В кабинет Чалого вошёл курьер и положил на стол свежий номер «Русской литературы». Всеволод Ильич неохотно раскрыл альманах и увидел в содержании имена почти всех местных литераторов, включая мерзавца Гривенникова. Его, Чалого, в оглавлении не было. Редактор тяжело вздохнул. Обида шевельнулась грузным, обросшим колючками панцирем, едва помещавшимся в хлипком теле редактора. «Ариведерчи!» – прохрипел простуженный голос, махнул крылом и вылетел в форточку. Больше он уже никогда не возвращался.
Глава 49. Приют
Позавчера Рубин заметил за собой слежку. Два автомобиля попеременно следовали за ним по городу весь день. Когда он покидал машину, в хвосте пристраивался человек в тёмных очках и с безразличным видом ходил за ним по пятам. Такая же картина повторилась вчера и сегодня. Чьих это рук дело – сомнений не было.
От решения суда Новиков впал в бешенство. «Ты, директор, не в курсе?!» – рычал он по скайпу, багровея лицом. На висках его вспучивались фиолетовые вены, в глазах металась бессильная ярость: он больше не доверял зятю. Вадим Петрович и раньше недолюбливал Антона за его чистоплюйство, терпел только ради Эллы, но теперь даже любимая дочь не могла оправдать его присутствия в высших эшелонах компании. Орешкин слетал к Новикову и по возвращении сделался тихим и задумчивым, избегая встреч с Рубиным. Коростелёв перетряхнул службу безопасности, уволив трёх человек. В верхнедонском офисе появилась внутренняя комиссия. Рубин купил новый телефон и все важные разговоры, не предназначенные для ушей Новикова, вёл с засекреченного номера. Геккель временно покинул Москву. Но Антон понимал, что подобными полумерами не отделаться – пришло время действовать ва-банк.
Решение было принято. Он достал с антресолей рыжий портфель, сложил в него все важные бумаги, документы и банковские карты. Упаковал планшет, бросил в саквояж немного личных вещей. Всё это спрятал в багажник купленной накануне через посредника машины, погрузил туда и крыло параплана. В офис поехал на своей старой, поглядывая в зеркало заднего вида на висевших на хвосте соглядатаев. Единственной причиной, по которой он затянул до сих пор свой уход, было участие в круглом столе, посвящённом никелевым разработкам. В прямом эфире Рубин собирался выполнить данное профессору Сидоренко обещание: рассказать о «красной зоне» и грозящей региону опасности. Поступок, безусловно, безумный, но неизбежный. В офис он ехал лишь за тем, чтобы забрать пару бумаг, вернуть ключи и оставить заявление на расторжение контракта. Другое заявление – на развод – он отправил по почте адвокату Эллы. Больше его в компании «Траст-Никель» ничего не держало.
Антон допускал возможные проблемы с его личными счетами и заранее позаботился о финансовой безопасности. Он защитил юридически, насколько мог, все свои шаги. Что же касается безопасности личной, то он особо не беспокоился, полагаясь на помощь своего ангела-хранителя, уже спасшего его однажды от неминуемой гибели. Гораздо больше личной безопасности Антона волновало предстоящее объяснение с Верой. Он предпочёл бы сделать это при других обстоятельствах, но обстоятельства не намеревались подстраиваться под его желания. Конечно, надо было рассказать обо всём раньше, когда отношения ещё не укоренились, а связь не проросла кровеносными сосудами теснейшей близости, но теперь выбирать не приходилось. Всю правду Вера должна узнать только от него.
Отправив курьера с документами на почту и отослав голосовое уведомление Новикову, Рубин вышел через запасной ход, сел в вызванное заранее такси и помчал к оставленной в укромном месте машине. Убедившись, что вокруг всё чисто, он рванул к Вере. Антон понимал, что избавился от своих преследователей только временно: служба Коростелёва отлично знала дорогу в Пчельники и когда его отсутствие заметят, наверняка пошлют людей туда. Но к тому времени он что-нибудь придумает.
Автомобиль съехал с магистрали и повернул в сторону Чернавска. Знакомая в каждом изгибе дорога и ровный шум мотора немного успокоили Рубина. Он стал думать, как обустроить свою дальнейшую жизнь, их с Верой общее будущее. Как защитить её на время переходного периода, сопряжённого с рисками и опасностями. Рубин знал: так просто ему уйти не дадут, а Веру впутывать в историю не хотелось. Хорошо бы уговорить её хотя бы на месяц покинуть Пчельники. Она как-то призналась, что любит Грецию – что если предложить ей творческий отпуск на одном из безвестных островков Киклад? Это он легко сможет устроить. Нужно во что бы то ни стало уговорить!
Машина, не сбавляя скорости, круто свернула за поворот. Рубин едва успел ударить по тормозам и резко дёрнуть руль в сторону, чуть не сбив худенького паренька с поднятой вверх рукой.
– Эй, тебе что – жить надоело? – налетел на него Антон, выскочив из машины.
– Нет, не надоело, – абсолютно серьёзно ответил юноша, пятясь на обочину.
– Что ж тогда под колёса бросаешься? Не мог другого места для автостопа найти? Видишь, крутой поворот, кругом деревья!
– Простите, что заставил вас волноваться, – извинился хрупкий юноша. – Теперь буду знать… про повороты, – он стоял, виновато переминаясь с ноги на ногу. – Если уж вы всё равно остановились, не подвезёте меня до Чернавска?
– Садись уж, – разрешил Антон, овладев собой и придирчиво рассматривая автостопщика.
Ему показалось, он где-то его уже встречал: светлые кудри до плеч, прозрачные глаза, острые лопатки под белой футболкой. Бледные щёки даже не тронуты загаром – а ведь август на исходе. Странный тип!
Парень поёжился под пристальным взглядом Рубина.
– Меня зовут Глеб, – произнёс смущённо, – Глеб Белов.
– Ясно. Куда тебе, Глеб? – спросил Антон, не назвав в ответ своего имени.
– В детский интернат. Знаете, где это?
– Покажешь, – Рубин сердито хлопнул дверью.
С полчаса ехали молча. Юноша сидел, не шевелясь, почти не дыша, сложив тонкие музыкальные руки на худых коленях. Ветер развевал его белокурые волосы. Пахло сеном и яблоками. Антон пытался вспомнить, где раньше видел этого камикадзе, но задать вопрос напрямик не решался. Да и что их могло объединять? – так, обычное дорожное дежа-вю.
– Зачем тебе в интернат? – спросил он пассажира, утомившись бесплодным ковырянием в памяти. – Ты вроде уже не ребёнок.
– Я волонтёр, – простодушно ответил Глеб. – По пятницам приезжаю в Чернавск поиграть с детьми.
– Поиграть с детьми? – усмехнулся Рубин. – Мне казалось, парни твоего возраста гораздо охотнее играют с девушками.
– У меня нет девушки, – произнёс волонтёр, отрешённо чему-то улыбаясь.
«Вот странный, – подумал про себя Антон, – он случайно не…»
– Нет, вы ошибаетесь, – поспешно перебил Глеб. Его бледные щёки порозовели.
– Ты ещё и мысли читаешь? – Рубин с любопытством повернулся к занятному пассажиру.
– Иногда, – честно признался тот, – когда они слишком громкие.
Дорога была абсолютно пустынной: ни машин, ни автобусов, ни людей. Да и разговор получался каким-то разреженным. Голова была занята другим.
– Что за интернат? Расскажи, – попросил Антон, лишь бы заглушить свои слишком громкие мысли, не предназначенные для сведения случайного попутчика.
– Сиротский приют Ольденбергов, – с готовностью отозвался Глеб. – Ему более полутора веков. Это одно из самых старых и самых красивых зданий Чернавска. Будет время – посмотрите обязательно!
– И много сейчас в нём детей? – поинтересовался Рубин.
– Двадцать четыре: четырнадцать девочек и десять мальчиков от трёх до шести лет.
– И что – всех знаешь по именам? – смягчился Антон, проникшись безотчётной симпатией к волонтёру.
– А как же, – улыбнулся Глеб, – и по именам, и по привычкам, и по мечтам. Вот, например, Ваня – пять лет, а уже умеет читать. Любимая книжка – «Мойдодыр». Всерьёз мечтает, чтобы этот умывальник стал его папой. Варенька на прошлой неделе научилась завязывать шнурки. Мирон любит петь «Ясочку». А Лиза уже помогает на кухне. Особенно ей нравится лепить пельмени, может за один присест вылепить полсотни! И с малышами возится с удовольствием.
– Вырастет – хорошая получится жена, – заметил Антон.
– На будущий год её, как и всех шестилеток, переведут в другой интернат, для школьников. А сюда поступят новые малыши из Дома Ребёнка, – Глеб погрустнел. – Так странно… нет войн, нет революций и голода, всего в достатке, а брошенных детей всё больше… – бледные щёки юноши сделались совсем прозрачными. – Самое печальное, что эти дети абсолютно беззащитны. Случись что – их некому будет спасти. Они лишены главной защиты – любви. А как без любви? Без любви – как без крыльев! – волонтёр окончательно расстроился и умолк.
Между тем машина въехала в Чернавск и, покружив по улицам, остановилась у ворот интерната на самой окраине города. Среди узловатых фруктовых деревьев выступал крытый новой черепицей двухэтажный корпус из красного кирпича, отдалённо напомнивший Рубину Верин дом у озера. Из глубины сада доносились детские голоса. Антону вдруг захотелось взглянуть одним глазком на старый приют и на его воспитанников. Он решительно захлопнул за собой дверцу:
– Я пойду с тобой, Глеб, – и двинулся вслед за волонтёром вглубь сада.
Главный корпус был действительно очень стар: на фронтоне проступали выложенные кирпичом цифры 1846. В те годы строили на века, потому и стояли такие дома веками. Могли сгнить рамы, облупиться штукатурка, провалиться крыша, но сами стены стояли прочно, как влитые, не покосившись и не рассыпавшись за десятки лет. У входа тускло отсвечивала на солнце мемориальная доска: «Сиротский приют. Основан графом Петером Фредериком фон Ольденбергом», ниже обычная вывеска: «Чернавский детский интернат (для детей дошкольного возраста)». Из приоткрытых дверей тянуло пригорелой кашей.
Глеб с Антоном обошли здание вокруг. На площадке за корпусом играли дети. Маленькие барышни лепили песочные куличи и кормили ими голенастых растрёпанных кукол, свалявшихся зайцев и кособоких медведей. Мальчишки по обыкновению возились с техникой: машинки, паровозики, самолёты и корабли, по большей части помятые, с облезшей краской комплектовались подобранными во дворе проволочками и пружинками. Издали воспитанники походили на обычную детсадовскую детвору, но, присмотревшись, нетрудно было заметить разницу: эти дети почти не улыбались. На их лицах застыло ожидание. Взрослые глаза вглядывались куда-то внутрь, вглубь себя, и лишь изредка устремлялись в небо.