Они живут в домике у Мигеля, двоюродного дяди Алессандро, где на вбитых в стены крючьях висят четыре гамака, заменяющие кровати, все пропахло табаком и ужасно жарко. Хорошо хоть есть душ! Марина и Ника вдвоем отправляются в дощатую хибарку во дворе и десять минут с наслаждением обливают друг друга тепловатой водой, смывая полуденный пот. Вдоволь наслушавшись их приглушенного хихиканья, взрывов хохота и плеска, Лёва барабанит в дверь, кричит: Очередь! Ваше время вышло! – и девочкам приходится наскоро вытереться и уступить место Майку с Лёвой. Тут же выясняется, что, пропустив Марину с Никой вперед, мальчишки получили душ в свое распоряжение на неограниченное время. У них-то теперь нет причин торопиться, и Лёва выходит через двадцать минут, а Майк – еще через десять.
Сандро сказал, что мыться в жару – только воду переводить, и весь потный сидит с бутылкой пива во дворе, удобно устроившись в тени большого дерева с мясистыми листьями.
– Нравится тебе здесь? – спрашивает его Лёва.
– А как же! – отвечает Сандро. – Это же родина, другой такой области нет нигде! Ты-то сам тоже, небось, домой хочешь вернуться?
Лёва задумчиво смотрит на двух копошащихся в пыли куриц.
– Есть немного, – отвечает он, – дела только надо доделать.
– Все хотел спросить, – говорит Сандро, – у вас-то здесь какие дела?
– Секретные, – буркает Лёва и порывается встать.
– Да ладно, – удерживает его Сандро, – давай я тебе расскажу, зачем на самом деле я сюда отправился.
– Ты ж сказал – родину повидать? – удивляется Лёва.
– Это тоже, – кивает Сандро, а потом, сделав большой глоток пива, продолжает: – Но не только. Тут все сложнее.
Он замолкает, словно собираясь с духом. Лёва смотрит на закрытую дверь домика: если сейчас кто-то выйдет, Сандро ни за что не расколется.
– Тут такое дело, – начинает Сандро. – Отца у меня нет, я в семье за старшего. Но я ж все равно мальчишка… подросток, молодой парень, как хочешь назови. Но не взрослый, нет. Я потому и с джетами махался, чтобы доказать всем… А потом как-то понял – ничего не выйдет.
– Почему? – спрашивает Лёва.
– Ты вот умный, а тоже сразу не сообразил, – говорит Сандро. – Потому что я мертвый, вот почему. У нас как – вокруг что-то по мелочи меняется, мода там всякая, или вдруг кризис случится… а мы не меняемся. Сидишь в своей области – и какой был, такой и остаешься навсегда. Чего ни делай, хоть всех джетов положи из автомата.
Глаза Сандро сверкают, и Лёва чуть заметно улыбается: дались ему эти джеты, вот ведь глупость!
– А потом я понял, – продолжает Сандро. – Если и есть возможность измениться, то только путешествуя между областями. Не знаю почему, но я прикинул: если, чтобы путешествовать, нужны живые, выходит, каждый, кто путешествует, немного на живых становится похож. Чуть-чуть, – он помолчал, а потом добавил: – Но, может, мне и чуть-чуть хватит.
Лёва не успевает ответить: дверь домика открывается, и во двор выходит Марина, улыбающаяся, свежая после душа. Следом за ней – Майк.
– Привет, ребята, – говорит она. – О чем речь?
– Да так, – уклончиво отвечает Лёва, – Сандро всякое про Банаму рассказывает.
– Это здорово, – говорит Марина и улыбается Сандро: – А о гирельерах расскажешь? Я ведь только несколько фильмов видела, а живые фильмы… в них всегда немного присочиняют.
– Нас называют гирельерами из-за гиреля – ну, нашей прически, – объясняет Сандро, тряхнув косичками. – Раньше такую носили только женщины, но гирельеры объявили, что не будут стричься, пока в Банаме остаются вью-ёркские тюрьмы и войска. Это круто – не стричься, но с длинными волосами очень неудобно – и кто-то придумал, что можно заплетать их в гирели, как женщины. Получается красиво, такая львиная грива. Но, конечно, здесь, в Банаме, мы прячем волосы, чтобы нас полиция не вычислила. У нас для этого есть отличные круглые шапки, волосы под них можно целиком убрать.
– А ты знаешь настоящих гирельеров? – спрашивает Марина.
Сандро недовольно отбрасывает пустую бутылку:
– Девочка, а я тебе чем не настоящий?
Еще раз назовет ее «девочка» – дам в морду, думает Лёва, но Марина только улыбается:
– Настоящий. Но мне нужны организованные боевые отряды. Наш друг здесь, во вью-ёрской тюрьме, – мы хотим его отбить.
– Круто, – говорит Сандро. – А за что его в тюрьму?
– Ни за что, – пожимает плечами Марина.
– Наверное, за незаконный переход Границы, – говорит Майк. – Мне отец говорил что-то…
Почему мне все время кажется, что Майк врет, думает Лёва. Может, потому что два года назад он выдал нас Орлоку? Но ведь прошло два года…
Или мне просто не нравится, как он смотрит на Марину?
А Майк смотрит. Не сводит глаз, особенно когда ему кажется, будто никто не видит. Марина отвернется – и Майк взглядом сверлит ей затылок. Марина повернет голову – и Майк как ни в чем не бывало глядит в пол.
Я ему не доверяю, говорит себе Лёва. Не доверяю – и все.
За неделю они привыкли к влажной жаре, спертому воздуху, к запаху табака, чеснока и пота, неизбежному в людном месте. В душный послеобеденный час Лёва лежит в гамаке и смотрит, как Марина, уставшая от вынужденного безделья, учится метать разные острые предметы в нарисованную на стене мишень: начала с ножа, а потом перешла к топорику для разделки мяса. Лёва опасается, что дело дойдет до старинной алебарды из музея или еще какого экзотического снаряда.
Ника, лежа в соседнем гамаке, лениво комментирует броски подруги:
– Восемь! Опять восемь! О, позорище – шесть, почти пять с половиной! А вот теперь лучше – восемь! Ну наконец-то, девять, еще немножко – и вершина взята!
– Я вообще-то и сама отлично вижу, куда попала, – огрызается Марина.
Она стоит посреди комнаты, закусив каштановую прядку, широко расставив ноги, сжимая в руках топорик. Лёва, затаив дыхание, любуется на нее.
– Ну, как хочешь, – и Ника демонстративно открывает инглийскую книжку, полученную от Кирилла. Она прочла уже больше половины.
– Скажи хотя бы, про что там? – спрашивает Лёва.
– Про то, как все устроено, – отвечает Ника. – Я не до конца понимаю, к сожалению. Но как минимум понятно, что между нашим миром и Заграничьем протянуто множество нитей… информационных каналов…
– Через дырки в Границе?
– Нет, дырки тут ни при чем. Эти каналы проходят сквозь Границу… Вообще-то ни живые, ни мертвые обычно не могут по ним перемещаться. Но вроде как при некоторых специальных условиях можно притянуть к себе человека из-за Границы.
– Как мы Майка когда-то? – спрашивает Марина, бросая топорик в стену.
– Опять восемь, – скосив глаза, комментирует Ника, – хороший стабильный результат.
– Я вижу, – говорит Марина. Она злится: никак не удается положить топор в десятку.
– Нет, кажется, не как Майка… – Ника задумчиво листает книжку. – Хотя черт его знает… я половину слов не понимаю.
Майк, как обычно, днем ушел на переговорный пункт – крутит там интердвижок, сообщает отчиму, что у него все нормально.
– Может, дашь Майку прочесть? – спрашивает Марина. Она вытащила топорик из стены и снова примеривается.
– Не надо, – говорит Лёва. – Я ему что-то не доверяю.
– Это еще с чего? – и Марина от удивления всаживает топор в позорную «тройку». Такой удар Ника даже не комментирует.
– Не знаю, – говорит Лёва, – просто мне иногда кажется…
– Что тебе кажется? – спрашивает Сандро, входя в комнату.
– Нам кажется, в десятку ей никогда не попасть, – говорит за него Ника.
– Попаду, не волнуйтесь, – отвечает Марина, возвращаясь на боевую позицию.
– А у меня, братья, радостная новость, – говорит Сандро. – Сегодня вечером нас отвезут к Чезаре.
– Кто это? – спрашивает Лёва.
Марина бросает топорик.
– Знаменитый гирельер, – отвечает Сандро, – живая легенда.
– Ух ты! – восклицает Ника. – Десять! Наконец-то!
Знаменитый гирельер вовсе не похож на живую легенду. Невысокий, неторопливый и задумчивый, напоминает скорее школьного учителя. Вот она, великая тайна гирельеров, думает Лёва, было ради чего завязывать глаза и полтора часа везти на дребезжащей машине, путая следы. Знаю я эти приемчики: привезли, небось, в дом на соседней улице!
Пресловутые гирели скрыты под шапочкой – не широкополой соломенной шляпой, а именно шапочкой, связанной из цветных ниток, вроде той, что Лёва носит зимой, только больше, чтобы волосы поместились.
Интересно, дома уже весна? Или, может, лето?
– Для начала я хочу объяснить, почему мы требуем, чтобы тюрьму снесли, а солдаты убрались обратно во Вью-Ёрк, – негромким, но твердым голосом начинает Чезаре. Затем он берет лист бумаги и рисует круги. – Как вы знаете, наш мир состоит из множества областей – своего рода пузырей, прикрепленных друг к другу, словно грибы – к стволу дерева. К большим «пузырям» цепляются «пузыри» поменьше, к тем – еще меньше. К каждой области прилепляются от нескольких штук до нескольких сотен таких «пузырей».
Чезаре увлеченно рисует, и Лёва вдруг узнает картинку: что-то похожее изображал на доске Саша Бульчин, когда рассказывал о фракталах.
– Особенность этой структуры, – говорит Лёва, не в силах сдержаться, – заключается в том, что любая ее часть подобна структуре в целом. То есть пузыри отличаются размером, но структурно фактически одинаковы.
Чезаре поднимает глаза от чертежа, потом достает из нагрудного кармана френча небольшой футляр, открывает его и водружает на нос… очки! Да, самые настоящие очки, как у Лёвы! Великий гирельер, знаменитый воин и живая легенда – такой же очкарик, как рыжий Лёва Столповский!
Ради одного этого открытия стоило пересечь Границу.
– Вы правы, молодой сенёр, – кивает Чезаре, – все обстоит именно так. Но нам сейчас важно другое: внутри «пузыря» мир стабилен и неподвижен. Если бы не «ножки», соединяющие «пузырь» с другими, никакой информации внутрь вообще бы не поступало. А раз нет новой информации, то нет перемен, нет и времени. Минимизировав информационный обмен между областями, мы добились бы стабильности и гармонии в каждой области нашего мира.