– Только не говорите, что вы организовали это шествие, потому что вам опять негде переночевать, – говорит Доктор, когда они слезают с плота.
– Переночевать нам, кстати, в самом деле негде, – отвечает Ника, – но мы, конечно, не только за этим пришли.
Гоша машет оставшимся на берегу Грэди и Руэри: мол, спасибо, что не бросили, мы добрались, не будем больше вас задерживать. Двое джетов прощально салютуют и растворяются в ночи.
На поляне Доктор извлекает из-под груды одеял скамеечку и садится.
– Берите одеяла и располагайтесь, – говорит он. – Ну и расскажите, что там у вас произошло.
Ника собирается начать, но Гоша предостерегающе берет ее за руку.
– Подождите, – говорит он Доктору. – Можно я сначала спрошу, почему вы сегодня ночуете на острове?
– А вы думаете, молодой человек, мой ответ приблизит вас к решению вопросов, которые вас беспокоят? – спрашивает Доктор.
– Да, – говорит Гоша. – Вы ведь отправились сегодня на остров, потому что почувствовали приближение чего-то необычного… конечно, не грозы и не дождя, скорее, какое-то вторжение… я бы даже сказал – вторжение из глуби.
Доктор молчит так долго, что Гоша уже беспокоится, не ошибся ли. Вдруг попал пальцем в небо, как с гипнозом?
Но нет, все верно.
– Вы хотите сказать, кто-то из вас почувствовал что-то похожее? – спрашивает Доктор.
– Два человека, – говорит Гоша. – Ника видела нечто после музыкального фестиваля, а Майк… впрочем, я не знаю толком, что с ним случилось.
– Я просто не смог даже подойти к дому, где вы живете, – виновато говорит Майк. – Так мне стало страшно.
– Теперь вы понимаете, Доктор, почему я спросил? – говорит Гоша. – Если эти аномалии повсюду, это какая-то глобальная угроза. А если они только вокруг нас – значит, нам надо что-то предпринять и к чему-то приготовиться.
– И, похоже, – говорит Ника, – вы единственный, кто знает, к чему нам готовиться.
Как все-таки приятно, когда Ника снова может продолжить мою мысль, а я – ее, думает Гоша. Хотя бы в этом смысле сегодняшняя ночь обещает быть лучше, чем день.
– А почему вы считаете, – спрашивает Доктор, – что ваши аномалии имеют отношение именно к моим путешествиям вглубь?
– Понимаете, – говорит Марина, – мы довольно много видели в этой жизни. И я видела, и Майк, и, уж конечно, Ника. Если честно, мы даже однажды имели дело с тварями из глубинных миров, или, как вы это называете, из глуби. И то, с чем мы встретились сегодня, нам незнакомо. Поэтому мы думаем – может, это и в самом деле вторжение из глубинных миров? Ну, или персональная охота на нас.
– А кто вы такие, чтобы на вас персонально охотиться? – спрашивает Доктор. – Вы же не ожидаете, что я расскажу свою историю, не услышав вашей?
– Ох, – говорит Марина, – наша история длинная. Но если хотите…
Когда Марина заканчивает рассказ, Доктор некоторое время молчит, а потом произносит:
– Да, ребята, я, конечно, понимал, что пришли вы сюда из какого-то странного мира, но чтобы вот так… с той стороны Границы… наверно, я таких притягиваю.
– А вы уже встречали… живых? – спрашивает Ника.
Доктор кивает:
– Встречал. Одного. Из-за него-то я и здесь.
– Расскажите, – просит Марина, – теперь ваша очередь.
Доктор вздыхает:
– Я звал его Тим, но его живое имя было Тимофей. Его привезли к нам ночью, было как раз мое дежурство. Полицейские подобрали его на улице, его трясло, как в лихорадке, и то и дело рвало. Говорил он с трудом и был похож на бродягу – грязная одежда, спутанные волосы… почти как я сейчас. Я часто об этом думаю: я специально выбрал нынешнюю жизнь, чтобы быть похожим на Тима – или Тим явился мне пророчеством о моем будущем? Не смейтесь, – добавляет Доктор, хотя никто даже не улыбается, – не смейтесь. Мы же ничего не знаем о времени, и, значит, можно предположить, что какие-то отражения, отблески нашего будущего встречаются нам в нашем так называемом настоящем. Иногда их называют знаками, так и говорят: я видел знак, – но людей, которые умеют их распознавать, очень мало – их-то, наверное, и называют прорицателями, пророками и так далее.
Я не умею распознавать будущее, думает Марина. Конечно, сейчас легко сказать, что я с самого начала знала, что Лёва влюблен в меня, а я полюблю его, – но нет, это неправда. Да и вообще, я же помню, в седьмом классе он был влюблен в Нику, хотя вот сегодня он говорил, что еще в начальной школе был влюблен в меня, даже хотел мое имя на сумке написать и нарисовать сердце. Вот если бы написал – это был бы знак? Вряд ли. Я бы только посмеялась тогда, вот и всё. Нет, я не прорицатель.
– Но я – не прорицатель, – эхом ее мыслей продолжает Доктор. – Я тогда подумал только: еще одного бродягу черти принесли, вечно в ночное дежурство возишься со всякими уродами. Короче, я провел первичный осмотр без особого интереса… помню, обратил внимание на круглое пятно внизу живота и отметил в медкарте, что надо проверить пациента на кожные болезни. Потом дал противорвотное и жаропонижающее, попросил сестер взять анализы и занялся следующим пациентом. Как сейчас помню: строитель, упал с лесов и сломал обе ноги. Только под утро я зашел проведать бродягу, и вот тогда, наверное, все и началось.
Кажется, Доктор очень давно мечтал рассказать эту историю, думает Марина, и лучше бы нам спросить его раньше, потому что, мне кажется, времени у нас сегодня маловато. Но глядя на задумчивое старое лицо, по которому бродят алые отблески догорающего костра, она понимает, что торопить Доктора бесполезно.
– Он изменился за ночь. Температура спала, и теперь он лежал совсем спокойно. Не просто спокойно – можно сказать, излучал покой. Улыбался расслабленно, словно был на пляже, а не в палате, где на соседней койке стонал строитель, а из коридора доносились пьяные вопли. Спасибо, доктор, сказал он мне, я рад вас видеть. Думаю, мне легче, и я могу идти. Многие бродяги, едва спадает жар, хотят сбежать из больницы, и, если честно, это обычно злит врачей, потому что мы же не тюремщики – держать кого-то насильно, но отпусти такого – и завтра его снова привезут. Но тем утром я улыбнулся в ответ и сказал без тени раздражения, что пока не придут результаты анализов, мы никуда его не отпустим. Хорошо, ответил он, я могу побыть и здесь. Если вы – мой врач, давайте познакомимся, меня зовут Тимо… Тим, поправился он. Многие жители Вью-Ёрка меняют имена, чтобы они были понятней и благозвучней, поэтому я не обратил внимание на эту оговорку. Рад знакомству, сказал Тим, присаживайтесь – если у вас есть время, расскажите мне о своей жизни: как вам во Вью-Ёрке, нравится ли вам ваша работа.
Никто из пациентов никогда не задавал мне таких вопросов – и, наверное, поэтому я растерялся, присел на стул и стал рассказывать, что работа, конечно, хорошая, но тяжелая, особенно ночные дежурства… короче, и не заметил, как прошли мои полчаса, и в палату заглянул коллега, чтобы принять дежурство. Я сам удивился, что мне вовсе не хочется уходить, и я с удовольствием поболтал бы с Тимом еще. В те два дня, что я не был в больнице, я то и дело вспоминал его, недоумевая – чем же зацепил меня этот бродяга? Снова выйдя на дежурство, я понял, что с нетерпением жду новой встречи. Но, увы, Тим выписался за несколько часов до моего прихода – анализы нормальные, температура больше не поднималась, мои коллеги решили, что у него было обычное отравление. Сам не знаю почему, я огорчился.
– Но вы встретились снова? – спрашивает Марина.
– Да, – кивает Доктор, – где-то через месяц. Опять было мое дежурство, и мне сказали, что в приемном покое какой-то мужчина хочет меня видеть. Я спустился и даже не сразу узнал Тима: на этот раз он не напоминал бродягу, был неплохо, я бы даже сказал, не без изящества, одет, борода подстрижена, длинные волосы убраны в хвост. Он улыбнулся мне и сказал, что ему нужна моя помощь. Я предложил ему пройти в кабинет, и там он попросил меня выписать рецепт на мамаверин, такое слабое обезболивающее, или, точнее, спазмолитик… честно говоря, ничего особенного, во многих областях его продают без рецепта, да и у нас принимают все подряд при головной боли или сильных спазмах. Если бы Тим сказал, что у него болит голова, я бы тут же дал ему рецепт, но он просто попросил меня и улыбнулся – и я тоже улыбнулся в ответ и спросил, что у него болит. И тогда Тим сказал: доктор, у меня ничего не болит, вы мне нравитесь, и я не хочу вам врать. Вообще-то я могу без него обойтись, но вы сами видели, в каком я бываю состоянии после перехода. Какого перехода, спросил я, хотя, кажется, в глубине души уже знал ответ.
– Тим умел переходить из области в область? – спрашивает Ника. – С помощью мамаверина?
– Тим умел путешествовать, – отвечает Доктор. – Как и вы, он был с той стороны Границы, из мира живых. Во всех областях он разыскивал других путешественников – считал, что, объединившись, они смогут изменить мир.
– А во Вью-Ёрке нашел кого-нибудь? – спрашивает Марина.
– Да, – кивает Доктор. – Он говорил, что колдуны-зантеро тоже умеют пересекать границы. И еще он считал, что у меня богатый потенциал… мне кажется, тут он ошибался, хотя – кто знает? Я ведь в самом деле много путешествовал после знакомства с ним.
– У него был какой-то прибор? – спрашивает Марина.
– В том-то и дело, что нет! Тим случайно открыл новый способ путешествовать, о котором до него никто не знал. Тим был химик, фармацевт, разрабатывал новые лекарства – и однажды случайно… короче, детали не важны, суть в том, что не нужно никаких приборов, никаких долгих тренировок, никакого обучения, как у зантеро… просто берешь такую пластину, типа пластыря, – и Доктор показывает пальцами в воздухе круг несколько сантиметров в диаметре, – клеишь на тело и ждешь, пока она впитается… и происходит скачок… переход… Тим говорил, что никогда не знаешь, куда попадешь, но если долго тренироваться, можно этим немного управлять.
– Это как раз понятно, – кивает Марина. – Все способы перехода в этом смысле устроены одинаково: концентрация, визуализация и всё такое.