– Пришла почта, – сказала она и протянула Боденштайну уже вскрытый конверт. – И в ней было это.
– Спасибо. Положите на стол. – Боденштайн надел очки, натянул пару латексных перчаток и вынул из конверта письмо. Это было все то же извещение о смерти с простым крестом, как и все предыдущие послания.
В комнате, где за столом собралась вся команда, воцарилось напряженное молчание.
– «Памяти Хюрмет Шварцер, – прочитал вслух Боденштайн. – Хюрмет Шварцер должна была умереть, потому что ее супруг обвиняется в том, что совершил неумышленное убийство, находясь за рулем в состоянии алкогольного опьянения и оставив в смертельной опасности двух человек».
– Теперь он уже, очевидно, знает, что мы занимаемся расследованием этого дела, и обращается непосредственно к нам, – констатировал Джем.
– Почему двух? – спросила Ким.
– Хороший вопрос. – Боденштайн положил письмо на стол перед собой. – Я считаю, что имеются в виду Кирстен Штадлер и ее дочь Хелен. И тогда возникает вопрос: для кого они так много значили, что он из-за этого пошел на убийства.
– Для отца и брата, – ответила Пия.
– И для Хартига, – добавил Боденштайн. – У него в кабинете висит ее большой постер, и он каждое утро перед работой ездит на кладбище.
– Надо показать Эрику Штадлеру извещения о смерти, – предложила Пия.
– Сейчас мы это сделаем, – согласился с ней Боденштайн и встал. Пия пошла в свой кабинет, распечатала протокол вскрытия и подшила его в дело.
– Какое у тебя сложилось впечатление о Хартиге? – спросила она Боденштайна по пути на первый этаж. – Что он из себя представляет?
– Чувствительный человек. Тип доброго самаритянина. – Боденштайн распахнул стеклянную дверь на лестничную клетку. – Что касается его привязанности к Хелен, то у него какое-то навязчивое состояние. Ее смерть полностью выбила его из колеи.
– До такой степени, что он расстреливает людей?
Боденштайн на мгновенье задумался.
– Он представляется мне человеком, который последовательно выполняет то, что задумал. И даже несмотря на то что я назвал его «добрым самаритянином», я думаю, что тем не менее он борец, а никак не страдалец. За то, что для него очень дорого, он борется.
– Ему известны все связи и наверняка все имена, – заметила Пия. – Мы должны обязательно иметь его в виду как возможного преступника, и поэтому надо спросить, есть ли у него алиби на время преступления.
– И следовало бы больше узнать о Хелен, – кивнул Боденштайн. – Где она жила? Где вещи из ее квартиры?
– Спросим у брата. – Пия кивнула дежурному, который ждал у двери комнаты для допросов, и тот открыл им дверь.
* * *
Эрик Штадлер лгал, и Боденштайн спрашивал себя – почему? Что он скрывает? Это он снайпер? Настало время нарастить темп и оказать на него давление. Он не должен больше иметь возможности все основательно обдумывать.
– Так мы не сдвинемся с места, – сказал Боденштайн. – Начнем все сначала. Что на самом деле произошло с вашей матерью?
– Вы уже знаете, – ответил с заметным раздражением Штадлер. – Отец и я недавно вам все рассказывали!
Он тер суставы на руках, вытягивал пальцы и все больше нервничал.
– У нас есть основания сомневаться в этой истории, – пояснил Боденштайн. – Итак? В каком состоянии вы и ваша сестра нашли мать? Что конкретно вы предприняли? Каково было ее состояние, когда ее доставили во Франкфуртскую клинику?
– Какое это сейчас имеет значение? – В глазах Штадлера вспыхнуло недоверие, как будто он боялся попасть в ловушку. Тот, кто правдиво рассказывал о пережитом когда-то событии, не должен этого опасаться.
– Мы думаем, что это имеет очень большое значение.
Эрик Штадлер задумался, потом пожал плечами. Его глаза забегали по сторонам, и на лбу выступил пот. Затем он потер руки о бедра – верный признак стресса.
– Моя мать отправилась на пробежку и не вернулась. Мы с Хелен пошли ее искать. Мы знали маршруты, по которым она бегала. Когда мы ее нашли, она лежала рядом с дорогой, а собака сидела рядом. Я вызвал по ее мобильному телефону «Скорую помощь» и занялся ею.
– А точнее? – Голос Боденштайна стал более резким. – В чем это заключалось? Вы держали ее за руку?
– Нет, я попытался сделать искусственное дыхание. Я незадолго до этого прослушал курс по оказанию первой помощи для сдачи экзамена на права и знал, как это делается.
– Ваша мать в этот момент дышала самостоятельно? – спросила Пия.
– Нет, – ответил Эрик Штадлер, чуть запнувшись. – Тем не менее я продолжал делать массаж сердца и дыхание «рот-в-нос». Пока не прибыла машина «Скорой помощи».
– В это время ваша мать пришла на некоторое время в себя? – спросил Боденштайн.
Они поочередно задавали вопросы, не давая Штадлеру возможности настроиться на одного из них.
– Нет, – ответил он, и на сей раз ему не удалось уклониться от взгляда Боденштайна.
– А потом?
– Потом мамой занимались врач и санитары. Они перенесли ее в машину и уехали.
– Почему вы не поехали вместе с ними?
– Я… у меня ведь была собака! А с Хелен произошла настоящая истерика. Я позвонил деду, он приехал вместе с бабушкой, и мы с Хелен вместе с ними поехали в больницу. – Эрик Штадлер немного расслабился, вероятно, потому, что он действительно сказал правду.
– Что происходило в больнице?
– Мы долго не видели маму, только позже, в реанимации. Она была подключена к аппарату искусственного дыхания, к ней шло множество проводов. Никто не хотел нам говорить, что случилось. Дед устроил настоящий цирк.
– А где был ваш отец?
– За границей. Мы не могли дозвониться ему по телефону.
– Что произошло потом?
– Послушайте, – Эрик Штадлер наклонился вперед. – Я уже всего не помню точно. Прошло десять лет! У матери произошла смерть мозга. Ее мозг слишком долго не снабжался кислородом!
– Ваша мать лежала в начале или в конце своего маршрута пробежки? – продолжала выяснять Пия.
– Какое это имеет значение? – Эрик Штадлер с раздражением посмотрел на нее.
– Возможно, она упала всего лишь за пару минут до того, как вы с сестрой ее нашли. И не исключено, что она не сразу потеряла сознание. В этом случае мозг не слишком долго не снабжался кислородом.
– Я не понимаю, к чему вы клоните.
– Главный вопрос заключается в том, был ли ее мозг действительно необратимо поврежден из-за дефицита кислорода? – пояснила Пия. – Вы говорите, что сразу начали делать искусственное дыхание, а потом этим занялись санитары. В больнице ее подключили к аппарату искусственного дыхания.
Эрик Штадлер пожал плечами.
– Как обычно. Да, было именно так, – сказал он. – Врачи констатировали смерть мозга. Кровоизлияние в мозг необратимо повредило ствол. Она бы уже никогда не пришла в себя.
– Ваша бабушка рассказала нам, что вы были в бешенстве, когда узнали, что врачи совершенно не заинтересованы в том, чтобы спасти жизнь матери. Они рассматривали ее лишь как возможного донора органов.
– Мне было тогда семнадцать лет! – резко ответил Эрик Штадлер. – Я был в полном шоке. Мать умерла на моих глазах! И я не понимаю, чего вы сейчас от меня хотите. Спустя десять лет! Она умерла!
– Я скажу вам, в чем дело, – сказала Пия. – Там, на улице, кто-то бродит и стреляет в невинных людей, чтобы наказать их родственников за то, что случилось с вашей матерью. Кто-то, кто знает, что произошло на самом деле! Кто-то, кто верит, что вашу мать можно было спасти. Если бы она на самом деле два часа лежала в поле, и когда ее доставили в клинику, у нее уже умер мозг, то это было бы страшным ударом судьбы, в котором никто не был бы повинен. Но все не так!
Тут Эрик Штадлер потерял самообладание. Под постоянно нарастающим давлением от вопросов, которые в течение пятнадцати минут сыпались на него, как пулеметный огонь, он сдался.
– И что, если я вам скажу, что мою мать оставили умирать, потому что была острая потребность в ее органах? – неожиданно прокричал он. – Вы будете считать меня придурком, который спустя десять лет все еще не забыл о смерти матери! Тем, кто рассказывает жуткие истории!
– Нет, не будем, – спокойно возразил Боденштайн. – Но мы найдем и привлечем к ответу тех, кто тогда сделал это и попустительствовал этому. Такой метод мы находим более эффективным, чем убивать невинных жен и детей!
– Вы можете спасти чьи-то жизни, – сказала Пия.
– Я это уже слышал! – Эрик Штадлер цинично рассмеялся. – Именно это сказали тогда моему деду. Подпишите, что вы даете согласие на изъятие органов! Ваша дочь умерла, но она еще может помочь спасти чью-нибудь жизнь. Они по-настоящему растопили сердца бабушки и деда, приводя различные примеры: маленький мальчик будет спасен, если в ближайшие две недели ему пересадят печень, молодая мать троих детей умрет, если в течение недели не получит новую почку. И так далее!
На лбу Штадлера блестели капельки пота. Он тяжело дышал.
– Успокойтесь, – сказал, смягчив тон, Боденштайн. – Мы не хотим бередить старые раны.
– Тем не менее вы это делаете! – ответил Эрик Штадлер. – Я десять лет стараюсь забыть весь этот кошмар. Моя сестра погибла, потому что она не могла продолжать жить с чувством вины, хотя ни в чем не была виновата.
Он замолчал, покачал головой и на секунду закрыл глаза.
– Когда меня отпустят?
– Пока еще об этом речь не идет.
– Когда? Вы не имеете права держать меня без причины дольше двадцати четырех часов!
Боденштайн встал, Пия взяла папку с делом.
– У нас есть причина, – сказал Боденштайн. – Пока у вас нет алиби на время убийств, мы рассматриваем вас как подозреваемого в совершении преступлений, это я сказал еще вчера вечером. Вы имеете право не давать показаний, чтобы не свидетельствовать против себя, и в любой момент можете воспользоваться услугами адвоката.
– Это просто анекдот! – воскликнул взволнованно Штадлер. – Я никого не убивал! Мне не нужен никакой адвокат!
– Напротив. Мне кажется, что он вам как раз нужен. Или предоставьте четыре алиби.