– Вива! – вторят ему братья и сестры.
– Тихо, – шикает мать, – у нас ужин, а не долбаный митинг.
– Ладно тебе, ма, – бурчит Сандро, но затем снова завязывает ленту и тянется за лепешкой, чтобы подобрать остатки еды с тарелки, и Ника думает, что могла бы остаться здесь навсегда, потому что вот она, настоящая семья, с матерью, братьями и сестрами, которой у нее никогда не было и никогда не будет. Да, она могла бы остаться – если бы не Гоша.
Плюх! Сенёра Фернандес шлепает посуду в полную пены раковину – брызги почти долетают до Ники.
– Сейчас все перемоем – и на боковую, – говорит сенёра Фернандес. – Выключу свет, и все. Нечего им телевизор смотреть, только электричество тратить, тоже, между прочим, деньги немалые.
– Особенно в кризис, – говорит Марина.
– Деточка, – отвечает ей женщина, – кризис – это у богатых, а у нас – просто жизнь. Как была, так и осталась. Младшие уходят в школу, а сами лазают черт-те где, и дай бог, чтобы по стройкам, а не по чужим форточкам! А Сандро… эх, мальчишка совсем от рук отбился. Ведь пришибут его джеты рано или поздно, ох, чует мое сердце!
Ника уже знает: джеты и бананы – две враждующие молодежные банды. Они делят юг Вью-Ёрка и то и дело сходятся в жестоких драках, защищая границы своих владений. Защищая границы, думает Ника. Никогда и в голову не приходило, что могут быть какие-то еще «границы», с маленькой буквы.
– А ваш муж?.. – спрашивает Лёва.
– Нету мужа, – отвечает сенёра Фернандес, – нет и не было.
– Как же так не было?.. – начинает Ника, но Марина пинает ее под столом, чтобы замолчала.
– А вы никогда не бывали у нас, да? – спрашивает сенёра Фернандес, погружая руки в мыльный раствор.
– В Банаме? – говорит Марина. – Нет, никогда. Это вообще наша первая поездка.
– А хотели бы?
– Да! – выкрикивает Ника.
И Марина строго на нее смотрит, а потом говорит задумчиво:
– Можно было бы и съездить. Почему нет?
Интересно, как они тут путешествуют? Майк говорил Марине, это непросто, но вот эти Фернандесы – люди небогатые, вряд ли могут себе позволить что-то особенное…
– Я думаю, вас мне Бог послал, – говорит сенёра Фернандес. – Вы ведь возьмете с собой моего Сандро? Нечего ему делать во Вью-Ёрке.
– Конечно, – говорит Лёва. – Сандро отличный парень, и мы с радостью…
– А что вы не отправили его домой раньше? – спрашивает Марина.
– Так, деточка, как же я его отправлю? Для этого компаньон нужен, а где его взять? Вот я и говорю: вас мне Бог послал.
– Мы будем рады помочь, – осторожно говорит Марина, – тем более, интересно было бы побывать в Банаме. Но я не знаю, как быть компаньоном и что нужно делать.
Сенёра Фернандес плещет тарелками в раковине, вынимает их и ставит на буфет.
– Ничего вам не надо делать, – говорит она. – Достаточно того, что вы живые.
У Ники перехватывает дыхание, рука сжимает грязную вилку – бесполезное, в сущности, оружие. Краем глаза она видит, как вскакивает Лёва. Одна Марина остается сидеть, как сидела.
– Как вы догадались? – спрашивает она.
– Девочка, только живые задают вопрос «давно ли», – говорит сенёра Фернандес. – У нас тут нет времени, это же все знают, – через плечо она смотрит на Нику с Левой и добавляет: – Да вы успокойтесь, чего там. Вы ж моего Сандро спасли – я вам не враг, не выдам. И даже спрашивать не буду, как вы здесь оказались и зачем.
Ника облегченно улыбается и кладет вилку на стол – осторожно, чтобы сенёра Фернандес не заметила.
Но та замечает и, улыбнувшись, говорит Нике:
– А про мужа моего ты тоже зря спросила. Мы же здесь так и появились: я и их шестеро. А был ли у меня муж, да какой – это все у живых. Здесь никто уж и не помнит.
Ну да, запоздало соображает Ника, они же здесь вечно в одном возрасте. И семьи не меняются, что бы ни случилось: Майку прислали другого отца, Фернандесам, если что, пришлют нового ребенка или новую мать. А матери у Майка нет, и ниоткуда она не возьмется – как и отец Сандро.
Она смотрит на Сандро и думает, каково это – вообще не знать своего отца? У нее хотя бы осталась память…
Все вместе они идут по берегу заброшенного канала. Лёва шепчет Нике:
– Вот я говорил – нафига Марина потащилась с Майком прощаться? Теперь бери его с собой!
– Да ладно, – так же шепотом отвечает Ника, – Майк же Гошин друг, поможет нам его освободить.
Майк идет впереди с Мариной. Ника надеется, что он не слышит их разговора, увлеченный рассказами сенёры Фернандес о многочисленных родственниках, которым Сандро должен передать привет в Банаме. Сандро с матерью – в авангарде их небольшого отряда.
– Ты береги там себя, – говорит ему мать, – а то знаю я вас, мальчишек. Приедешь, хвост трубой – мол, я из Вью-Ёрка, меня ничем не удивить… Банама тоже тебе не поездка на живых горках в парке аттракционов!
Живые горки, соображает Ника, это то, что у нас называют «мертвые горки». Такая штука, где надо в вагончике… при одном воспоминании ее мутит.
– Не, мам, не волнуйся, – говорит Сандро. – Я еще сюда вернусь: мне с джетами надо разобраться.
Мандельброт спрятан под полуразрушенным мостом. Сенёра Фернандес откидывает порыжевший брезент, под ним – ржавая конструкция в форме гигантской сигары.
Вот как он выглядит, думает Ника. Знать бы, что пригодится, – спросила бы у Кирилла, как управлять этой штукой.
– Хорошо доберетесь, – говорит сенёра Фернандес. – Говорят, чем больше живых, тем лучше работает. А вас тут трое против двоих.
– Почему чем больше живых, тем лучше? – спрашивает Лёва.
– Сынок, – пожимает плечами сенёра Фернандес, – я-то откуда знаю? Люди говорят, у тех, кто сам, добровольно, пересек Границу, – у них магическая сила.
Ника прислушивается к себе: никакой особой силы она не ощущает. Может, это только байки… Полезут они сейчас в этот мандельброт – и всё, с концами.
– Хватит уже нюниться, – говорит Сандро, обнимая младшую сестру.
Он лезет внутрь первым. Ника, поежившись, отправляется следом.
Внутри мандельброт напоминает старый мини-автобус: несколько сидений, ремни, только окон нет. Кисло пахнет заброшенным жильем и немного машинным маслом.
– Как в кино, – говорит Лёва, пристегиваясь.
Марина входит последней и захлопывает дверь, на прощанье махнув рукой семье Фернандес.
– Возвращайся, Сандро! – кричит девчушка, сидевшая рядом с Никой за ужином.
– Вива либерта! – отвечает Сандро, и тут же их обволакивает тьма и тишина. Ни единого звука, ни лучика света. Вот так и теряешь ощущение времени, думает Ника. Если перемещения из области в область – привычное дело для жителей Заграничья, неудивительно, что со временем здесь так сложно. И тут она засыпает или, точней, впадает в забытье, из которого ее выводит громкое гудение, а потом – яркий солнечный свет.
Да, солнце в Банаме намного ярче, небо – синей, и только море, что набегает на уходящий в бесконечность пляж нежнейшего жемчужно-белого песка, не с чем сравнивать, потому что на южном море Лёва оказался впервые. Для Лёвы здесь многое впервые: шелестящие на ветру резные листья пальм, крикливые многоцветные птицы с длинными хвостами, неподвижно лежащие на солнцепеке черепахи, гигантские, больше Мины раз в двадцать-тридцать.
Город – с узкими улицами, чтобы прятаться в тени от послеобеденной жары, с просторными площадями, чтобы сидеть за столиками кафе прохладным вечером, с маленькими часовенками и огромными храмами, чтобы мертвые жители Банамы находили в них утешение.
Впрочем, жители Банамы нуждаются не только в утешении, но и в еде, воде и деньгах – на улице полно нищих. Только что оборванная девочка, ровесница Шурки, два квартала бежала за ними и кричала: Дай монетку сиротке, дай монетку! – пока толстый полицейский в солнцезащитных очках не отогнал ее ударом дубинки.
– Подайте, сенёр, на пропитание, подайте, – худая костлявая рука цепляется за рукав. Лёва оборачивается и вздрагивает: лицо женщины покрыто гнойными язвами, зеленовато-желтыми, нос вдавлен в череп, а левый глаз почти весь вытек. Женщина стоит на каменных ступенях большого храма.
– Здесь много таких, – говорит Сандро. – Не обращай внимания.
– Она же больная, – возражает Ника, – ей требуется медицинская помощь.
– Она нищая, и это ее работа.
– А медицинской помощи здесь все равно не дождешься, – кивает Майк.
– Не всё, выходит, врали нам в школе, – говорит Марина.
– А вам в школе рассказывают о Банаме? – спрашивает Сандро.
– Нет, – отвечает Лёва. – Нам рассказывают о Заграничье в целом… отдельные области изучают только в институте, да и то только студенты, которые готовятся в шаманы или орфеи.
– Круто, наверное, ходить туда-сюда, от живых к мертвым, – говорит Сандро.
– Ни фига не круто, – отвечает Ника. – Очень страшно.
Она отвечает легко, потому что сейчас почти забыла свой страх. Больше того – здесь, по эту сторону Границы, тоска и печаль, с которыми она свыклась за годы после гибели родителей, покинули ее. Может, остались в промежуточном мире, в маленькой комнате, где, скрючившись в кресле, замерла безутешная женщина. Может, горе мертвой матери было так огромно, что поглотило Никины отчаяние и грусть, как океан вбирает слезы, пролитые путешественником, одиноким в бескрайних водных просторах.
А может, дело в том, что здесь, в Заграничье, Ника ближе к родителям. Она все время думает о них… Но сейчас, глядя в спину Майку, прокладывающему дорогу в толпе через плотный запах пота и пряностей, она думает: он ведь тоже потерял отца. Конечно, Майк боялся Орлока – но ведь наверняка и любил. А она, Ника, убила его – и Майк остался сиротой, как и она, даром что с неизвестным «новым отцом».
Какой-то замкнутый круг, думает Ника. Или нет, не круг, а не знающая Границ эстафета – эстафета сиротства и одиночества.
Как там только что кричала девочка: Дай монетку сиротке?
Много нас здесь, сирот, и монетками нам не помочь.