– Всемогущая Дарина, – почтительно обратился он к Хозяйке, – могу ли я просить вас о персональных сновидениях для некоторых моих подопечных? – получив благосклонное согласие, он протянул ей запечатанный сургучом плотный конверт.
– Мой список, о, Владычица, – Лариса с поклоном положила на ладонь Хозяйки тонкие листы шелковистой бумаги, скреплённые янтарной брошью.
Дарина приняла от Белого Ангела перечень детских снов, а от Чёрного – кошмары для завистников и обиженных молчунов.
Когда со сновидениями было покончено, Дарина ударила посохом о землю и объявила:
– Ночь Новорождения пришла! Все рождены заново!
Гости пришли в радостное возбуждение, увлечённо заговорили между собой, понимая, что следующая такая возможность представится им только через семь лет. Заиграла музыка. Заплясали, не сходя с места, деревья: закряхтели в присядке старые дубы, закачались липы и рябины, встряхнули кудрями молодые берёзки. Завели хоровод и гости. На поляну вышли благородные олени, а за ними другие звери и птицы, понимающие язык людей. Возле пеньков и ивовых кушеток появились самобраные столы, уставленные лесными яствами: аппетитными горшочками с белыми грибами, сладкими кореньями, душистыми ягодами, берёзовым соком. Появились бочонки липового и цветочного мёда, блюдца с калёными орехами, травяные чаи в пузатых самоварах и чистая родниковая вода, вкуснее которой вряд ли что-то сможет сотворить человек… В воздухе закружились разноцветные осенние листья, в мгновение ока превратившиеся в пёстрых бабочек.
Дарина наклонилась к Вере:
– Нравится тебе здесь?
– Очень! – в восхищении ответила женщина.
– Ну, иди, поговори с гостями, времени осталось не так много, – Дарья Степановна ободряюще улыбнулась.
Вера встала со скамьи и тотчас была окружена ватагой детишек в матросских костюмчиках с деревянными лошадками и тряпичными куклами в руках. Вместе с воспитанниками подошла и Багрицкая.
– Вы удивительная женщина, Софья Васильевна, – с почтением обратилась к ней Вера. – Только благодаря вам все эти дети, – она обвела взглядом толпящихся возле её ног малышей, – смогли стать взрослыми.
Первая смотрительница приюта Ольденбергов мягко улыбнулась:
– Каждый из нас, Вера Сергеевна, в ответе за своих детей. Вы, разумеется, понимаете, что я говорю обо всех детях, живущих в одной с нами эпохе. Ведь чужих детей не бывает. И мы просто обязаны помочь им вырасти, стать мудрыми взрослыми и добрыми людьми, – она помахала рукой трубачу Мирону. – Без этого прервётся связь времен.
Антон тем временем беседовал с пропавшими геологами и наставником Сидоренко – академиком Добровольцевым. Лариса Болотова утешала расстроенного директора Центра эволюции. Вера успела поздороваться с графом Георгом и Лизой, перемолвиться парой слов с прадедом Ивана Лукича, обнять внука и узнать имена будущих правнуков, когда к ней подошёл Гоголь.
– Моё почтение, Вера Сергеевна, – писатель склонил голову.
– Здравствуйте, Николай Васильевич, – робко произнесла Вера, поражённая тем, что великий классик знает её имя.
– Ничему не удивляйтесь, – посоветовал ей необычный гость (впрочем, были ли здесь другие?). – Почтенный Оскар Маркович, рассказал мне о вас и просил дать вам несколько дружеских наставлений, что я с большой охотой и делаю, – Гоголь улыбнулся в усы. – Я прочёл кое-что из ваших записей. «Зачарованная река» весьма недурна, если не брать в расчёт слишком великую замашку и горячий приём к делу. Но это от ребячества – это ведь первый ваш опыт?
Лишённая дара речи женщина кивнула.
– Попали мне в руки и ваши чернавские наброски, – продолжал классик, отводя со лба спутанную ветром прядь. – Не скрою, я и сам до сих пор пребываю в восторге от здешних мест. Относительно же заметок моё мнение таково: некоторыми фигурами речи они напоминают мне меня самого, но этим и оканчивается сходство. Всё остальное принадлежит вам и никем другим, кроме вас, не могло быть написано. Однако я столько натворил глупостей в моих сочинениях, что хотел бы сколько-нибудь помочь вам их избежать, обратив собственную беду в вашу пользу.
– Буду вам несказанно благодарна, Николай Васильевич, – Вера с лёгкостью и не без удовольствия переняла его манеру изъясняться.
– Вера Сергеевна, если вы сколько-нибудь верите тому, что я могу слышать иногда природу человека и знаю сколько-нибудь закон состояний, переходов, перемен и движений в душе человеческой, да последуйте моему совету.
– С величайшим рвением, – отозвалась Вера.
– Прежде чем браться за перо, – напутствовал Гоголь, – вообразите себе живо того, для кого вы пишите. Посадите перед собой кого-нибудь из своих знакомых, представьте себе его ум, пытливость, степень развития и, сообразуясь с этим, и пишите – слог непременно будет яснее. Не сажайте перед собою учёных мужей. Чем менее сведущ, менее понятлив будет воображаемый слушатель – тем лучше. Да хоть недоросля возьмите – делу только польза. Если вы сумеете рассказать так, что поймёт и младшая сестрица, и мелкий служащий, и простой ямщик – тогда смело отдавайте в печать. Рассказ понравится всем: и старикам, и щелкопёрам, и дамам, и профессорам – и всякий подумает, что писано для него.
– Но, простите меня великодушно, Николай Васильевич, неужели вы свои рассказы адресовали мелким служащим и ямщикам?
Гоголь улыбнулся и ласково погрозил ученице пальцем.
– Это я, Вера Сергеевна, говорил о ясности слога. Невозможно писать к публике вообще, надобно видеть лица. Нужно спускаться от педантской книжности к ясной простоте. Русский ум, даже недюжинный, не любит, когда ему изъясняют что-нибудь слишком долго и слишком мудрёно. Другое дело ваше поприще. Кому вы хотите обратить ваши слова и мысли, движения вашего сердца? В чём ваше назначение? – Гоголь возвёл к небу задумчивый взгляд. – Простите ли вы мне дерзость указать на это? – возобновил он прерванную речь. – Назначение ваше и поприще явно. Неужели вы сами не видите?
Вера с сомнением пожала плечами.
– Назначение ваше – взывать к сердцам! – пылко воскликнул писатель. – Оживлять мёртвые души! Исцелять и возвращать веру! Вот ваше поприще! – он заглянул Вере в глаза, и целая Вселенная разверзлась в этом взгляде и перетекла к притихшей ученице. – В этом труде вам откроется много наслаждения, но и много боли. Вы многое узнаете, чего не знал до вас никто. Вы откроете и такие свои стороны, каких, быть может, раньше и не подозревали в себе. Ваша жизнь будет полна! Во имя Бога не оставьте без внимания этих слов моих!
Гоголь тряхнул взъерошенной головой и смахнул попавшую в глаз соринку. Только теперь Вера заметила, что ветер усилился, что гости вокруг, подчинившись незримому знаку, ускорили свои движения и стали беспокойно поглядывать в небо. Заторопился и писатель. Откланявшись, он поспешил к трону Дарины, вышагивая на длинных ногах-ходулях походкой, которую так и не смог сымитировать заслуженный артист Галкин. Стройная музыка распалась на какофонию отдельных звуков. Вскоре все ноты слились в однообразный звон, нараставший по мере того, как светлело ночное небо. Сочную синеву над кромкой леса прорезал тонкий новорождённый серп. Выросшая до небес Дарина ударила посохом о землю, земля задрожала и всё в один миг исчезло.
Глава 53. Новый день
Поутру Антона разбудила исходящая от земли дрожь. Это было похоже на то, как если бы под домом работала крупная трансформаторная станция. С чего бы? За окном разгоралось неяркое сентябрьское утро. Рубин чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Необычный сон, который ему приснился, такой ясный и реалистичный, он расскажет Вере позже. Женщина сладко спала, разметав руки по подушке. Плед с бурым кофейным пятном, скомканный лежал в ногах. Она так и была в ситцевом сарафане, как он увёл её вчера продрогшей с озера. Ночью Антон бесповоротно решил, что останется с Верой, чего бы это ему ни стоило. Бред, конечно, но он возомнил их двоих той самой избранной «не парой», которая так долго ждала и искала друг друга, что теперь было бы глупо просто так взять и потерять – слишком бесценна была находка. Он будет жить с нею в Пчельниках. Чем он рискует, уходя из компании, вступая в открытую конфронтацию? Деньгами? Карьерой? Безопасностью? Всё это никогда не было для него определяющим. Новиков – слишком заметная фигура, да и он, Рубин, теперь тоже. Вряд ли бывший тесть станет прибегать к грубой уголовщине – слишком явным будет мотив. Ну, пободаются немного, посудятся – должно же это, в конце концов, ему надоесть. А преемник на лакомое место Рубина найдётся легко – желающих хоть отбавляй! Что же касается брачного контракта, то тут Антон был более-менее спокоен: отделается штрафами и даст ещё сверху, лишь бы Элла оставила его в покое. Опыт ему подсказывал, что всё дело упрётся лишь в порядок цифр.
Пока он собирался и пил кофе, дрожь земли стихла. Стараясь не скрипеть половицами, он взял портфель и вышел на улицу. Дверь была не заперта. Осмотревшись по сторонам, он осторожно пересёк двор. Изнурённый вчерашней гонкой автомобиль дремал в тени старой липы. Из бочки выполз Диоген, весь в репьях и, поскуливая, станцевал ламбаду. «Где ж ты был вчера, гуляка?» – шёпотом пожурил его Антон. Он посмотрел на циферблат – до прямого эфира оставалось два часа – как раз успеет доехать. Завёл мотор и тронулся в путь.
В студии телеканала «ЖЖЖ» всё было готово, ждали только Рубина. За круглым столом сидели академик Эпштейн в модном пенсне, багровый, как всегда, Семёнов, глава департамента Головко и бледный, как лунь, Орешкин. Увидев входящего Рубина, директор информагентства вскочил с места и протянул ладонь. Антон не заметил предложенной ему руки и, поздоровавшись сухим кивком со всеми сразу, занял место по центру стола. «Можем начинать!» – бросил он ведущему. Расположенная позади телекамер группа поддержки включала в себя юриста Урывайко, социолога Корякина и пресс-секретаря компании Дёгтеву. Взволнованная больше обычного Алина попыталась вручить шефу подготовленный накануне текст – двое суток она не могла до него дозвониться, не успела толком ничего согласовать, – но Рубин отклонил протянутый лист. «Интересный получается круглый стол! – усмехнулся он про себя, оглядывая студию. – Ни тебе оппонентов, ни дискуссий. А что, нет неудобных вопросов – нет неудобных ответов. Никому и врать не придётся». Прямая линия с телезрителями, он был уверен, будет строиться по тому же принципу: за стеклом call-центра маячили сосредоточенные лица проинструктированных Орешкиным телефонисток. Если, конечно, до этого дойдет! Рубин специально не готовился, но понимал, что уложиться должен в две минуты максимум, чтобы никто не смог сообразить, что он говорит, и не успел прервать его речь. Он знал, что перед экраном телевизоров будут сидеть не только чернавцы и верхнедончане, не только профессор Сидоренко и его соратники из других регионов и стран, но и президент компании Новик