернавской земли. На ночь заступали дежурить казаки, и старики собрались подвезти женщину домой в Пчельники.
Багряный закат озарил полнеба, утопив другую половину в душной фиолетовой мгле. Парамоновская «копейка» двигалась неуклюже, тяжело переваливаясь по мокрым от недавнего дождя песчаным бороздам.
– А помнишь, Лукич, как мы ехали с тобою этой дорогой лет сорок тому назад, аккурат в июле? – спросил друга Кузьмин. – Только вместо твоей колымаги был конь Мальчик, – лесничий ласково прищурился, вспоминая прыткую рысь гнедого жеребца.
– Чего это вдруг она колымагой стала-то? – обиделся Парамонов. – Моя «копейка» ещё многим фору даст! – он осторожно объехал большую лужу. – Раньше ты её ласточкой называл.
– Ладно, не ворчи, – Кузьмин примирительно положил заскорузлую ладонь на плечо друга, – ласточка так ласточка! – и снова погрузился в воспоминания. – Мы ещё с тобой комиссию столичную провожали, помнишь? Ух, и замотали они меня тогда! Я ведь главным свидетелем у них был, – пояснил он Вере, – в проводниках ходил: сначала у геологов, потом у милиции, дальше у комиссий разных.
– Да помню, как не помнить? – Парамонов со скрежетом провернул рычаг в коробке передач. – Тряхнуло нас тогда капитально… Если бы не Мальчик – не поздоровилось бы.
– В каком смысле «тряхнуло»? – переспросила Вера.
– А… да ты не знаешь ничего о нашем землетрясении, – обернулся к ней дед Тихон. – Об этом даже в «Известиях» писали. Но ты, конечно, мала была или вовсе на свет не родилась ещё. Постой, Лукич, в 73-ем это было?
– Не в 73-ем, а в 71-ом, – поправил его краевед. – Такое случалось и раньше, – пояснил он Вере, – подземные толчки неясной природы, и почти всегда они сопровождались провалами грунта.
Старики принялись рассуждать, как учесть подобные случаи аномальной сейсмической активности в проекте Сидоренко. Вера была в курсе, что группа учёных во главе с опальным профессором разработала программу «Красная зона» – математическую модель для определения уровня рисков экосистемы. В ней воплотилась та самая идея соединения «физики» и «лирики», о которой когда-то рассказывал ей Иван Лукич. Помимо дежурных наблюдений и замеров в факторную базу модели пытались включить необъяснённые пока официальной наукой явления, в том числе природные аномалии. Вера восхищалась бескорыстным упорством учёных, широтой их взглядов, неутомимостью старого профессора, год за годом продолжавшего интегрировать науку и нравственность.
– Лесная хозяйка, она ведь и тогда, в 60-х, пыталась предупредить людей об опасности, – донёсся до слуха Веры будничный голос деда Тихона. – Ты и сама теперь с ней знакома, – лесничий знал про её сон и упорно связывал его с переселением Веры в Пчельники.
Сама же она не была в этом уверена и не могла соединить странное сновидение с тем, что говорил старик.
– Только один раз во сне и видела, – с сомнением произнесла она, – да и то: лица не помню, голоса не слышала.
– Это уже немало. Не каждому такая честь выпадает, а тем более заступничество от неё получить, – Кузьмин покачал головой. – Я сам её три раза за всю свою жизнь встречал. Ну, ещё из рассказов отца кое-что помню.
– А я вот ни разу, – вздохнул краевед. – Не удостоился. Правда, с чужих слов, наверное, больше других о ней знаю.
– Ну, тебе, Лукич, и положено знать. Ты ведь у нас кто? Хранитель! То-то же.
Небесный багрянец оплыл и сгустился тёплым воском над излучиной Чернавки. Пурпурные облака, пробитые медными копьями заката, медленно стекали за горизонт. По правую сторону от дороги темнел лес.
– Если так разобраться, послушай тогда геологи предупреждение Хозяйки – глядишь, все целы и невредимы были бы, никто бы не пострадал, – лесничий не спеша достал папиросу. – Оно ведь как получилось? Сначала два года искали выходы пород – не нашли, слишком глубоко руды залегают. Стали бурить пробные скважины. Как добрались до Вороньего поля, так всё и началось: то компас откажет, то бур сломается, то прибор какой из строя выйдет. И так по кругу… Двое из четырёх геологов плохо спать стали. Мне Пётр сам рассказывал: как начинает клонить ко сну – так звон в ушах появляется. А если уж заснёт, то непременно с кошмаром: змеи из скважин выползают, воронье кружит, болотная жижа оживает, да по пятам ходит… Поделился с товарищами – оказывается, не одному ему такие сны видятся. Алексей младший, слово в слово подтвердил. И что характерно, один и тот же сон мучил обоих из ночи в ночь. Потом звон этот стал преследовать их не только во сне, но и наяву. Как начинают шурфить, так и глохнут прямо. Бросают – звон исчезает. Врачи проверяли, но ничего не нашли. А тут поступил приказ от начальства расширить географию проб. Раз приказано – надо выполнять. Они ко мне: «Егорыч, выручай!». Карты картами, а лучше меня тогда леса никто не знал. Ну, я их и водил по тропам заветным, чтобы не заплутали, да в болоте не сгинули – места-то у нас блудные. Они метки для будущих скважин ставили и на карту свою заносили… Вот тогда-то и повстречал я Дарину во второй раз, – дед Тихон сделал глубокую затяжку и затушил папиросу в мятой пепельнице.
От пышущего пурпуром заката осталась лишь блеклая сиреневая полоска. Парамонов включил фары. Вера замерла на заднем сиденье, боясь спугнуть ожившие воспоминания старика.
– Вот значит, отправился я как-то к зимовнику проверить припасы. Замешкался в пути, пока кормушку старую подправлял, пока деревья для вырубки метил… А она, милая, уже поджидает меня у порога. Я её сразу узнал, хоть и не видал два десятка лет. Да и что ей сделается: Дарина ведь возраста не имеет, то старухой явится, то девушкой молодой. Так мне отец рассказывал. Но не спутаешь её, ни с кем и никогда – это точно! Вот и говорит она мне: «Почто ты чужаков в мой лес водишь? Негоже это». Я, признаться, малость струхнул. Думаю, ну всё, попал Хозяйке в немилость. Отец мне как говорил: «На кого Лесная хозяйка осерчает, тому не миновать беды: либо зверь нападёт, либо дерево придавит, либо трясина затянет, ну или ещё что недоброе приключится». Вот и ожидал я расплаты. А она только взглядом суровым на меня сверкнула, как пригвоздила, и велела мне отвадить пришлый люд от здешних мест. «Передай, – говорит, – не потерплю я их вторжения. Гневаться буду». Так и сказала. Не успел я сморгнуть, как её и след простыл.