– И что сказал отчим? – спрашивает Марина.
– А это было уже неважно, – смеется Майк, – потому что внезапно случился юридический казус, уникальный для нашего мира: я стал совершеннолетним и потребовал, чтобы меня избавили от официальной опеки.
– А сотрудничество с Учреждением? – спрашивает Ника.
Майк широко улыбается:
– Ну, послушай, Ника, какое может быть сотрудничество с Учреждением, если они у меня на глазах чуть было не отдали вас на растерзание моему отцу? Я же еще тогда понял, что не хочу иметь с ними ничего общего. А завербовали они меня, когда я был просто глупый маленький мальчик.
Интересно, думает Гоша, знают ли мама с папой, что Граница фактически блокирует время? Если так, Разрушение Границы, которое когда-то их так привлекало, а теперь так пугает, изменит не только наш мир, но и мир мертвых. Мертвые начнут меняться, стареть и умирать – станут похожи на живых. Наверное, это значит, что образ Открытого Мира, увиденный мамой в одном из промежуточных миров, не имеет отношения к тому, что случится на самом деле, если разрушить Границу. Это не пророчество, а материализация маминых страхов, как у всех при переходе Границы.
– И чем ты теперь занимаешься? – спрашивает Марина. – Закончил школу, в какой-нибудь мертвый университет поступил?
– Школу закончил, – кивает Майк, – а поступать никуда не стал. Зачем? Я бы отправился куда-нибудь к вам в университет, но это пока невозможно. Но я могу себе позволить небольшие самостоятельные исследования – на деньги, что остались от Орлока.
Гоша слушает Майка вполуха. Почему мне раньше не приходило в голову, думает он. Каждые мертвые джинсы, каждая мертвая видеокассета, любая мертвая вещь, пересекающая Границу, тем самым ее разрушает. Чем больше мертвых путешествуют между областями, чем больше живых проникает в Заграничье – тем слабее Граница, тем больше сил нужно прилагать, чтобы ее сохранить.
А значит, то, о чем мечтает Ника, куда реальней, чем мы думали. Можно даже сказать, что, если ничего не изменится, Разрушение Границы неизбежно.
– Исследования в какой области? – спрашивает Лёва.
– В той, которая меня напрямую касается. Трансграничные путешествия и проникновение времени в различные области нашего мира.
Гоше хочется позвать Нику на кухню и рассказать о том, что он сейчас понял. Он пытается поймать ее взгляд, но увы – Ника сосредоточенно слушает.
– Обычно такие работы строго засекречены, – продолжает Майк. – Но я наладил контакты с независимыми исследователями в разных мирах. Собрал большой массив информации, но еще не приступил к анализу.
– Ну что же, – говорит Марина. – Будем рады оказаться тебе полезными.
– При чем тут «полезными»! – машет рукой Майк. – Я просто страшно рад вас видеть! Даже несмотря на весь этот балаган с посылкой.
И тут Майк смущенно улыбается – и Гоше на мгновение кажется, будто времени здесь по-прежнему нет и перед ним сидит тот же самый Майк, что и шесть лет назад, – первый мертвый, которого Гоша увидел в жизни.
Днем Главный парк совсем не похож на коварное ночное прибежище джетов. Бездомные попрятались с глаз подальше, а может, ушли побираться на улицах Вью-Ёрка. По асфальтовым дорожкам в обнимку гуляют парочки, чернокожие няньки в белых кружевных передниках катят коляски с младенцами, бегают, едва не сбивая прохожих с ног, дети постарше, проезжают, сверкая хромированными спицами велосипедов, подростки. Греются на солнышке старички-пенсионеры, пьют неизвестно что студенты, от греха подальше спрятав бутылки в коричневых бумажных пакетах, а мимо везет тележку продавец мороженого.
– Хочешь? – спрашивает Лёва.
Марина колеблется. Мороженого, конечно, хочется, но все-таки оно здесь страшно дорогое. Десять порций – и целые новые мертвые джинсы! Это же с ума сойти можно! Прекрасно без него обойдусь, не так уж сегодня и жарко. Да и вообще – зачем мне мороженое? Всего лишь баловство да приятное напоминание о детстве.
А с другой стороны, продолжает подсчеты Марина, вот, скажем, цены на хлеб или яйца. Получается та же история! Два раза вчетвером позавтракали – считай, новую юбку съели! И, выходит, если сегодня откажусь от мороженого, завтра, по той же логике, надо отказаться от сыра и молока, а послезавтра вообще уморить себя голодом. Буду я модная, но голодная. Во всем мертвом – а сама вся полумертвая.
Ну уж нет! Марина решительно кивает Лёве: была не была, покупаем!
Пока Лёва стоит в очереди, Марина раздумывает о деньгах. Все-таки странно, думает она, что мы живем здесь на деньги Орлока Алурина. Дважды мы убивали его, трижды он чуть не убил нас – а теперь его сын снял нам квартиру, да еще выдал каждому по сто толлеров в неделю. Сказал: сами решайте, то ли это плата за то, что поделитесь со мной информацией о пересечении границ, то ли просто дружеский подарок. Спросить Марину – пусть лучше дружеский подарок: не все, что знаешь, охота рассказывать, и тем более Майку, который, хотя вроде и друг, пару раз крепко их подвел.
Лёва возвращается к скамейке с двумя вафельными рожками. Вкусно!
Впрочем, мороженое – не одежда. Вон, мертвые вещи всегда лучше наших, а насчет мороженого – это еще надо распробовать.
– Помнишь, – говорит Лёва, – рядом со школой был киоск? И мы там всегда после уроков покупали стаканчик за девятнадцать копеек?
– Ага, – кивает Марина, – если деньги были.
– Точно! – смеется Лёва. – А если денег было совсем много, мы по дороге это мороженое съедали и в следующем киоске покупали еще порцию!
Марина вспоминает, как в конце августа перед восьмым классом все вчетвером они ели мороженое, гуляя по зеленым столичным бульварам и пустым летним улицам. Они только вернулись с Белого моря, только похоронили Зиночку – и еще не знали, что их ждет.
В одном, впрочем, мы не ошиблись, думает Марина: мы по-прежнему вместе, пускай и по другую сторону Границы.
Сегодня совсем не хочется думать, что будет дальше.
Солнце яркое, трава зеленая, ветер шелестит в кронах, пробежала по поляне белка, серой молнией взлетела на дерево. Прислонившись к стволу, целуются парень с девушкой – да так увлеченно, даже белку не заметили.
Белка их, наверно, тоже не заметила, а вот Марина не может отвести глаз: по ту сторону Границы она никогда не видела, чтобы целовались так бесстыдно, да еще прямо посреди парка. Парень с длинными волосами, а девушка, наоборот, пострижена коротко, почти что наголо: только нежный рыжий пух на затылке вспыхивает в солнечных лучах. На парне – кроссовки, синие джинсы и белая футболка, на девушке – клетчатая рубашка, кожаные штаны и туфли на высокой платформе.
Сидя на скамейке, Марина с Лёвой едят мороженое, и Лёва рассказывает, что вчера взял у Майка почитать умную книгу про фрактальную структуру Заграничья:
– Ну, общую идею мы поняли давно, но там есть интересные детали. Скажем, из математики известно, что при некотором наборе параметров фрактальные множества вырождаются, проходя через точку бифуркации, в хаотические динамические системы…
Марина ждет, пока растает на языке мороженое, и наблюдает за парочкой. Как только им дыхания хватает? Они же так уже минут пять, если не все десять. Время, что ли, засечь?
А ведь я впервые в жизни поцеловалась с Майком, думает Марина. Той страшной ночью, в кладовке заброшенного дома. Мы думали, что сейчас погибнем или больше никогда не увидимся – а вышло наоборот: все время встречаемся. И почти шесть лет назад, когда прощались, он попытался меня поцеловать и прошептал, что всегда будет меня любить… он-то думал, что вся его мертвая жизнь – такое бесконечное «всегда», а оказалось – как у всех, сегодня одно, завтра другое. Кажется, больше он меня не любит – вот и хорошо. Да, я с ним поцеловалась, но я его никогда не любила. Не в моем вкусе, и вообще – какая любовь с мертвым?
– Детали тебе, наверное, не так интересны, – говорит Лёва (кстати, это первая фраза за последние несколько минут, в которой Марина поняла все слова), – но если вкратце, мы можем предположить, что где-то на периферии Заграничья должны существовать области динамического хаоса, чрезвычайно важные как с теоретической, так и с практической точки зрения. У меня даже есть гипотеза…
Парочка наконец разлепилась: девушка оборачивается, и Марина узнает Кейси, девушку-джета, с которой они с Доктором разговаривали на берегу озера. Марина машет, и Кейси, взяв своего спутника за руку, идет к скамейке.
– Привет, Кейси, – говорит Марина.
– Привет, – отвечает та. – Ты Марина, правильно? А твой друг – Марк… нет, постой, не Марк… Лёва!
– Верно, – кивает Марина.
Парочка стоит совсем близко. Они держатся за руки, и видно, как оба слегка перебирают пальцами, словно гладя кисти друг друга.
– Ну, добро пожаловать в парк, – говорит Кейси, – и приятного дня!
– Тебе тоже, – отвечает Марина.
Настроение испортилось. Глядя вслед удаляющейся парочке, Марина думает, что тоже хотела бы целоваться с красивым парнем, прижавшись спиной к шершавому стволу, чтобы вокруг бегали белки, над головой шумела листва, а в небе светило солнце.
А вместо этого приходится слушать лекцию про какие-то фракталы, злится Марина – и тут Лёва накрывает рукой ее колено. Марина оборачивается, и их взгляды наконец-то встречаются.
Марина словно впервые замечает, какие у Лёвы глаза – глубокие, светлые, опушенные рыжими ресницами.
В лучах солнца золотом вспыхивают Лёвины веснушки, и Марина успевает подумать: почему, почему, почему мы потеряли столько времени. А потом, обхватив Лёву руками, первая целует в растерянно приоткрытые губы.
Через несколько часов в предзакатных сумерках Майк найдет их на той же скамейке: они все еще будут целоваться.
Услышав, что в лесу под Вью-Ёрком, где-то в часе езды, пройдет большой концерт, Ника и Гоша одновременно представили грандиозный лесной сбор, как в мире живых, но, конечно, куда масштабней: здесь, чтобы послушать песни, не надо даже брать палатку – приехал утром, уехал вечером; понятно, народу будет полным-полно, лучше выехать заранее и занять места поближе к сцене – издали частенько ничего не разобрать: то ли певцы поют тихо, то ли микрофоны барахлят.