– А что в списке? – спрашивает Марина.
– Ты, девочка, не суетись, – говорит Дима, – все узнаешь в свое время. Нормальный список, правильный. Джинса там, шузы, музон… ничего незаконного.
– Это глупо, – подает голос Лёва. – Если мы все равно переходим Границу, тогда и привозить надо что-то серьезное, чего здесь у мертвых не купишь. Риск тот же, а прибыль выше.
– Прибыль-фигибель, – говорит Дима, – на серьезное у вас бабок не будет. А на мелочевку, говорят, там легко заработать.
– А безработица? – спрашивает Марина.
– Это для мертвых безработица, – отвечает Дима, – а живые всегда работу найдут. Мне пацаны говорили.
– Понятно, – кивает Марина.
– А тонератор позволяет попадать в нужную область Заграничья? – спрашивает Лёва.
– Не знаю, – пожимает плечами Дима. – А вам чё, не все равно в какую?
– Нам не все равно, – говорит Марина.
– Угум, – Дима сплевывает сигарету и, чиркнув спичкой, прикуривает новую. – А вообще, ребзя, вы чего за Границу претесь?
– Из научного любопытства, – отвечает Лёва, и Марина под столом пихает его ногой.
Она торопится: дома ее ждут Гошины мертвые журналы. Каждый вечер Марина со словарем разбирает аннотации статей – и когда до полнолуния остается всего два дня, находит-таки статью о том, как настроиться на нужную область Заграничья.
Вот уже полчаса они кружат по улицам, застроенным одинаковыми пятиэтажками. Наверное, нас специально так водят, думает Лёва, чтобы мы не запомнили адрес и потом не пришли сюда сами. Еще бы глаза для надежности завязали.
Проводник – незнакомый парень в мертвой куртке, узких синих джинсах и темных очках – встретил их у метро, рядом с газетным киоском.
– Это вы, что ли, от Димона?
– Мы, – ответила Марина.
– Да вы дети совсем, – удивился парень и, подумав, добавил: – Ну ладно. Пошли, что ли.
Темных очков он так и не снял, хотя солнца не было и в помине. Тоже для конспирации, думает Лёва.
За эти полчаса он немного устал ходить кругами – тем более что за плечами у него рюкзак, куда он предложил сложить все их вещи. В их числе не только оставленные Гошей пистолеты, но и куча всякой всячины, которую взяли с собой девочки. Вон, Ника даже какую-то мертвую книгу захватила – Марина еще посмеялась, мол, думаешь в Заграничье своих мертвых книг нет? Но Лёва книги уважает, пусть даже и на языке, который с трудом может разобрать. Эх, сейчас бы он с радостью обсудил с Никой, что за книга и о чем, но при парне в темных очках все помалкивают, и с каждой минутой молчания Лёве все неуютней. Каково оно – живым оказаться по ту сторону?
Наконец, они останавливаются.
– Вот сюда, – говорит парень. – Пятый этаж, сто четвертая квартира.
– А дальше что? – спрашивает Марина.
Парень пожимает плечами:
– Дальше – как повезет.
Человек на пороге смотрит на них, будто изучая.
– Да вы дети совсем, – говорит он.
Ответить ему, что ли: а вы совсем старик? – обиженно думает Лёва.
Мужчина в самом деле немолод: скрюченная спина, седая кучерявая борода, волос на голове – две пряди, свисающие вдоль морщинистых щек пепельными спиралями.
– Ну ладно, проходите, коли пришли, – говорит он и добавляет: – Молодые люди.
Удивительно, думает Лёва, никогда бы не подумал, что бифуркационная точка будет не в каком-нибудь старом доме или там в лесу, а в обычной квартире, да еще в новой пятиэтажке. Впрочем, изнутри квартира не такая уж обычная: на полу – густой ковер, на стенах – причудливые, явно мертвые картины, на полках – книги, даже больше, чем у самого Лёвы. На некоторых корешках – мертвые буквы. Вот у кого нет проблем достать мертвую книгу, думает Лёва.
– Помогите ковер скатать, молодые люди, – говорит старик.
Вчетвером они с трудом сматывают в рулон тяжелый ковер. На паркетном полу процарапана звезда в круге.
– Что делать, знаете? – спрашивает старик.
– Не совсем, – говорит Марина. – Я только знаю, как настроиться на ту область Заграничья, где есть нужный нам живой человек.
– Милая девушка, – говорит старик, – это почти бесполезное знание: живые люди долго в Заграничье не задерживаются. Хотя… мне интересно… не расскажете, что это за способ?
– Да, пожалуйста, – говорит Марина: – Все участники Перехода должны вспомнить этого человека, вызвать у себя в сознании его образ, сосредоточиться на нем и, что бы ни случилось, удерживать его в мыслях, как ребенок держит материнскую руку.
– Звучит разумно, – кивает старик, – хотя слышу об этом в первый раз. А на кого вы собираетесь настроиться?
– На нашего друга, – говорит Ника.
– Я бы спросил, что ваш друг делает в Заграничье, – говорит старик, – но мне кажется, что вы не ответите мне. Не так ли?
– Вы правы, – кивает Марина, – не ответим. Но мы все равно хотим попросить вашей помощи, потому что мы не знаем, как осуществить сам Переход.
Лёва снова удивляется: как же она здорово держится, как умеет найти нужный тон.
– Осуществить Переход очень просто, – говорит старик. – Главное – там, дальше, в промежуточных мирах, не забывать, что всё нереально.
– Всё? – спрашивает Ника.
– Ну да. Все, что вы увидите, услышите, почувствуете, – все нереально. И вы сами там тоже нереальны. Как в телевизоре.
Или в игровом автомате, думает Лёва и вспоминает, как Бульчин объяснял, что можно присоединить человека к компьютеру, чтобы тот создал рукотворный сон.
– Вас нет. Есть только ваше сознание.
Старик, кряхтя, нагибается и открывает нижнюю дверцу книжного шкафа.
– Помогите, молодые люди, – снова просит он. Вдвоем с Лёвой они устанавливают в центре звезды небольшой ящик, что-то вроде лежащего экраном вверх телевизора. – А теперь садитесь вдоль окружности, – говорит старик, – и возьмитесь за руки.
– Разве нас не должно быть пятеро? – спрашивает Ника.
Старик смеется в седую бороду.
– Милая девушка, – говорит он, – неужели вы думаете, что то нечто, которое перенесет вас через Границу, умеет считать?
– А почему всюду пишут, что пять человек – лучшее число для открытия прохода в Границе? – не отступает Ника.
– Если меньше – за руки держаться неудобно, – ухмыляется старик. – Приходится сидеть слишком близко к тонератору. А если больше – слишком далеко.
– Понятно, – кивает Марина. – Можно начинать?
– Пожалуйста, молодые люди, пожалуйста. Садитесь в круг и смотрите на тонератор, когда он заработает.
И не забывайте – как это вы сказали? – удерживать в сознании ментальный образ, как ребенок – руку матери. Если, конечно, сможете сконцентрироваться на чем-то, кроме тонератора.
– А в чем проблема? – спрашивает Лёва.
– Не спешите, не спешите, молодой человек. Сейчас всё сами поймете.
Они садятся в круг. Лёва представляет себе Гошу – таким, каким впервые встретил в детском саду: деловитым мальчиком в коротких штанишках и колготках, вечно сбившихся гармошкой.
– Привет, – говорит ему Гоша.
Старик нагибается и щелкает тумблером. Зажигается экран, и комнату наполняет слабое жужжание. Тон постепенно меняется, экран пульсирует в такт. Почему-то в голове всплывает: жалко, не попрощался с Шуркой, – но Лёва старается не терять из виду Гошу, который становится все старше и старше. Вот он уже в об-грушной форме, принимает боевую стойку. Мерное мерцание и вибрирующий гул словно раскачивают комнату. Левины глаза прикованы к тонератору, пальцам передается дрожь Марининых и Никиных рук. Гоша уже выглядит так же, как при последней встрече, но облик его расплывается, скользит, ускользает. Монотонная пульсация словно усыпляет Лёву, он крепче сжимает Маринины пальцы и старается вернуть Гошу. Лёву подташнивает, веки словно налиты свинцом: надо было ей сказать, – он хочет посмотреть на Марину, но не может повернуть голову, хотя нет, все-таки может, но никакой Марины нет, и комнаты нет тоже, лишь какие-то вращающиеся колеса – откуда они здесь? Что за ерунда? Нет, конечно, никаких колес, но ничего другого тоже нет, Лёвины пальцы хватают воздух: наверно, я просто закрыл глаза, надо их открыть, вот и все, – думает Лёва, но уже знает, что смотреть, в сущности, не на что: вокруг нет ничего, кроме огромной бескрайней пустоты, что пульсирует слева и справа, клубится за спиной, распахивается перед самым лицом. Здесь нечем кричать, не на кого надеяться. Из последних сил Лёва пытается вызвать в памяти Гошино лицо, но почему-то видит Марину: в модных мертвых джинсах, со школьной сумкой через плечо. Она улыбается, и Лёва хочет позвать ее, но вместо слов рот заполняет пустота. И та же пустота черной воронкой проглатывает его.
Голубоватый дымок сигареты поднимается к высокому потолку. Сигарета, конечно, мертвая – здесь все мертвое. Трудно к этому привыкнуть. Мертвые сигареты. Мертвый костюм. Мертвый галстук. Мертвые пальцы барабанят по мертвому столу. Мертвая ноющая боль в виске. Мертвый доброжелательный голос:
– Пойми, сынок, мы желаем тебе добра. У тебя просто нет другого выхода – только сотрудничать с нами.
Гоша сидит на низком неудобном стуле. Голова кружится – возможно, потому, что он не помнит, когда спал последний раз. Впрочем, нет, помнит: еще по ту сторону Границы, в мире живых.
– Для тех, кто послал тебя сюда, ты невозвращенец. Нарушил инструкции, провалил задание…
Высокий мертвый мужчина – уже пятый, кто его допрашивает, – представился полковником Стилом, хотя на нем не военная форма, а черный пиджак с открытой грудью, белая рубашка, галстук-бабочка. Ну да, соображает Гоша, он же полковник контрразведки.
– Вот и получается, что для них ты – изменник. Невозвращенец.
Гоша трясет головой, и по лицу полковника идет рябь, будто на экране плохо настроенного телевизора. Вообще, стоит пошевелиться – и все вокруг подрагивает, вибрирует, расплывается.
– Нет, – говорит Гоша, – я как раз собирался вернуться. Я об этом и говорил с Майком…