– Не волнуйтесь, – Марина берет ее за руку. – Все будет хорошо.
В актовом зале они садятся рядом. Извиняясь перед другими родителями, Марина занимает еще одно место. Рыба произносит торжественную речь, упоминает «нелегкое время, в которое вам выпало выйти во взрослую жизнь», а потом выпускники один за другим поднимаются на сцену.
На словах «Дипломом награждается… Александра Столповская!» Марина слышит сбоку восторженное «вау!» и громкие хлопки. Повернувшись, видит радостно аплодирующего Лёву.
– Успел все-таки, – говорит Софья Марковна. – Как всегда, в последний момент.
Марина, улыбаясь, качает головой. Она тоже никак не может привыкнуть к Лёвиным внезапным появлениям. Так и не научилась улавливать момент перехода: моргнешь – и он уже тут.
Или наоборот: поцелуешься на прощанье, и тут же – хлоп! – и никого. Каждый раз потом – такой сосущий холодок в животе, будто в последний раз виделись. Могла бы уже привыкнуть – а все никак.
Лёва протягивает в окошечко рубль:
– Одну порцию бананового и одну фисташкового.
Продавщица поддевает круглой ложкой яркую массу и ловко вбивает шарик в вафельный рожок. Забрав десять копеек сдачи, Лёва возвращается к Марине с двумя порциями италийского мороженого.
– Помнишь, – говорит Марина, – как мы ели мертвое мороженое в Главном парке?
– Конечно, – смеется Лёва. – Но здесь его как-то проще покупать. Нам в Заграничье вечно не до мороженого было: мы то кого-то спасали, то Орлока убивали в очередной раз.
Марина улыбается в ответ. Все-таки приятно знать, что Орлок Алурин исчез навсегда.
Из метро выходят Ника с Гошей, Марина им машет.
– Ну, как Шуркин выпускной? – спрашивает Гоша. – Как там школа?
– Нормально школа, – отвечает Лёва. – Почти не изменилась.
– Ничего, – говорит Ника, – еще через полгода к ней пристроят какой-нибудь ларек и будут что-нибудь продавать.
Марина смеется. В последнее время ларьки с мертвыми товарами появляются в самых неожиданных местах. Иногда в них можно купить такое, чего Марина не видела ни по эту, ни по ту сторону Границы, – зато в обычных магазинах товаров все меньше. Говорят, их задешево скупают коммерсанты типа Ступиной и продают в Заграничье за мертвые деньги.
– А я вот только сегодня в школе узнал, что Павел Васильевич ушел в прошлом году, – говорит Лёва.
– Он болел долго, – отвечает Гоша. – Мы хотели с Никой к нему прийти, но врачи уже никого не пускали.
– Может, и хорошо, что его уже нет, – говорит Марина. – Ему бы не понравилось сейчас. Он ведь все-таки с мертвыми воевал, защищал Границу – а мы ее открываем все шире и шире…
– Может, и не понравилось бы, – говорит Ника, – но вот за тебя и Лёву он бы точно порадовался.
– Это правда, – говорит Лёва. – Он нас всех любил.
– А если бы не эти… перемены, – говорит Гоша, – вы бы по-прежнему виделись только на Станции.
Это да. Марина до сих пор с дрожью вспоминает те месяцы, когда они с Левой встречались только в стационарных областях Межграничья. Хорошо еще, что она легко доставала пластырь – у дяди Коли, а потом у Тимофея Фармера, в НСИ ТГП, Институте Трансграничного Перехода, созданном в рамках глобальной «перестройки Границ», затеянной Учреждением. Интенсификация трансграничной торговли, как и предсказывал Вольфин, ослабила Границу до такой степени, что несколько месяцев назад Лёва смог покидать Межграничье – сперва на несколько минут, потом на полчаса, час, два…
Сегодня Лёва здесь уже несколько часов – и ничего, нормально, идет рядом, ест фисташковое мороженое, никуда не исчезает.
Со своим банановым Марина уже разделалась и теперь с хрустом доедает рожок.
Всякий раз жалко, когда мороженое кончается.
От метро они поднимаются на обзорную площадку Голубиных гор. Сегодня там полно народу: погода отличная, да еще и выпускной в школах. Яркое солнце в синем небе, июньская свежесть зеленых листьев, тут и там – счастливые парочки.
Как все-таки хорошо смотреть на влюбленных, когда Лёва рядом! А то ведь было… вон, полгода назад встретила Майю и Вольфина, увидела, как они целуются, и страшно разозлилась. Мол, как же так! Майя ведь говорила, что любит Лёву, а сама! Марине потом самой смешно стало: зачем ей влюбленная в Лёву Майя? Пусть гуляет с Вольфиным, они такие трогательные вместе: Майя низенькая и круглая, а Вольфин – худой и длинный.
Рассказала потом Лёве, он тоже посмеялся. Ну и порадовался за них, конечно.
Гоша рассказывает смешную (как ему кажется) историю про экзамен, который сдавал на прошлой неделе. Забавно: из них четверых один Гоша закончит институт – если, конечно, к осени Граница не ослабнет настолько, чтобы Лёва смог вернуться на матмех. Впрочем, сам Лёва говорит, что ему отлично подходит метод Вольфина – не ходить на лекцию, а прочитать в книге.
Марина слушает Гошу вполуха, а сама рассматривает прохожих. Вроде бы люди одеты по-другому. Во всяком случае, мертвых вещей явно больше. А какой скандал закатила Рыба в седьмом классе, когда Марина пришла в школу в мертвых джинсах! Сейчас, наверное, Рыба уже так не вопит. Точнее, вопит так же, но на другие темы.
Как все меняется, думает Марина. Похоже, мир, который мы знали, подходит к концу. И, кажется, мы все приложили к этому руку. А ведь мне всегда нравилось, как мы жили, я никогда не хотела изменить мир или разрушить Границу… я ведь не Ника.
Интересно, Ника-то довольна тем, что получилось? Все как-то недосуг спросить.
Гоша досказал историю, все вежливо смеются. Марина смотрит на Нику и решается:
– Ника, я давно хотела спросить… ты вот много лет хотела уничтожить Границу, а теперь ее почти не осталось. Ты счастлива?
– Ну, брахо Ивана отпустили – это, конечно, здорово, – отвечает Ника. – А что до Границы – так, во-первых, она еще вполне есть, а во-вторых, я вот думаю, что, наверное, хотела уничтожить не Границу, а ложь. Но лжи и сейчас хватает, в том же «Аллигаторе» и даже в «Молодости».
– И в «Молодости»? – с притворным ужасом переспрашивает Гоша.
– В «Молодости», в «Молодости», – отвечает Ника. – Мы тут на днях как раз с Васей Портниковым придумывали настоящий молодежный журнал. Писать веселым современным языком, о реальной жизни, без Гирша, без кураторов из Учреждения… мы это всё в шутку, конечно.
– А чего в шутку? – говорит Гоша. – Возьмите и сделайте. Лжи будет меньше.
– Ну, не знаю… – задумчиво отвечает Ника.
– А я в последнее время тоже про ложь много понял, – говорит Лёва. – Вот смотрите: система описания мира, в которой мы выросли, с самого начала была неполной. Были вещи, которые нельзя было объяснить или обосновать, – прежде всего, необходимость Границы. И каждый раз, когда они сталкивались с этой необъяснимостью или необоснованностью, они начинали нам врать.
– «Они» – это кто? – спрашивает Ника.
– Ну, Учреждение. Контора. Такие учителя, как Рыба, такие журналы, как «Аллигатор». Много кто. В результате лжи становилось все больше – и, в конце концов, под ее тяжестью все и развалилось. Собственно, оно не могло не развалиться, рано или поздно.
– А мне нравится думать, – говорит Гоша, – что все это вызвали мы, убив Ищеева.
– Ты, Гоша, все-таки романтик, – смеется Лёва. – Это же только в книгах четверо героев меняют мир.
Я не меняла мир, думает Марина, я просто хотела быть с Лёвой. Так хотела, что даже не думала, зачем дядя Коля нам помогает.
Марина вспоминает последний разговор с начодом Ищеевым. Возможно, дядя Коля в самом деле использовал их, чтобы захватить власть и провести реформу. Знал ли он, как сильно ослабит этим Границу? Вряд ли. А вот Марина знала, что каждый искусственный переход делает Границу все проницаемее и приближает освобождение Лёвы из Межграничья.
Спрашивается: кто кого использовал?
Мы не меняли мир, думает Марина, но мы все хотели перемен – и мы их получили.
– Если даже не мы изменили этот мир, – говорит Ника, – мы избавили все миры от Ищеева и Орлока. И вот от этого я счастлива.
– Тебе, Ника, легко говорить, – отвечает Марина. – А я бы предпочла еще раз убить Орлока, чем убивать Ищеева так, как я его убила.
– Зато ты убила его навсегда! – возражает Ника. – Причем с первого раза.
Марина вздыхает.
– Я тогда пошутила, что в Академии мне не объяснили про «честный поединок»… Но мы же понимаем: одно дело убить в бою, и совсем другое – пристрелить безоружного.
– Мы его не пристрелили, – Лёва берет Марину за руку. – Мы его казнили. Как четыре мушкетера казнили миледи, помнишь?
– Я помню. Они специально пригласили палача, чтобы ее повесить, – улыбается Марина.
В самом деле, смешно: только Лёве могло прийти в голову оправдывать убийство романом Дюмаса.
– Нам негде было взять палача, – серьезно отвечает Лёва, – поэтому его роль сыграла ты. Мы же не в романе. Мы обходимся своими силами, не привлекая помощников.
Марина уже жалеет, что об этом заговорила: день такой хороший, Лёва рядом, чего я, в самом деле?
– Пойдемте вниз, к Гарину и Сердцеву! – предлагает она, и первая бежит вниз по тропинке.
Правильное, между прочим, решение: у памятника двум вдохновителям Проведения Границ ни души. И это в двух минутах от людной обзорной площадки!
А вид отсюда даже лучше.
Марина подходит к краю обрыва, смотрит на бесконечный горизонт, прорезанный шпилями пяти высоток, слышит счастливое чириканье – хорошо!
– А посмотрите, что у меня! – кричит за ее спиной Лёва.
Марина оборачивается: Лёва победно вздымает над головой бутылку мертвого вина.
– Франкское? – спрашивает Ника.
– Италийское, – отвечает Лёва, – но тоже хорошее.
Гоша достает штопор. Стаканчиков, конечно, ни у кого нет, но когда это мешало? Передавая друг другу бутылку, они сидят на краю площадки, свесив ноги. Перед ними расстилается освещенная закатным солнцем столица.
– У меня тост! – говорит Лёва. – Или не тост, не знаю… сейчас выясним.
Он умолкает, собираясь с духом.
– Давай уже! – подбадривает Гоша.