– В сердце. Она там – и нигде больше. В голове и головой её искать бессмысленно!
Вера слушала мудрую гостью и никак не могла соединить её слова и жгучую боль, засевшую там, где та предлагала ей искать первозданность.
– Первозданная женщина дика, непредсказуема и стихийна, – шептала баба Дарья, поглаживая Веру по голове, – она не терпит масок и ролей. Её не подчинишь, не запугаешь и не заставишь силой. Энергия такой женщины способна преобразить мир. Её мудрость напитана опытом тысячелетий. Она хранится вот здесь, – старуха положила руку на грудь. – Первозданная женщина – самое древнее существо на свете и самое могущественное. Но ей, как и всей первозданной природе, грозит полное вымирание. Человечество слишком опасается её могущества, её необузданной энергии и созидательной силы. Любовь первозданной женщины способна сотворить чудо. Сделать мужчину героем. Сделать его победителем. Она сможет поднять его с колен, вывести из мрака и направить к вершине. Она готова отдать ему всю себя, окрылить и напитать любовью. Она способна изменить судьбу не только его и свою, но и многих тысяч людей вокруг… Вот такая женщина живёт в тебе, Вера. Не разрешай ей умереть. Дай ей проснуться…
Вера дышала ровно и легко. Мокрые ресницы трепетали во сне, отбрасывая игольчатые тени. Старуха бесшумно поднялась, поправила подушку под головой спящей, и тихо удалилась прочь.
Глава 51. Вместе наяву и во сне
«Больше не приезжай. Никогда»… Антон мчал что есть сил, вдавливая педаль газа в пол. Он загнал до полусмерти все сто сорок лошадей. Он не думал ни о чём, кроме того, что надо успеть. Последний отрезок пути по грунту он проскочил в клубе рыжей пыли, не дожидаясь, когда она рассеется, не разбирая дороги, не щадя ни себя, ни измученную безумной гонкой машину. Вот и Пчельники. Улица, поворот. Антон заглушил мотор и выскочил из машины. Старый дом отвернулся к озеру, встретив гостя кирпичной спиной. Бочка Диогена была пуста. Он кинулся к дверям – никого. Обежал вокруг дома и заметил вдали у озера знакомый силуэт.
– Вера! – крикнул он, задыхаясь.
Женщина медленно повернула голову, и Антон увидел в её глазах такую бездонную боль, что невольно перешёл на шаг.
– Вера, что случилось? – с тревогой спросил он, приближаясь к любимой.
Он хотел обнять её, но она в страхе отпрянула, словно он был прокажённым. По её лицу он понял, что опоздал. Вера всё знала. Теперь он сможет лишь оправдываться, если только она позволит ему. Пытаться объяснить то, что нужно было объяснить давным-давно.
– Почему? – только и смогла вымолвить женщина, крупно дрожа всем телом.
Лишь сейчас Антон заметил, что Вера сидит на мостках, свесив ноги в чёрную воду. Наброшенная на плечи шаль сползла, тонкая ткань отяжелела от вечерней сырости. Продрогшая, с синими губами, не попадая зуб на зуб, она всё повторяла: «Почему?», глядя на Антона отсутствующим взглядом – таким далёким и отрешённым, что становилось не по себе.
– Я сейчас всё объясню, – он стянул куртку и закутал ею плечи любимой. – Давай-ка, выбираться отсюда, – Антон оттащил женщину от воды, схватился за мокрые ноги – они были ледяными. – Сколько ж ты здесь сидишь? – он принялся растирать её ступни.
– Не знаю, – прошептала Вера, безучастно наблюдая за действиями мужчины.
– Так, надо немедленно в дом, – он приподнял любимую, хотел взять её на руки, но она отстранилась.
– Я сама, – Вера неуклюже вдела ноги в босоножки и пошла, опираясь на его руку.
– А где Диоген? – спросил Антон, лишь бы отключить сомнамбулическую покорность любимой.
– Не знаю, – снова ответила Вера и вдруг остановилась. – Почему ты мне ничего не сказал? – её глаза – уставшие, измученные, такие родные – смотрели на Антона не то с укором, не то с жалостью.
– Я приехал, чтобы рассказать.
С минуту она изучала его лицо заново. Чужой? Родной? Верить? Не верить?
– Ладно. Пойдём, расскажешь, – женщина тяжело ступила на порог.
Они зашли в дом. Антон усадил Веру на диван, закутал в плед, надел на ноги толстые шерстяные носки. Пока вскипал чайник, сбегал к машине, принёс забытый впопыхах портфель. Вернувшись, налил две чашки чая и сел на пол против Веры.
– Знаешь, я часто представлял себе этот разговор. Думал, что скажу и как… И чем дольше я думал об этом, тем больше запутывался и откладывал. Каждый раз я говорил себе: вот сейчас покончу с одним, разберусь с другим, завершу третье и тогда… Но причины отсрочек не заканчивались, а события развивались так бурно и непредсказуемо, что я не решался делать признания. Всё мне казалось неоконченным, незавершённым… каким-то неокончательным. Я был не готов. – Антон провёл рукой по жёсткому затылку. – И я очень боялся потерять тебя, Вера. С самого первого дня.
Женщина слушала не перебивая. Её лицо освещалось слабым светом настольной лампы, заменявшей отсутствующую на небе луну.
– Ты многое про меня узнала, но не всё. Конечно, ты вправе делать свои выводы. Я только хочу, чтобы ты знала: с тобою я всегда был честен, и в действиях моих не было не лжи, не злого умысла. Всё что происходило со мною, вокруг меня в последние три месяца, было неожиданным, неоднозначным для меня самого. Арест Черпака, о котором я узнал постфактум, встреча с Перцевым, знакомство с профессором Сидоренко… Когда я понял, что за моей спиной ведётся двойная игра, я стал копать сам и докопался до того, что не должен был знать ни при каких обстоятельствах. До последнего я верил, что можно найти разумное решение, что чернавский никель можно добывать без ущерба для природы и людей, с минимальными рисками, в обычном режиме. Но теперь понял: нет, нельзя. В том числе и потому, что слишком хорошо знаю внутреннюю кухню проекта и принятые в компании методы.
– Тогда почему же продолжаешь работать? Почему ты до сих пор там? – с болью в голосе произнесла Вера.
– Уже нет. Сегодня я написал заявление. Я разрываю контракт, – Антон сжал её руки. – Вера, я приехал к тебе со всем, что у меня есть. Здесь, – он кивнул в сторону портфеля, – всё моё имущество, все мои козыри и алиби. Мне нельзя возвращаться домой.
– Это опасно? – испугалась Вера.
– Да. И поэтому тебе лучше уехать на время отсюда.
– Но я-то здесь при чём?
– Они всё знают про тебя. Моя жена… бывшая жена, организовала слежку за мной. Они могут приехать сюда в любой момент.
– Про жену ты тоже ничего не говорил, – сухо заметила Вера. – Если бы я знала…
– Мы с ней давно не живём вместе. Наш брак мёртв. Сегодня я подал на развод.
Антон, не отрываясь, смотрел на Веру.
– Всё равно я никуда не поеду!
– Вера, послушай. Я хочу, чтобы ты уехала в Грецию, – он взял её за тонкие щиколотки, торчащие из шерстяных носков. – Помнишь, ты мечтала пожить на острове? Поезжай! Я всё организую за час.
– А ты?
– А мне надо доделать одно важное дело.
– Какое?
– Я обещал профессору Сидоренко обнародовать степень опасности проекта, если мне не удастся выйти из «красной зоны». Мне не удалось.
– И ты сделаешь это? – её глаза зажглись надеждой.
– Завтра, в прямом эфире. Это последнее, что держало меня до сих пор в компании. – Взгляд Антона был полон решимости.
– Значит, это не ты приказал арестовать Черпака? – с мольбой в голосе переспросила Вера.
– Нет, не я. Меня не было в городе, когда всё произошло. Но потом в руки мне попала одна запись… В общем, это я нанял адвоката, который вытащил Черпака из тюрьмы. Только никто об этом не знает… кроме тебя. Но люди Новикова заподозрили неладное, и теперь идут по следу. Вера, я очень прошу, давай уедем! У меня есть деньги, мы можем начать всё с начала. Ты мне веришь?
– Зачем я тебе нужна, Антон? – женщина отвела взгляд. – Подумай сам: мне сорок семь, тебе тридцать пять. Я не смогу родить тебе детей. Через десять лет я буду старухой.
– Глупая, – Антон обнял любимую за плечи, она не сопротивлялась, – ты никогда не будешь старухой. Просто не сумеешь! Так и останешься смешной девчонкой, какая ты есть. Фантазёркой, живущей между сном и явью… За это я тебя и полюбил. И люблю, – он сглотнул застрявший в горле комок и провёл пальцем по её щеке. – А дети… вокруг столько детей, которым нужна любовь, забота, защита, что не хватит и жизни обогреть хотя бы немногих из них.
…Ночь была безлунной и беззвучной. Весь мир словно вымер, даря им возможность побыть вдвоём, в абсолютном и чистом уединении, не нарушаемом ни ночным лаем Диогена, ни тревожным светом луны, ни тягостным присутствием невысказанных слов, невыплаканных слёз. Так и уснули рядом, вытянувшись плечо к плечу на узком диване, не раздевшись, не заперев дверь. Антон крепко сжимал в объятьях потеплевшую Веру, Вера тихо дышала во сне…
***
За пять минут до полуночи женщина пошевелилась. Не открывая глаз, осторожно выскользнула из объятий любимого и двинулась к зеркалу. Антон видел её сквозь смеженные веки – лёгкую и невесомую, подсвеченную изнутри тёплым розоватым сиянием. Он сонно улыбнулся и встал вслед за ней. Вера подошла к мерцающей во тьме волнистой поверхности старинной амальгамы и вошла в неё как в чёрные воды озера. Не раздумывая, Антон шагнул следом. Они оказались в длинном тёмном коридоре, ведущем круто вверх. В самой его глубине тускло поблёскивали заключённые в круглое решето звёздные крошки. Или это был колодец, со дна которого так хорошо просматривалось ночное небо? Они то ли шли, то ли плыли, простирая руки в стороны, их пальцы, не встречая препятствий, вязли в густой как дёготь темноте. Никогда раньше Антону не приходилось видеть таких диковинных снов! Он с удивлением прислушивался к новым ощущениям, так не похожим на всё, что испытывал он до сих пор. Но вот коридор-колодец закончился. Оттолкнувшись ногами и задержав дыхание, они разом нырнули вверх, в круглое звёздное окошко и, прорвав тонкую искристую пленку, вынырнули из воды по ту сторону озера, на другом от дома берегу.
– Здорово! – шепнул он Вере. – Мне нравится этот сон! Это ведь сон? Ты мне снишься?