– Дядя Коля сказал, они хотят наградить убийцу Орлока, – говорит Марина, – но я на всякий случай не поверила.
– Это чушь, конечно, насчет наградить, – соглашается Гоша.
Если не считать «Ух ты!», это первые слова, сказанные им у Марины.
– И что мы будем делать? – спрашивает Ника.
Понятно, почему спрашивает. Выходит, все эти допросы – только чтобы найти ее, девочку, которая своей рукой вогнала в сердце Орлоку серебряный нож. Сколько времени прошло, а Лёва все не может поверить, что именно Ника – тихая, худенькая, слабая – убила Орлока. Не спортсмен Гоша, не решительная Марина…
В самом деле: и что будем делать? Лёва смотрит на Марину: у нее, конечно, есть ответ. У Марины всегда есть ответы на самые сложные вопросы.
Возможно, Марина что-то и сказала бы, но тут звонит телефон. Она берет трубку, говорит «Алле!», и тут же ее голос меняется, становится каким-то неестественно-радостным:
– Да, да… ну, можно… скажем, в среду… да, хорошо, я запомню адрес… гостиница «Звездная», в пять часов, ага… да, до среды, пока!
– Кто это? – спрашивает Лёва.
– Так, один мой знакомый, – отвечает Марина. – Илья Гурамов, актер. Мы с ним недавно познакомились.
– Тот самый, который из «Запаса прочности»? – спрашивает Ника.
– Привет ему передавай, – говорит Гоша. – Он мой кузен, знаешь? Двоюродный брат то есть.
– Не может быть! – радостно говорит Марина. – Здорово!
Лёва молчит. Ему-то Гоша давным-давно рассказал, что Яшка из «Неуловимого» – его родственник, рассказал, но просил никому не трепать. Не хочу, говорит, чтобы про меня говорили «брат знаменитого актера», хочу быть сам по себе. Вот Лёва и молчал, лет пять как минимум. Ну, теперь все знают, вот и хорошо.
– Так что будем делать? – снова спрашивает Ника.
– Не знаю, – отвечает Марина. – А что можно сделать? Будем повторять то же самое: ничего не помним, ничего не знаем, тогда перепугались, а сейчас всё забыли.
Все растерянно молчат, даже Лёва сидит насупившись.
Неужели, думает он, нельзя чего-нибудь придумать? Ежу понятно, не могут все четверо забыть, кто убийца, забыть могут только трое: тот, кто нож втыкал, уж точно не забудет. Выходит что-то вроде олимпиадной задачи про мудрецов с белыми или черными колпаками – а такие задачи очень быстро решают даже школьники, не то что специалисты из Учреждения.
– Не годится, – говорит Лёва. – Давайте придумаем новую версию, такую, чтобы объясняла, почему мы ничего не помним. Согласуем детали и будем говорить одно и то же.
– Отличная идея, – кивает Гоша, – осталось придумать.
– Ну, не знаю… – начинает Лёва. – Пусть, например, Орлок оступился и упал…
– …А на камне случайно рос серебряный нож, – продолжает Гоша. – Отличная версия, главное – не запутаться в деталях: один он там рос или их там были целые заросли, только ли ножи растут на Белом море или вилки с ложками тоже?
– Придумай лучше, – говорит Лёва и обиженно замолкает.
– Я уже думала, – говорит Марина, – ничего тут не придумать. Будем повторять то, что говорили.
– А если нас будут пытать? – спрашивает Ника.
Марина смотрит на нее, как на маленькую девочку, которая сморозила несусветную глупость.
– Ерунда, – отвечает она, – у нас никогда никого не пытают. Это только мертвые…
– Ерунда? – говорит Ника злым шепотом. – А то, что в твоем любимом Учреждении за пять лет до войны уничтожили кучу людей, – тоже выдумки? Что их допрашивали ночами, не давали спать, били, издевались – тоже?
– Откуда ты это взяла? – говорит Марина.
– Да это все знают! – вступает Гоша. – Мне родители давным-давно рассказывали. Это так и называется – трагедия минус пятого года.
– Но это же давно было! – отвечает Марина. – Сейчас все по-другому. Нике просто нравится мрачный взгляд на мир…
И тут Ника вскакивает, аж табуретка на пол падает.
– Мрачный взгляд на мир?! – кричит Ника. – Это трезвый взгляд на мир, это честный взгляд! В этом мире, знаешь ли, не все живут в роскошных квартирах, с папой-дипломатом и мамой-красавицей! Гошины родители на нормальную работу не могут устроиться! У меня тетя болеет, я скоро вообще одна останусь, а ты говоришь, что мне НРАВИТСЯ мрачный взгляд на мир. Он мне НЕ нравится, но у меня нет другого для этого мира!
Лёва никогда не видел Нику такой: побелевшие губы, стиснутые кулаки. А он еще удивлялся, как она могла убить Орлока. Только бы она сейчас Марину не убила, под горячую руку, тем более что та уже кричит в ответ:
– Ты что, взбесилась, что ли? Все я знаю, и про Гошиных родителей, и про твою тетю. Я просто верю: в жизни хорошего больше…
– О да, особенно в моей, – орет Ника, – только хорошее, точно! Эмпэдэзэшники меня ищут – хорошо! Точно, хотят наградить, сделать мою жизнь еще лучше! Как я, дура, не догадалась? Не, я знаю, тебе нравится, как все устроено, ты давно говорила. Еще бы! У тебя-то все отлично! Валяй, продолжай в том же духе: хорошая квартира, хорошая школа, хороший Университет, хорошая работа. Муж, дети, внуки – все хорошие! Просторно! Радостно! Комфортно!
– И чего плохого, если комфортно?
– А не бывает комфорта без предательства! Ты о Зиночке часто вспоминаешь? А Арда Алурина помнишь? Ты для своего комфорта всех, кому не повезло, из своей чудесной жизни вычеркиваешь и забываешь! И меня точно так же сдашь своему дяде, если надо будет! Для комфорта.
– Я тебя сдам?! – вскакивает Марина. – Да ты совсем уже… ку-ку!
– Перестаньте вы, обе! – кричит Лёва, но Ника уже бежит в прихожую, и тут же громко хлопает входная дверь.
Лёва поднимает табуретку и думает: на самом деле это Ника из-за Гоши переживает. Хотя нет, не только из-за Гоши.
Гоша словно читает его мысли, встает и говорит:
– Марин, ты прости, конечно, но я пойду ее догоню, а то заблудится еще тут… среди ваших новостроек.
– Иди, иди, – машет рукой Марина. – Пришли, называется, раз в жизни в гости.
Гоша убегает, и некоторое время Лёва с Мариной пьют чай молча. Потом Лёва говорит:
– Тебе в новой школе нравится?
– Не знаю, – отвечает Марина, поправляя каштановую прядку, – я скучаю. Я же восемь лет в одну и ту же школу ходила. Вспоминаю иногда дорогу от старого дома, ну, мимо «пятнашки», и так грустно становится, что никогда по ней не пройду, – хоть плачь!
– Да ладно, всего-то час езды. Приезжай и пройдись на здоровье.
– Не то, – качает головой Марина. – Получится, что я специально приехала, иду по ней и думаю: вот дорога, по которой я ходила в школу! А я ведь по ней ходила и ни о чем таком не думала, вообще ее не замечала.
– Ну, все равно недолго бы осталось так ходить, – говорит Лёва. – Мы ж все на следующий год заканчиваем.
– Это еще когда будет, – вздыхает Марина.
Она снова ставит чайник, а Лёва рассказывает, как ему нравится в новой школе, какие там интересные учителя, и умные ребята, и какой клевый студент Саша Бульчин, и что он, Лёва, впервые в жизни не лучший ученик в классе по математике, а где-то посередине, ну хорошо, в верхней половине, но это потому, что остальные уже два года там учатся. Марина в ответ говорит про девочек из своего класса, а потом приходят ее родители, они все вместе обедают, и Лёва радуется, что вот они с Мариной снова вместе, как в прошлом году, как все прошлые годы. Потом он собирается домой, Марина провожает его к лифту, а когда Лёва входит в кабину и протягивает палец к кнопке первого этажа, вдруг придерживает механические двери и спрашивает:
– Ну, хотя бы ты скажи: это ведь неправда? Я ведь никогда никого не предавала?
Все-таки заблудилась… нет, не то чтобы заблудилась, просто выбежала из подъезда, а потом повернула не туда, к лесу, а не к метро, ну и не могла уже остановиться, так и бежала, почти плача от злости, сама не зная почему.
Наверно, просто перепугалась.
Вот уже полтора года она, когда становится плохо, вспоминает: ведь было однажды, когда она, Ника, оказалась сильной и смелой. Да, там, на берегу Белого моря, в бифуркационной точке, в месте силы, сама, своей рукой, она убила хитрого и коварного Орлока Алурина – и это воспоминание было ее маленькой тайной, можно сказать, личной точкой силы.
И вот теперь вернулось бумерангом, смутной угрозой.
Зачем людям из Учреждения убийца Орлока? Чего они хотят от него?
Ника бежит по узкой тропинке, петляя между сугробами. Над нею нависают поникшие под недавно выпавшим снегом ветви столетних елей. Где-то далеко пронзительно кричит ворона, и на другом краю леса многоголосый хор каркает в ответ.
Ника останавливается, переводит дыхание.
Сесть в сугроб, никуда не идти, остаться здесь, в лесу. Пойдет снег, насыплет сверху домик, можно будет зазимовать, как медведь в берлоге. Никто не найдет, никто не тронет.
Мягко, тихо, покойно.
Ни Учреждения, ни Марины, ни Гоши.
Не надо бежать, не надо прятаться, не надо ни хитрить, ни бороться.
Ника навзничь падает в снег. Теперь над ней – синее-синее небо, непривычное для ранней зимы. Черным пунктиром проносится по нему ворона.
Одинокие снежинки пикируют на лицо и тают.
Когда-то мама учила Нику изображать ангела: вот так лечь в сугроб, помахать руками – и тогда на отпечатке в снегу будет казаться, что у тебя выросли крылья.
Нике уже давно не хочется так играть – наверное, потому, что нет мамы.
В древности люди верили в ангелов, говорили, они помогают при Главном Переходе.
Если это вымысел, если ангелов нет, значит, никто не помогал Никиным родителям?
Ника садится в снег и вытирает лицо, мокрое не то от слез, не то от снежинок, потом слышит шорох и оборачивается.
На дорожке неподалеку замерла белка. Настоящая белка. Не такая, конечно, как в детских книжках, – скорее серая, чем рыжая, да и хвост не слишком-то пушистый, но все равно: живая белка. Смотрит глазами-бусинками, явно ждет чего-то.
Ну конечно! Наверняка привыкла, что люди ее кормят. Жалко, у Ники с собой никакой еды.