Симбиоз создает бионы… – но Клара цыкает на него.
– Ну-с, больной Берг, – говорит она Дэвиду, – как самочувствие?
– Нормальное, – отвечает Дэвид.
– Вот и славно, – говорит Клара. – Значит, поедем в операционную.
– Настало время послужить науке, сынок, – добавляет Торопливый.
– …то есть наука послужит твоему выздоровлению, – поясняет Клара.
– Да-да, как же, – бурчит Дэвид.
Лёва слышит, как соседа перекладывают на каталку. Когда Дэвида провозят мимо, Лёва успевает увидеть его лицо: гладкая розовая кожа, светлые волосы, большие голубые глаза.
– Удачи! – говорит он.
– Тебе тоже, – отвечает Дэвид и исчезает за дверями палаты.
Вечером Лёва никак не может уснуть: все ждет, не вернется ли Дэвид. После операции его все равно должны отвезти в палату, ведь так? Чтобы не скучать, Лёва думает о Марине. Представляет, как они вместе спасают Гошу, отбивают его у целой армии зомби. Марина почему-то вооружена помповым ружьем, как у Сулако из фильма. Лёва успевает удивиться, а потом понимает, что уже спит и все это – только сон.
Под утро Лёве снится, будто он снова маленький, летом на даче с бабушкой Розой. Где-то неподалеку пруд, светит солнышко, жужжат мухи… противные мухи, ну их! Бабушка прогоняет мух сложенной вдвое газетой, но они все равно возвращаются… ззззззз… жжжжж… зззз… жжж…
Лёва просыпается. Теплое солнце светит в широкие окна. Вот откуда взялся сон, улыбается Лёва и тут в самом деле слышит: ззззз… жжжжж… зззз… жжжж… Звук идет откуда-то слева, с той кровати, где вчера лежал Дэвид.
– Эй, – говорит Лёва, – ты тут?
В ответ – только жужжание. Лёва что есть сил выгибается, пытаясь заглянуть на соседнюю кровать, но не пускают ремни под мышками. Ничего, говорит себе Лёва, сейчас чуть передохну и попробую еще разок. Он вспоминает, как Гоша учил концентрироваться перед боем, задерживает дыхание, мысленно сосредотачивается на движении, которое должен сделать, и резко поворачивается влево. Ремень впивается в правую руку, в шее что-то хрустит (неужели в самом деле позвоночник?), но из последних сил Лёва все-таки переносит вес тела на другую сторону кровати. Конечно, на бок он не лег, но хотя бы сдвинулся на четверть оборота. Он поворачивает голову, осторожно, чтобы привязанный к петлям противовес не утащил назад.
Теперь ему видно кровать Дэвида: да, там кто-то лежит. Лёва узнает розовую щеку, прядь светлых волос… но лицо вытянулось, вместо губ – ороговевшая щель, а глаза… нет, это не голубые глаза Дэвида. Вместо них над тем, что еще недавно было человеческим лицом, выступают две большие ячеистые полусферы.
Не человеческие глаза – глаза гигантской мухи.
– Дэвид, – шепчет Лёва, – Дэвид, это ты?
– Зззззз, – отвечает Дэвид, – жжжжж.
От ужаса волосы шевелятся у Лёвы на голове. А может, это не волосы? Может, это мелкие жучки? Те самые, которые подготовка к операции? Теперь понятно, что за операции они здесь делают: биоинформатика… симбиоз создает бионов… пора послужить науке, сынок…
Ну нет! Не так Лёва хочет служить науке, не подопытным кроликом в лапах безумных вивисекторов. Он еще вырастет, решит кучу задач, докажет десяток ключевых теорем… станет великим ученым… у Лёвы еще все впереди.
Если сегодня вечером он не превратится в гигантскую муху.
Через час Лёва понимает, что освободиться не может. Хитрая система креплений пусть и позволяет с большим трудом повернуться на бок, но о том, чтобы освободить руки или встать с постели, нет и речи. Что же остается? Лежать и ждать, когда придут Клара с Торопливым и увезут в операционную?
Ну нет. Если не можешь двигаться, остается только думать.
Лёва вспоминает все, что случилось в больнице, начиная с момента, когда в темноте он услышал голоса. Что они говорили? Биоматериал, финансирование, симбиоз… Теперь-то понятно, о чем они. Но все равно, что-то не дает Лёве покоя, что-то здесь не так.
Однажды у него было такое же чувство: когда на Белом море охотник Фёдор – а на самом деле Орлок Алурин – вел их к месту силы. Тогда Лёве тоже казалось, что какая-то деталь выбивается из общей картины, – и только в последний миг он понял: временами Фёдор забывался и переставал имитировать свой северный народный говор. Его выдал язык.
Язык! Точно! На каком же языке все разговаривают в этой больнице? Конечно, на мертвом языке – Лёва даже припоминает отдельные инглийские слова. Тогда почему он сам так легко все понимает, будто смотрит мертвый фильм с переводом? Почему сам так легко говорит?
Фильм с переводом? А может быть – сон? Тот самый рукотворный сон, о котором рассказывал Саша Бульчин? Когда-то совсем недавно Лёва уже вспоминал этот разговор… совсем недавно…
– Жжжжж, – говорит со своей кровати Дэвид, – ззззз…
Рукотворный сон, совсем недавно, что же это было? Лёве кажется: если он вспомнит этот разговор, он спасен.
Он слышит стук каблуков по коридору, потом голос Торопливого… они идут, времени совсем не осталось, что же делать?
И тут воспоминание всплывает в Лёвином мозгу, словно изображение на телеэкране. Ну конечно же! Старик в сто четвертой квартире, его напутствие: осуществить Переход очень просто, главное – в промежуточных мирах не забывать: всё, что вы увидите, услышите, почувствуете, – все это нереально. И вы сами там тоже нереальны. Вас нет. Есть только ваше сознание.
Стук каблуков в коридоре становится тише, женщина (может, вовсе и не Клара?) удаляется. Значит, у Лёвы еще есть время. Он закрывает глаза.
Надо отсюда сваливать, говорит он себе. Сосредоточиться. Вызвать Марину и Нику. Удерживать их образы. Сконцентрироваться.
Но нет, ничего не выходит. Жужжание Дэвида сбивает с мыслей. Марина превращается в Сулако, Ника отворачивается, закрыв лицо руками. Гоша? Но Гоша совсем далеко, подернут сверкающей рябью – не дотянуться, не вытащить. Нужен какой-то другой образ, который помог бы выбраться отсюда.
– Жжжжж, жужжат летние мухи, ззззз… – и бабушка хлопает их газетой. Они сидят на берегу пруда, а на другой его стороне вдруг распускается огромное сияющее дерево, прекрасное дерево с белыми цветами, что источают чистый, ясный свет. Этот свет манит Лёву, бабушка легонько подталкивает его в спину, он поднимается в воздух, гигантской мухой перелетает пруд и растворяется в сиянии цветущего кизила.
Из сверкающей кроны Лёва видит своих друзей. Вот Марина плачет в занесенной пылью родной школе, оплакивает разрушение, которое придет на смену всем мечтам и надеждам. Вот Ника держит за руку незнакомую женщину, ловя в ее глазах отсвет своего отчаяния. Вот Гоша на узкой железной койке, связанный по рукам и ногам, как сам Лёва пять минут назад.
Лёва видит их всех – и тогда протягивает две сияющие ветви Марине и Нике, оплетает их сверкающим коконом и выдергивает из кошмара, словно рыболов, бережно вытягивающий драгоценную золотую рыбку из самых темных глубин бескрайнего океана.
Я повелевал живыми и мертвыми, я менял карту вселенной, я раздвигал границы и сужал. Я предавал друзей и уничтожал врагов.
Я был хитер, коварен, подл.
Я был великим ученым. Гениальным политиком. Выдающимся военачальником.
Теперь я никто.
Дважды мертвый. Повелитель промежуточного мира номер 854, начальник пересадочной станции на заброшенной железной дороге.
Не понимаете? Я объясню. Я всегда любил объяснения, мне нравится, когда у меня есть слушатели. Люблю смотреть, как в ваших глазах вспыхивает интерес, – вы думаете, это всего-навсего история, еще одна забавная байка. Рассказ о Великой Войне. Повесть о попытке разрушить Границу. Отчет о великом открытии… Почти никто не догадывается: все мои истории – о вас самих. Я не люблю пассивных слушателей – я люблю действующих лиц, послушных актеров, играющих в моей пьесе. Рано или поздно все понимают, какова их роль в историях, которые рассказываю я.
И тогда интерес в глазах сменяется ужасом.
Ну, слушайте.
Есть мир живых и мир мертвых. Есть Граница между ними – когда-то ее не было, теперь есть. Но и до всякой Границы между мирами были промежуточные миры. Пересадочные станции. Накопители. Лагеря для перемещенных лиц. Живой, перед тем как стать мертвым, должен пройти через них. Именно оттуда он попадает в ту или иную область Заграничья, именно там каждый встречается со своими самыми желанными страхами и самыми пугающими желаниями.
Конечно, профессионалы – орфеи и шаманы – умеют ходить из мира в мир, минуя эти неприятные края, но и орфеи с шаманами не избегут их после Окончательного Ухода.
Существует ли по ту сторону Заграничья еще один мир, мир дважды мертвых? Или погибшие мертвые просто перемещаются из одной мертвой области в другую? Никто не знает ответа, даже я не знаю. Знаю только, что для дважды мертвых есть свои промежуточные миры – в один из них вы и попали. Однажды вы уже были в промежуточном мире – да, когда покидали мир живых, – но ничего не помните об этом, не правда ли? Наверно, покинув этот мир, тоже всё забудете.
Но я-то не забуду. Я запомню.
Вы всё забудете – и, значит, для вас не важно, что здесь случится. Лишенные памяти, вы здесь только для того, чтобы развлечь меня. Чтобы добавить еще одно приятное воспоминание к моей коллекции.
Мне будет интересно с вами. Я приготовил для вас много увлекательных сюрпризов…
Промежуточные миры – это воплотившиеся мечты и кошмары их гостей.
В промежуточном мире номер 854 живет Орлок Алурин. Он считает себя повелителем этого мира, но на самом деле он только один из обитателей. Обычно дважды мертвые не задерживаются здесь, лишь некоторые остаются надолго. День за днем они облекают в эфемерную плоть сокровенные кошмары транзитных пассажиров.
Чернорабочие, которые превращают тайные страхи в пугающие видения. Не повелители, а мастеровые, прочно спаянные соперничеством и ненавистью. Им давно уже неинтересно пытать и мучить гостей. Их главная мечта и надежда – нащупать тайный страх напарника, унизить его, напугать, увидеть ужас в холодных мертвых глазах.