Марина сдержанно кивает.
– Фульчи-атака, нападение упырей, смерть учительницы, – перечисляет Ищеев. – Да, целый роман можно написать… Так что мы верили в Гошу. Тем более, он убил самого Орлока Алурина.
Марина хочет сказать: да ничего подобного! – но в последний момент прикусывает язык. Это наверняка ловушка – нет, она вида не подаст, что знает, кто на самом деле убил Орлока. Она снова поднимает глаза – и встречает холодный пристальный взгляд.
Он понял, что я знаю, думает Марина, и он понял, что это не Гоша.
Вот ведь дура!
– Мы были уверены, что он справится с заданием, – как ни в чем не бывало продолжает Юрий Устинович, – но, увы, ошиблись.
– А какое было задание? – спрашивает Марина.
– Пустяковое. Он должен был связаться с вашим старым другом Майком Алуриным. Установить контакт – и все. Но он не справился, и теперь нам придется его выручать. И тут, ребята, вы должны нам помочь. Вы все-таки хорошо знаете Гошу, понимаете его… я думаю, будет правильно, если вы отправитесь ему на выручку.
Марина молчит. Это ловушка, думает она. Не знаю – какая, но точно – ловушка. Буду молчать и делать вид, будто внимательно слушаю, вот и все.
Жалко, нет вазочки с мороженым и ложечки, чтобы лучше держать паузу.
– Конечно, мы организуем специальный тренинг, чтобы вы хорошо подготовились, – говорит Юрий Устинович. – Ты, Марина, поговори с друзьями. Вижу, ты девочка умная, с пониманием, а друзья у тебя, скажем прямо, разные. Ну, ты пользуешься авторитетом, думаю, сумеешь их убедить. Родителям скажем, что премируем вас туристической поездкой для лучшего изучения мертвых языков, в школе тоже все объясним, так что на этот счет не беспокойся.
Марина по-прежнему молчит. Ищеев закрывает папку и говорит:
– И еще, помнится, Николай Михайлович говорил, что ты думаешь насчет нашей Академии? Мне кажется, очень правильное решение – и тут мы, конечно, тоже поддержим и поможем.
– Спасибо, – отвечает Марина, – я пока только думаю, я еще ничего не решила.
Когда они возвращаются по длинным коридорам, Марина понимает: дядя Коля чем-то недоволен и встревожен. Все-таки знает его всю жизнь – уж такие вещи не может не заметить.
– Не переживайте, дядя Коль, – говорит она. – Мне кажется, мы поняли друг друга. Ему же нравилось, как я себя вела, можно было у меня за спиной не кашлять.
– Нормально ты себя вела, нормально, – буркает дядя Коля.
– Но я все равно не поняла, зачем Гошу послали в Заграничье. Что за дурацкое задание – установить контакт с Майком? С ним же можно контакт и отсюда установить.
Скажем, через интердвижок, хочет сказать она, но вовремя замолкает.
– Глупости все это, – вдруг говорит дядя Коля, а потом происходит уж совсем невозможное: нагнувшись к Марининому уху, он тихо шепчет: – Не соглашайся. Откажись. Тебе совсем не надо туда отправляться.
– Почему? – говорит Марина, но дядя Коля уже идет дальше по коридору, и на мгновение Марине даже кажется, что она ослышалась, он ничего не говорил.
Но нет, Марина ясно слышала, он сказал: откажись.
Я еще подумаю, говорит себе Марина, отказываться или нет. Но если Гоша в беде – как я его брошу?
– Они отправили Гошу туда? – повторяет Ника, словно не может поверить. – Одного? Без оружия? Какие все-таки сволочи!
– Если честно, я ничего наверняка не знаю, – говорит Марина. – Там у меня все время было ощущение, что мне врут.
Они сидят на заснеженной скамейке в сквере, где столько раз сидели вчетвером. Как всегда зимой, скамейка занесена снегом, поэтому они сели на спинку, а ноги поставили в сугроб на сиденье.
Лёва мнет ком снега, будто собирается сделать снежок и бросить – но в кого тут бросишь? Похоже, времена снежных битв прошли.
– И что будем теперь делать? – спрашивает он.
– Надо спасать Гошу, – отвечает Ника, – что же еще?
Щеки ее раскраснелись – не то от мороза, не то от ярости.
– Конечно, – соглашается Марина, – только как? Они, там, предлагают нас тоже отправить в Заграничье… на выручку. Велели вас уговорить.
– Меня не надо уговаривать, – говорит Ника. – Я и так знаю: нам надо туда, спасать Гошу.
Лёва вертит в руках снежок.
– Я не уверен, что надо соглашаться, – говорит он.
– Почему? – спрашивает Марина.
Лёва молчит, глядя, как младшеклассники бегут по заснеженной дорожке сквера. Без очков они превращаются для Лёвы в расплывчатые пятна.
– Ты же сама сказала: они все время врали, – объясняет он. – Ну, значит, и о том, что нас отправят спасать Гошу, тоже могли соврать.
– А как же Гоша? – прерывает его Ника. – Пусть они врут, все равно – я знаю, он в беде, и мы должны его спасти.
– Нет, Ника, – говорит Марина. – Лёва прав: не надо так легко соглашаться. Давайте хотя бы подумаем, что еще можно сделать…
Эх, если б у нас был интердвижок, думает Лёва, мы бы попробовали выйти с Гошей на связь. Но после приключений на Белом море мертвый прибор безнадежно поломался.
Что-то поломалось у них всех тем летом, когда Гошина мама разрушила мечту об Открытом мире.
– Что мы можем сделать? – говорит Ника. – Мы тут, а Гоша – там. Хреновые мы друзья оказались. Какому-то Вадику он доверился, а нам – нет.
Лёва никогда бы так не сказал – но чувствует, что Ника права. Ведь Гоша был его другом с детского сада, когда Лёву обижали и дразнили, Гоша его защищал – а теперь что?
Выходит, я ушел в другую школу и все забыл, думает Лёва. Конечно, у меня теперь новые, умные друзья – вот и Гоша нашел себе нового друга. Друг, конечно, так себе, зато, видимо, не учил жить и не занудствовал.
Зачем я с ним так говорил? Я же не учитель, не мама с папой. Пусть бы прогуливал школу, мне-то что? Главное, чтобы мы были вместе, чтобы верили друг другу. А я?
И что теперь делать? Соглашаться на предложение эмпэдэзэшников? Бросить Гошу одного в Заграничье? И так, и так – плохо.
Должен же быть какой-то выход, правда?
Или они наконец стали взрослыми и оказались в мире, где нет правильных решений, где нельзя выбрать лучший вариант, где все выборы – худшие?
Лёва вздыхает и роняет в снег плотный хрусткий снежок. Там, куда он упал, только ямка чернеет – словно маленький тоннель в никуда.
И тут Марина говорит:
– Я знаю, что делать. Мы отправимся в Заграничье – но сами, без них.
– Нет, ребят, честно, Гошка мне больше ничего не говорил, – Вадик разводит руками, едва не опрокидывая полную чашку горячего чая. – Все, чё знал, рассказал, вот честное слово.
Вчетвером в комнате у Вадика тесно. Лёва с интересом осматривается – книг, разумеется, нет, зато вся стена в мертвых фотографиях. Большинство – с полуголыми девушками. Лёве неловко, что Марина и Ника смотрят на эти картинки, и сам он отворачивается, но все равно то и дело утыкается взглядом в какую-нибудь красотку в крохотном купальнике.
– А чего еще Гоша сказал, когда пистолеты оставил? – спрашивает Марина, глядя Вадику прямо в глаза.
Лёве она напоминает героиню какого-то фильма… женщину-следователя, ведущую допрос. Ника сидит рядом, вполоборота, не смотрит ни на Вадика, ни на мертвые картинки. По старой привычке грызет заусенец на пальце – и молчит.
– Да больше ничего, я же сказал, – отвечает Вадик. – Пойду в Учреждение, скажу, что это я все сделал… Я его отговаривал, мол, не надо, – но Гошка, он такой, его не отговоришь…
Что – все сделал? – думает Лёва. Мы же всё делали вместе… хотя нет, они же спрашивали про Орлока.
– Я понял, – говорит Лёва, – он пошел и сказал…
– Молчи, – шикает Ника, косясь на Вадика, – потом расскажешь.
– Знаешь, Ника, – обижается Вадик, – ты всегда была задавака. А Гошка мне, между прочим, доверял. Пистолеты свои не тебе принес, а мне, вот так-то! Понимал, что я – друг на всю жизнь, не предам, не продам, ничего такого. У меня и журналы его остались…
– Какие журналы? – спрашивает Лёва.
– Мертвые журналы, научные, – говорит Вадик и лезет куда-то под стол.
Я и не знал, что у Гоши были какие-то мертвые журналы, думает Лёва, но Вадик уже выкладывает на стол пачку потрепанных изданий, без картинок, но напечатанных на непривычно белой бумаге.
– Франкский, – говорит Марина, бросив всего один взгляд на страницу. – Дашь почитать?
– Забирай, конечно, – отвечает Вадик, – я и так не знаю, куда их деть. Гошка вернется – ему отдашь.
– Сам он не вернется, – говорит Лёва, – но мы его вернем.
Ника бросает на него возмущенный взгляд: трепло!
Ну и ладно, думает Лёва, Ника тоже… слишком уж секретничает.
– Вернете? – переспрашивает Вадик. – Из Заграничья?
– Почему из Заграничья? – быстро говорит Марина.
– Вы чё, за дурачка меня держите? – возмущается Вадик. – Я чё, не понимаю, о чем речь? Если бы Гошка, я не знаю, в деревню к бабке уехал, стал бы он мне пистолеты отдавать! Дураку понятно – он через Границу пошел, как Димкины друганы.
– Какие друганы? – спрашивает Лёва.
– Братана моего, Димки, – объясняет Вадик, – которые мертвое барахло сюда возят. Знают секретные места, где легче перейти.
Точки бифуркации, вспоминает Лёва, они же – места силы.
– А можно с ними? – спрашивает Марина.
– Не-а, ты чё? – Вадик смеется – словно ухает какая-то ночная птица. – Разве они кого с собой возьмут? Туда же стремно идти. Пограничники повсюду, примут за шпиона или невозвращенца – и все, кирдык. А вдруг вы облажаетесь, и все из-за вас засыплются?
– Мы и одни можем пойти, – говорит Марина. – Что для этого нужно, ну, кроме места?
– Чё нужно? – переспрашивает Вадик. – Нужен этот… тонератор…
– Что?
– Чё «что»? Тонератор – он и есть тонератор. Какой-то тон делает… нет, не делает, а как это…
– Генерирует, – догадывается Лёва.
– Ну да. Потому и тонератор.
– А где его берут? – спрашивает Марина.
– За бабки покупают, – отвечает Вадик, – ну, или воруют.
– У кого?